Владислав Картавцев - Вера Штольц и олигархическое счастье
– Алло, привет, дорогой! Какими судьбами? Как всегда, по делу! Как сам? Отлично! У меня к тебе вот какой вопрос…
* * *… И действительно, Вера, выскочив, как ошпаренная из подъезда (увидев ее в таком затрапезном виде, новый консьерж вытаращил глаза на лоб и замотал головой, как будто стараясь прогнать навязчивый несерьезный мираж), первым делом постаралась поймать такси. Ей повезло – мимо как раз проезжала желтая машина с шашечками, которая тут же затормозила, и Вера, узнав, что до вокзала будет стоить триста рублей, решительно загрузилась внутрь и кивнула, мол: «Трогай, чего ждешь?». Но можно было и не кивать, само собой. Вообще, человек часто кивает в ответ на свои собственные мысли – вы никогда не замечали?
Кстати, о мыслях. Они были не то чтобы очень радостными. Если не сказать большего! Хотя почему нет? Именно: нужно не только говорить, но кричать – мысли были, словно плотно свалявшийся брикет конского навоза – отвратительные на цвет и на запах.
Вера пребывала в полной прострации. Для нее все кончено! Она это знала наверняка, и теперь ей оставалось только смириться с судьбой – со вторым уже за столь короткую жизнь грандиозным поражением на личном фронте, причем, поражением сокрушительным!
– Да, здесь одним только молчанием не отделаться! – Вера мчалась в такси к вокзалу и глотала слезы, которые, наверное, должны были все вытечь еще в квартире Степана, однако нет – все проступали и проступали. Единственно – сейчас ей приходилось серьезно сдерживаться, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Впрочем, это даже и хорошо – по крайней мере, есть стимул не расклеиться окончательно и сохранить лицо в более-менее приличном виде.
– Так вот, молчанием не отделаться, а нужно будет всему свету объяснять, что же произошло! И как теперь на нее посмотрят подружки и сослуживцы? А как быть с Аполлинарием? А что говорить маме и папе? Словом, аццкая жесть, которую не знаешь – то ли пытаться согнуть, то ли, наоборот, разогнуть!
Но особо Веру беспокоил факт возвращения в собственную квартиру – а именно то, какой бой быков ей предстоит выдержать, и как это вообще все будет выглядеть, и чем сердце успокоиться. Прекрасно зная Аполлинария и его дурацкий невыдержанный и, в общем, совершенно идиотский и заносчивый не по делу характер, Вера уже рисовала в воображении картины предстоящей эпической семейной разборки с битьем посуды, дикими криками, вмешательством соседей и даже вызовом полиции, после того, как в квартире будет раскурочена вся мебель. Картины получались очень красочными, живыми и правдоподобными – вот только с преобладанием чисто черных и иссиня-черных тонов, полутонов и оттенков.
Спасало Веру только одно – не она первая пролила кровь, и здесь нет ее вины, что ее беспутный муженек не пропускает ни одной юбки, так что у нее есть все права поступать, как ей вздумается. И еще – с Аполлинарием она обязательно разведется, это даже и не обсуждается!
Такси тем временем подкатило к вокзалу, и Вера, расплатившись с водителем, ринулась к кассам, где и купила билет до Москвы на ближайший скорый, отправляющийся уже через двадцать минут. Время на ее стороне – теперь уже вряд ли кто сможет удержать ее в Питере! Прав был Тимофей Иванович: психология – великая вещь, и коли уж приняла решение бежать, так беги без оглядки, а если сомневаешься, так сиди и не рыпайся! А Вера свое решение уже приняла.
Она шла к вагону и невольно вспоминала, как еще вчера приехала сюда совершенно в другом настроении, и с ней вместе был Степан, который заверял ее, что все «всерьез и надолго» и казался при этом таким убедительным! И как сейчас все переменилось! И за два дня они даже толком не поговорили, а уж про близкие отношения совсем промолчим! Чем можно объяснить такую перемену? Что же получается – мужикам вообще верить нельзя? Так, кажется, всегда утверждала ее подруга Ирка.
– Ты помнишь, как все начиналось? – Вера грустно продекламировала вслух строчки известной песни и сама себе ответила, – еще бы – под вопли о вечной любви! И все-таки! А не пора бы проверить входящие звонки – может, он мне звонил?
Вера быстро достала из сумочки мобильник, включила и убедилась, что да – таки звонил – два раза. Вот только он чуть-чуть опоздал, и она к тому времени уже вырубила телефон.
– И что это значит? – она уставилась на номер Степана, высвеченный на дисплее, пытаясь понять, как в той ромашке: «Любит, не любит, замуж возьмет, или пошлет?» Если бы звонков было хотя бы три-четыре, а лучше пять, то Вера, конечно, не смогла бы не перезвонить – но два? Ни то, ни се: словно от нее отбиваются, как от надоедливой мухи, или мимолетно поглаживают носком ботинка, как шелудивую приблудную собачонку!
– Все! Отвечать не буду! – решила Вера и тут же вздрогнула от входящего звонка на мобильник. Она с надеждой посмотрела на экран, – вдруг, Степан? – но это оказалась Ирка, которая в ответ на Верино: «Алло», начала без промедления громко и напористо орать в трубку:
– Вер, привет, – Иркино возбуждение можно было черпать суровым армейским котелком, настолько сильным оно было, – что там у тебя происходит? Мы все за тебя так переживаем! Ну и стерва эта Нимфоманская! Наверняка, это все ее рук дело! Что? Степан и сам виноват? Да кто их там разберет? Ты-то как?
Взяла паузу, уезжаешь в Москву? Ну и правильно – и в Москве мужики нормальные имеются, не то что эти питерские тормоза! Ты теперь звезда – и дома не пропадешь! Ты даже не представляешь, сколько потенциальных кандидатов здесь тебя поджидает! Трепанг мне по секрету сказал, что его уже замучили модные журналы. Они готовы прямо на вокзале перехватить тебя, а сколько народа жаждет увидеть твое лицо на обложке! Прямо все с ума посходили!
– Ир, Ир, отлично, да, все хорошо! – Вере еле-еле удалось вклиниться в нескончаемый поток Иркиных слов, – не знаешь, как там Аполлинарий? Он ведь меня точно убьет!
В ответ на ее вопрос Ирка только радостно рассмеялась:
– Эх, подруга! А вот для тебя приятный сюрприз! Твой безумный муженек, как узнал, что он теперь с рогами, принялся крушить мебель в квартире (Вера замерла – она с самого начала предполагала что-то подобное) и сломал себе руку и ногу! Представляешь? И сейчас лежит в «Склифе» весь в гипсе, а мне его мамаша звонила – видите ли, она только мой телефон и смогла найти в какой-то там записной книжке в твоей квартире. Все спрашивала, где ты, да что с тобой, и плакалась, что Аполлинарий-то весь напрочь покалеченный, в гипсе, и теперь его нужно на восстановление куда-нибудь в Европу отправлять. Уж не знаю, насколько эта новость для тебя приятная – но то, что твоя квартира свободна, и пока тебе никто на мозги капать не будет – чистый факт. А там погллядим! Но ты же с ним не собираешься обратно в семью играть? – Ирка подозрительно понизила голос и выдавила из себя с тихим присвистом, – или уже опять?
– Да нет, Ир! – Вера и сама удивилась, с какой твердостью прозвучал ее ответ, – какая уж тут семья? Квартиру будем делить да и разбегаться – вот и все дела!
– Ну ладно! – было слышно, что Ирка очень обрадована, – но смотри, ты мне слово дала, а твой Аполлинарий – чистый бешеный козел! Все, пока! Приедешь – позвони! Помозгуем, что с тобой дальше делать, и как тебе дальше жить! – и она отключилась.
На входе в вагон Вера предъявила паспорт неулыбчивой проводнице, которая отчего-то очень внимательно и долго изучала его, потом так же внимательно осмотрела Веру с ног до головы, и, наконец, впустила внутрь.
– Интересно, я что – на шпионку похожа? – Вера вошла в купе с немного недоуменным видом и принялась устраиваться на верхней полке. Там оказались еще две девушки и парень, которые уже по-хозяйски заняли почти все жизненное пространство. Они были немного ее моложе, и парень сразу же принялся ей помогать – и с гораздо большим усердием, чем могли ему позволить его подружки. Так что хорошие отношения у Веры с ними сразу не задались.
– Да не очень-то и хотелось! – Вера нарочито медленно расправила белье и залезла наверх. Ей нужно перекантоваться всего ночь, что совсем немного, и вот еще – интересная книжка: «Страстные приключения девственницы Ефросиньи на Диком Западе», которую можно почитать и скоротать время!
– Так что живем! – Вера просветлела, почти успокоилась, а вскоре и сладко уснула под монотонный перестук колес, бухающих на сопряжениях рельсов. И не знаем, как там обстояли дела у Ефросиньи, но страсти вокруг Веры в этот вечер кипели нешуточные, и добрая четверть страны (из молодых и модных) обсуждала, что же с ней происходит. А это, согласитесь, бывает очень нечасто!
* * *Вера открыла глаза. Пробуждение было все-таки горьким. Уж больно силен и свеж в памяти эмоциональный надлом, вызванный ее побегом. За окном подстать Вериному сумрачному настроению моросил такой же сумрачный и противный мелкий дождик. Колеса поезда мерно отрабатывали привычную дробь, мелкие капли дождя бежали по стеклу, словно смывая вместе с грязью и ее простодушные мечты.
