Наталья Горская - Корова (сборник)
– Каролина Титановна, да что ж Вы так меня пугаете? – в конце концов схватился за истерзанное сердце Григорий Захарович. – Что с Мануэлой Аркадьевной, что?
– Ой, горе! Ах, какой позор! Ихь-хихь-хихь, уу-у-у, – разразилась рыданиями несчастная Каролина Титановна.
Такой несчастной её ещё никто не видел, так что некоторые не сразу и узнали. Её фирменный «взгляд сапожника» утонул в потоке слёз, а на лице отпечатались адские муки совести. Из сбивчивых речей никто ничего не понял, кроме того, что в семействе Троегубовых произошло какое-то пренеприятное событие. Женщины, уловившие слова о третьем месяце, предположили, что кто-то там является беременным. Поскольку такого никак нельзя было заподозрить за товарищем Троегубовым, то вырисовывалась вполне реальная картина: беременна Элька. Допрыгалась-додрыгалась, доигралась.
– Мда-а, «иной имел мою Аглаю», – резюмировал Нартов, когда весть о странном припадке Каролины Титановны докатилась до техотдела.
– А может, эта сама Карлуша Титановая (так наша дерзкая молодёжь за глаза окрестила госпожу Троегубову) на сносях? Или любовница её мужа? А что? «Ему любовница положена по штату».
– Да чёрт их там разберёт, – пожимал плечами технолог Паша Клещ. – Не всё ли нам равно?
– Не думаю, что любовница, – выдвинула свою версию Эмма Сергеевна. – Не станет же она так убиваться из-за какой-то там любовницы мужа. Тем более он не вчера погуливать начал, а ещё при советской власти.
– Вот-вот, – ворчала уборщица Антонина Михайловна. – Отец таскается, мать маникюр по два раза на дню меняет, а объяснить дочери важные моменты жизни некогда.
– Да что же вы такие поспешные выводы делаете! – смущённо возмущалась нормировщица Галина. – Ещё ничего не известно.
– А ты, Иорданова, не заступайся за любовь своего Мензуркина: тебе от этого легче не будет.
На следующий день версия о беременности юной дочери Троегубовых подтвердилась и дополнилась новыми пикантными подробностями. Оказалось, что Элька на сносях уже третий месяц и из-за какого-то там резус-фактора и неокрепшего юного организма не может сделать аборт. Но самым ужасным было то, что она не могла внятно назвать хотя бы предполагаемого отца будущего ребёнка. Помнила только, что «перепихнулась с каким-то козлом и гопником прямо в подъезде, когда была выпимши». Даже имени своего случайного партнёра, который тоже был «конкретно дунувши», не удосужилась узнать. «А на фига такие старорежимные формальности? Кайфово было, а что кайфово, то и правильно». Но не факт, что именно данный «вьюноша» послужил причиной её беременности, так как до этого её «полюбил» в каком-то туалете ещё один кавалер. Об этом она помнила только, что очень он ей понравился, потому что похож на какого-то голливудского артиста. Ищи-свищи его теперь по таким расплывчатым приметам!.. Но и опять-таки не факт, а незадолго до этого был ещё один инцидент на каком-то чердаке или, наоборот, в подвале, о котором Элька помнила только, что это была очень весёлая групповуха. «А чё такова-та? Бурная личная жизнь, какой завидовать нада!» – недоумевала Элечка. Нада-та надо, тем более, если о такой бурной личной жизни во всех глянцевых журналах теперь пишут, но семья-то Троегубовых ни какая-нибудь там, чтобы вот так опростоволоситься.
Товарищ Троегубов, как и положено знающему себе цену мужчине, во всём обвинил жену:
– Я-а!.. Тебе-э!.. Нашёл работу непыльную!.. Всю жизнь ничего тяжелее чашки кофе не поднимала, в то время как другие бабы каменщицами и асфальтоукладчицами работают!.. И вот ты-и-и!.. Прогляде-э-эла!.. Не усмотрела, не уследила!.. Кор-р-рова!
– А ты сволочщщь! – слабо защищалась Каролина Титановна. – И… и… Сам дурак!
Троегубов был преважный мужчина, считавший себя к тому же преумным человеком, и престрашно гневался, когда кто-нибудь считал иначе. Тогда нёсся по коридорам Управления его преужасный крик гнева, так что и до Завода долетало. А тут он заявился прямо на ксерокс и там отчитывал свою благоверную. Его бесило, что он узнал об этом самым последним. Особенно бесило, что он никогда не мог вообразить, чтобы дочь его могла позариться на какого-то гопника. ЕГО дочь, дочь не какого-нибудь там халдея, а Самого Троегубова!.. Вот где больше всего было молний и раскатов грома.
В конце концов, он откричался, повысил себе давление до двухсот с лишним и уехал к любовнице нормализовать самочувствие. Совсем уехал. С любовницей как-то проще: там нет ни беременностей, ни детей, ни соплей, ни проблем. А появятся – всегда можно найти новую пассию без этих побочных эффектов. Без проблем. Квартиру ей ещё год назад купил, сначала даже жалел о таком подарке, а вот и сгодилась квартирка-то. Он не считал себя совсем уж дезертиром: сделал всё, что мог. Сначала хотел спрятать Эльку где-нибудь подальше в деревне, чтобы она там тихо родила, а ребёнка отдали бы потом на воспитание государству. Оформил бы по своим связям ей больничный или что там полагается, чтобы никто ничего такого не заподозрил. Но понял, что уже слишком много людей знает об этом: Элечка молчаливостью не отличалась, Каролина Титановна в первый же день оповестила целый Завод. И дёрнул же чёрт сунуть её на этот Завод! Да он и сам сдуру ляпнул лишнего своим в Управе. Отвёз дочь в ночной клуб, в котором она вроде бы встретилась с этим, чтобы она хотя бы вспомнила этого… Он не знал, как и назвать-то того гада, который заделал его дочери ребёнка: муж – не муж, жених – не жених, друг – не друг. Кто же он? Поиск не дал результатов. Вот он и убежал подальше от этой невыносимой ситуации – пусть бабы сами решают свои бабьи проблемы.
Но другие мысли и чувства роились в голове и сердце несчастного Григория Захаровича. Сначала он пребывал в каком-то ступоре, так что даже заболел, чего с ним не случалось за все годы работы. Страшно сказать – он даже запил! Галка Иорданова ходила его навещать, но он ей дверь не открыл. На Заводе не на шутку забеспокоились.
Мензуркин же страдал так, что похудел на несколько размеров и все его мешковатые костюмы теперь стали с него сваливаться. Он рыдал и не знал, что делать. Он-то верил, что мир стал чище и лучше оттого, что ОНА живёт в нём. Верил, что когда-нибудь эта богиня осчастливит его хотя бы взглядом, хотя бы кивком головы. И вот на, тебе… Какая-то тварь облапала его богиньку самым похабным образом с её полного согласия в совершенно неподходящем для этого высокого акта месте. Как после этого можно верить в добродетель и идеалы, как он может после всего ещё дышать и жить?..
И как она могла?! «Как женщине порядочной решиться отправиться туда, где всякий сброд, где всякий ветреник обидит, осмеёт»? Девушка, которая, по его мнению, обладала возвышенной и тонкой организацией души, позволила себя оттрахать какому-то типу без имени! Такой цветок, аромат которого и вдохнуть страшно от счастья, скомкал и подтёрся им какой-то пьяный гиббон! Неужели эта та, за один поворот хорошенькой головки которой он был готов отдать жизнь? За блаженство счёл бы по-целовать след от её шага на асфальте, трепетал от одного её взгляда и был счастлив, даже когда над ним посмеивались окружающие! И радовался как ребёнок, что он не разучился испытывать такую влюблённость в наш прагматичный век.
Почему жизнь так жестоко высмеивает наши чувства? Почему люди не дорожат чьей-то любовью к себе? Если бы она выбрала человека достойного, который любил бы её, как и он, Мензуркин смирился бы, отошёл бы в сторону и тихо радовался их счастью. А так её взял, как мартовский кот берёт кошку за холку, какой-то безымянный мерзавец и… Нет, Григорий Захарович был не в силах думать об этом!
Словно разрушительный гений со всей свободою излился в цинической поэме, злая сила, цель которой уничтожать любую гармонию и красоту жизни, бросила его возлюбленную в пучину порока… А если не бросила? Если она сама туда сверзилась, и ей этот порок дороже его любви?.. И все его мечты, все бессонные ночи – коту под хвост? Ведь он готов бросить к её ногам всё, что у него было: кучу бессвязных, но самых искренних слов, перевязанных алой ленточкой. Но некий яйцетряс – Григорий Захарович никогда не ругался матом даже про себя – взял его мечту, как козу за рога, без всяких лишних слов… Нет, он решительно не мог себе представить, как это свежее юное существо, с которого он готов был пылинки сдувать, какой-то прощелыга и пошляк оприходовал с её пьяного согласия в грязном захарканном подъезде. Он вызвал бы его на дуэль, но никто не мог назвать даже приблизительных примет негодяя. Он рыдал от бессилия перед жестокой судьбой, как рыдает человек, который перед этим голыми руками разрыл грубые недра земли, отыскал там алмаз редкого оттенка, какой искал всю жизнь, но тут же обронил его в гиблую бездну. Он больше всего боялся, что оправдается его страх потери, и вот это случилось.
«Почему всё, что есть лучшего не свете, решительно всё это достаётся самым недостойным людям?» – впервые в жизни вопрошал Григорий Захарович высшие силы. Зачем вот к этому подлому и пошлому человеку она воспылала страстью? Не он был у её ног с мольбами, клятвами, слезами, а она – девушка с образованием и с душой, забыв стыд, сама пришла к нему. «Ему отдать готова всё: счастье, жизнь, любовь… за взгляд один, за слово». А Григорий Захарович так долго стыдился своих чувств, скрывал их, чтобы когда-то открыться и узнать настоящее Счастье, что вот этот ангел предпочла тебя и выделила из всех остальных мужчин на свете, сколько бы их там ни было…
