Марина Болдова - Крест
– Что сделала?
– У нее крест был большой. Весь в каменьях, может и золотой даже. Вот им она и прокляла этих, сектантов. А, мож, и еще кого. Того, кого виновником считала. Сектанты-то тут же разошлись, испугались. И, правда, жутко даже мне стало. Когда пожарный расчет прибыл, одни головешки по двору лежали. Потом ее, Любаву, вытащили. Жуть! – он сокрушенно покачал головой.
– И дорогой крест, как думаешь?
– Если золотой, то, конечно. Я же его раньше не видел! Не показывала его никогда Надежда, ни до, ни после пожара.
– Значит, ребенка не она спасла! – задумчиво произнес Семен Лукич.
– Нет, точно нет. Мы бы знали. Может, душегубец сам пожалел дите?
– Скажешь то же!
– А что? Любаву пожгли, а дочку пожалели. А потом и Борису подкинули, он-то отец родной, не откажется. Ты видел девку-то? Красивая?
– Не видел. Борис с младшей приехал. Лет шестнадцать ей. Шустрая, но так, ничего особенного.
– Да так и Борьке того, ничего особенного! Это Любава была – загляденье. А уж добрая, ласковая! И у кого рука поднялась? Сема, а ты же по молодости все могилы обшарил, нет?
– Да, было дело. Ничего не нашел. А Мишка Тихонов, сын того Василия, о котором ты только что рассказывал, догадался, как тайник открывается.
– И что там?
– Не успел он разглядеть. По башке получил. Говорит, вроде, блеснуло что-то. Я думаю, может, просто искры из глаз посыпались? …
– Так у Васьки сын!
– И не один. Еще Санек, одиннадцатый год пошел. А Елена уж несколько лет, как вдовствует.
– Это знаю я, что Василий умер. Они с отцом-то его в один год! Один вот я никак на тот свет не отправлюсь…, – старик призадумался.
– Иван Савельич, ко мне не хочешь ли перебраться? Один я, не стеснишь!
– Нет уж. Полька вон в город зовет, квартиру купили. В кредит. Говорит, продавай дом, участок, за квартиру расплатимся. А я – нет. Какой из меня городской? Задохнусь там, в асфальте! Ты наезжай ко мне иногда, а то вокруг одни бабки старые, поговорить не с кем!
– Спасибо, Иван Савельич.
– И Борьку вези. Посмотрю, что из него стало. Женился, говоришь? А как убивался по Любаве, смотреть больно! И женился! Да…, – Иван Савельич пошел по дорожке к калитке.
«Да, в старости человек к земле тянется», – подумал Семен Лукич, глядя на согбенную спину старика.
– Ты доживи до моих девяноста, Семка, а потом посмотрим, какого ты росту будешь! – повернулся к нему бывший тесть, хитро прищурившись, – а будешь и дальше по девкам таскаться, еще раньше в землю сляжешь! Праведно надобно жить, тогда и умирать будешь в тиши и спокойствии. А ты, смотрю, как был шелапутом, так и остался!
– Ты, Иван Савельич, мысли, что ль читаешь?
– А что их у тебя читать? У тебя все на лбу писано, – усмехнулся старик в бороду, – Бывай здоров, зятек. Борьке поклон свези от меня.
Обратно Семен Лукич ехал осторожно, старательно сбавляя скорость в опасных местах. Выпитая водка уже давно выветрилась, но он мешали мысли, роем крутившиеся в голове. Вроде, все стало на свои места. Фигура – из клана Крестовских, почти что факт! Но где ее теперь искать? Стоп! Крестовский – тесть Махотина! Его матерью могла быть Вера, сестра Анфисы. Она никуда не исчезала, просто уехала в город. И родила сына. Евгения. Нужно спросить у Махотина, мать Крестовского звали Верой? Он должен знать. Но тогда фигура – это Крестовский. Что-то не вяжется! На кой ему сокровища, у него своих денег до черта? Или жадный такой? В любом случае, проверить нужно.
Лукич прибавил газу. Вскоре вдалеке показалось кладбище родной Рождественки.
Глава 42
Кучеренко Владимир Осипович был зол. Не просто зол, а взбешен. Тупые люди его бесили всегда, но никогда он так не мог подумать про своего друга. Туп, слеп и глух! Крестовский его не слышит или не хочет? Тупит или делает вид, что не понимает? Последние десять лет им и рот открывать не обязательно было, чтобы понять друг друга. А если и открывали, то говорили одно и тоже. Слово в слово. А тут! Что же эта стерва с ним сделала?
Кучеренко знал, что может очаровать любую. А особенно красавицу, потому, как у них, у красавиц, извилин хватает, только на то, чтобы суметь использовать богом данную красоту. Ларка, к его недоумению, выросла красивой и умной. Немыслимое сочетание! Он это принял, он с этим согласился и поддерживал с ней спокойно равнодушный нейтралитет. И она не лезла в его жизнь. А теперь вот влезла! Потому, как Крестовский и есть кучеренковская жизнь.
Они дружили с первого класса. Женька, сын интеллигентной Веры Александровны Крестовской и он, сын посудомойки ресторана «Снежинка» по прозвищу Валька – Свищ и кого-то залетного, случайно задержавшегося в ее постели, мужика. Будучи в легком подпитии Валька несла чушь про отца – летчика, погибшего если не героически, то в трудовых буднях. Набрав норму до положения нестояния, материлась на судьбу, подкинувшую ей сопливую обузу в виде Вовки. От соседей Вовка знал, что теоретически отцом мог бы назваться любой. Он не раз ловил на себе задумчивый взгляд мужа дворничихи Тамары, первой врагини его матери. Да и Вовке от нее не раз перепадало метлой по хребту. В какой красоте могут жить люди, он впервые увидел у Крестовских. Зашел в квартиру и обомлел. Поджав пальцы, чтобы не было видно дырок на носках, он осторожно наступил на ковровую дорожку в коридоре, а дальше пройти не посмел. Тетя Вера, жалостливо посмотрев на его багровое от стыда лицо, молча ушла куда-то, судя по запахам, в сторону кухни. Женька, не обращая внимания на смущение школьного товарища, тянул его к себе в комнату: ему не терпелось показать Вовке вырезки из газет о футболе и новый кожаный мяч. Собственно, с любви к футболу и началась их необычная дружба. Донашивать вещи за Женькой стало нормой: ростом Вовка был почти карликового, видно от недоедания и полного отсутствия витаминов в скудном рационе. Тетя Вера не гнала оборванца из дома, но и особо с ним не общалась. Но покормить старалась всегда. И Вовка, сидя в ресторанах, при деньгах и малиновом пиджаке, вспоминал ее супы и пирожки с крученым мясом с ностальгией, при этом сглатывая подступившую слюну. Женька только подсмеивался над ним, он всегда ел много и быстро, вкуса еды не чувствовал и отличить мамин суп от столовских щей не мог. В то время, как Вовка смаковал первый пирожок, Женька забрасывал в желудок десяток, заливал чаем и торопил друга, которому всегда было жалко выходить из-за красиво накрытого стола даже для игры в футбол.
В четырнадцать лет Вовка лишился единственной родительницы. До детского дома он не доехал, спрыгнув с электрички за секунды до ее отправления и еще долго строя рожи противной тетке, приехавшей за ним. Женька прятал его на чердаке их дома, потом, когда стало холодать, Вовка перебрался в подвал, где проходили трубы теплосети. Матери Женька ничего не сказал, но она и сама догадалась, что внезапно выросший вдвое аппетит сына неспроста.
Опекунство над Вовкой она оформила быстро, купила еще одну кровать в комнату Женьки. Вовке было стыдно есть хлеб даром и он пристроился в гастроном к грузчикам «на подхват». Он долго не знал, как отдать первые заработанные рубли тете Вере и купил ей у старух, торгующих возле рынка, теплые носки с рисунком: он видел, что у Женькиной матери часто мерзли ноги. Поначалу она не хотела брать, пытливо глядя Вовке прямо в глаза. Он сразу догадался – она подумала, что он эти носки украл. Пришлось рассказать о заработках. Вовка в детстве никогда не брал чужого, как бы голодно не было. Позже, когда они с Крестовским воровали по – крупному, часто из – под носа конкурентов, когда бились за ворованное, не щадя никого, Женькина мать пребывала в блаженной уверенности, что мальчики сделали себе карьеру и им «положили» вот такую зарплату.
«Тетя Вера в гробу бы перевернулась, если бы узнала, что вытворяет ее сын на старости лет! Увлекся малолеткой! Мезальянс, сказала бы она, поджав губы. Но сейчас главное, не допустить до оформления отношений. С него станется. А этой стерве только это и нужно. Она его быстренько на тот мир определит, зае…т в усмерть, а он ей активы и отпишет. И пиши пропало! Сколько голов полетит, не счесть!» – мозги у Кучеренко работали только в одном направлении: стереть девку с лица земли. «Так, на машине она рулит сама. Аварию не подстроишь, Женек сразу догадается, чьих рук дело. Стоп! Лизка! Вот кто мне поможет. С ней и будем решать, что делать дальше!» – Кучеренко повеселел. Лизка, конечно, обозлится, когда узнает, что папашка умом тронулся. Прости, друг, но как это еще назвать? А он ей еще объяснит, чем это чревато для налаженного бизнеса. Лизка не дура, ей проблем не надо. Тем более, с Махотиным, отцом Лариски, она теперь в контрах. Это тоже хорошо. А Лизка на отца нажмет. А когда это было, чтобы Крестовский хоть в чем-то отказал единственной дочери? Никогда! Вот и решение! А не послушает дочь, можно будет и информацию в ход пустить. Не хотелось бы, конечно, рискованно. Но он же не сам ее до Ларки донесет. Лизка скажет, да еще с удовольствием, можно не сомневаться! А что Женька дочери за это сделает? Да ничего! А девка от него отвернется. Сама! И нет девки, нет проблемы.
