Татьяна Успенская - Главная роль
Говорит он эти слова или только хочет сказать…
Варвара почему-то начинает оправдываться:
– Коляш прислал бригаду. Ребята вынули два жучка в моём кабинете, в его приладили камеру и в диспетчерской, жучками не обойдёшься. Недавно ушли, я уснула. Ты, наверное, хочешь есть?
Звучит гитара. Лиза любит цыганские песни. «Ты один не спишь…» Нет, не эти строчки звучат: «Я ехала домой…»
– «Достать чернил и плакать…» – звучит неуверенный голос Варвары.
Она смакует каждое слово как редкую сладость. И меняется суть её лица – из продавщицы Варвара превращается в девочку, которую до сих пор любит Коляш. А ей нужен только он.
– Ты, наверное, голодный…
Подойти и погладить Варвару по живым стеблям волос. Стереть со щёк следы слёз.
Они смотрят друг на друга. И Лиза для них перебирает струны. Лиза – за его спиной, она – его тыл. Она есть. И она сохраняет и его, и Варвару.
А пока у Варежки растут живые волосы…
2У Гоги после репетиции встреча с дочерью.
– Может быть, подождёшь меня или в театре, или у меня дома?
– Поедем ко мне, Лиз! – зовёт Регина. – Накормлю, покажу письма сына и обсудим, что буду делать с детьми! Когда они приезжают к тебе?
Гоги очень спешит.
– Лиза, позвоню на мобильный, где бы ты ни была, за тобой приеду. – И он бежит прочь: редко теперь после его ухода от матери дочь хочет с ним встретиться.
– У меня есть хорошая музыка и вкусные конфеты. Люблю сладкое, потому и тумба такая.
– Ты не тумба… ты для меня самая красивая. Прости, Риша, я поеду сама. На электричке восемнадцать минут, на автобусе двадцать пять. Говорят, добраться легко.
Регина заплакала.
– Ты что?! Что случилось?!
– Скоро амнистия, я подала прошение, ответили – он под амнистию не попадает. Опасный для общества.
– Перестань плакать! – Сейчас, сейчас Лиза поймёт, как помочь… крутится в голове маячок.
Перед Грифом на корточках человек.
– Подожди, Риша. – Торопясь, Лиза вытаскивает из сумки мобильник, набирает номер. – Петя, прости за беспокойство. Гоги говорил, ты кого-то спасал от тюрьмы. А ты говорил, что Николай сейчас – всемогущий. Не можешь ты, не может он под амнистию подвести Регининого сына? Наверняка из её рук и ты, и он не раз получали контрамарки! Пожалуйста, попробуй сам. Пожалуйста, попроси Николая!
– Ты говоришь о Регине – Гогиной правой руке?! Давай её к телефону!
Лиза передаёт мобильник Регине и выскальзывает из кабинета.
Что-то сегодня её гонит. Сначала домой.
Не успела войти, зазвонил телефон.
– Лиза?! Слава богу, доченька!
– Это когда я стала вашей доченькой? Вы едва здоровались со мной. – Но тут же прикусила язык. Алесина мать – бесхозная, никому не нужная. Вот кто тумба.
– Доченька, прости меня за беспокойство. – Как всегда, эта женщина не слушает того, что ей говорят, в данном случае, слава богу, что не слышала. – Где мой сын? Лёня сказал, он звонил, но как найти его, непонятно. Не можешь ли ты дать мне его телефон?
С трудом Лиза отбилась от мамани. Не успела положить трубку, зазвонили в дверь. На пороге – посыльный с конвертом.
– Распишитесь, пожалуйста!
Растерянно разглядывает Лиза сотенные хрустящие бумажки. Эти доллары заработал Алесь. Каким трудом?
– Подождите! – крикнула Лиза в захлопнувшуюся дверь, распахнула её, а лифт уже доехал до первого этажа.
Сейчас два часа пятнадцатого марта. Значит, получки – первого и пятнадцатого. Первого она приедет сюда сама и узнает телефон Алеся и попросит не посылать ей деньги. Пусть Алесь строит свою собственную жизнь. Он ничего ей не должен. Она не умирает с голоду, а для детского дома есть спонсор.
Странное ощущение: она предоставлена самой себе – впервые за много недель.
Принять ванну, отобрать книги, их и нужные вещи уложить в сумки. Она подождёт Гоги дома. Больше всего хочется по детской привычке с ногами забраться в кресло и читать.
Варфоломеевская ночь, голодные бунты, опричнина… правильно прочитать прошлое – объяснить настоящее: у власти – воры и убийцы, за бортом те, кто не умеет воровать и делать деньги, кто не хочет жить в рекламе вместо жизни, за бортом – таланты и дети. Читать…
А сама уже одевается. Что-то гонит её прочь из бесхозного теперь дома. Книжки они с Гоги заберут в другой раз. Сумка с тряпками – лёгкая, донесёт сама.
Всё последнее время катается на машине. Как давно не ездила на городском транспорте! Выходит на свою улицу. К метро – налево. Боязливо делает первые шаги.
К подъезду резко тормозя, подлетает машина.
Почему-то обернулась и смотрит на блёклого невысокого человечка, выскочившего из машины и решительно кинувшегося в её дом. От этого человека словно чёрная пыль разлетается.
Почему-то дрожит от страха, возвращается к дому, тихо открывает дверь подъезда, мягко прикрывает её, чтобы не хлопнула.
Почему-то подходит к лифту и смотрит на скачущие цифры. Лифт останавливается на её этаже. Лиза знает, этот человек пришёл к ней или за ней или за Аней. Сейчас он вскроет её квартиру и будет ходить по её паркету и дотрагиваться до их с Алесем фотографий и корешков их книг. И после того, как он дотронется до каждой клетки её прошлой жизни, в этой квартире жить будет нельзя: этот человек несёт смерть.
Лиза пятится от лифта, из подъезда и что есть сил бежит по своей улице к метро: скорее прочь от этого человека! И её гонят в спину, буквально толкая, ветер и запах весны.
Сейчас он изучает её фотографии, узнаёт её лицо и чёрной пылью засыпает её прошлое. И, уже ворвавшись в метро, понимает: это бандит, насиловавший, избивавший Аню, рвавший её плоть! Это бандит, который работает с Алесем. Он вычислил, что именно Алесь спас от него Аню. Алесю грозит опасность!
Он искалечит и Алеся, а потом убьёт.
Её толкали, внесли в вагон. Гомонили вокруг. Стучали колёса. А хищное лицо с острым носом-клювом, острым взглядом множилось – у всех в вагоне его лицо!
И вдруг ощутила: кто-то чуть тянет её сумку с документами и Алесиными долларами. Искоса посмотрела – чумазый мальчишка. Ухватив его за руку, вывела из вагона на первой же станции.
Он пытался вырваться, но был мал и хрупок – лет восьми, а она держала его очень крепко.
– Ты хочешь кушать? Я тебя накормлю. У меня есть большая собака, зовут Гриф. Он умеет давать лапу, носить сумки. Сейчас мне самой приходится, смотри, какая тяжёлая, а ему что, потащит любую. Поедем ко мне, никто тебя не обидит.
Наконец поймала его внимание – черноглазый, горбоносый, в шапке до бровей, мальчишка сморщился в злобную гримасу.
– В милицию веди, к тебе не пойду.
– Почему в милицию? Тебя же сразу определят в детский дом.
Он присвистнул.
– Оттуда сигануть можно. А кто знает, куда ты меня притащишь? И я терпеть не могу русских!
Чуть не слетело с языка: почему? Прикусила язык – похоже, из Чечни он! И словно не услышала последних слов, стала объяснять снова:
– Никто не обидит тебя в моём доме. У меня ещё есть дети. Они скоро приедут, и ты будешь с ними играть.
Он обмяк в её руке – больше не рвался, но и не пошёл, когда она потянула его.
– Тебя никто не обидит, – твердит Лиза. – Я тебя выкупаю. – Он вздрогнул. – Накормлю. У меня есть мороженое. Гриф тебе обрадуется. – Она повела мальчика к эскалатору из метро и к такси. Главное – не выпустить его руку из своей затекшей.
Все двадцать пять минут, что они ехали, он смотрел в окно и не сказал ни слова, словно она не существовала.
Гриф кинулся к ней, лишь она вошла в калитку, и затормозил перед мальчиком, которого она втащила за собой. Вытянул морду, издалека нюхал.
– Свой, свой! – пыталась Лиза уговорить Грифа, а тот чуть оскалился и зарычал. – Ты что? – Лиза принялась гладить Грифа. – Видишь, он хороший, он свой!
Но Гриф лишь вежливо махнул хвостом и продолжал жадно втягивать воздух – обнюхивал мальчика на расстоянии. На морде у него шерсть встала дыбом.
– Что с тобой, Гриф? Это же просто маленький мальчик.
Но настороженность Грифа передалась и ей. Гриф чувствует хозяина мальчика, а тот – убийца?
– Мама! – выскочила Аня. – Слышу, калитка хлопнула, а ты не идёшь. А где папа, мама? – К месту и ни к месту Аня повторяет «мама», «папа». На подтаивающем снегу улыбающаяся девочка с огненной пушистой головой – символ надёжности и стабильности. Но вот лицо её перекосилось.
– Кто это, мама? – И она закричала: – Не хочу! Не хочу чужого!
Мальчик съёжился и уже готов был юркнуть назад в калитку. Лиза поспешила запереть калитку, спрятала ключ в карман и взяла мальчика за руку.
– Он хочет есть, Аня, – сказала жёстко, сама от себя не ожидая этой жёсткости.
Аня заплакала и сквозь слёзы кричит:
– Вот, вот! Уже началось. Ты уже не моя, ты уже сердишься.
Гриф прыгает вокруг Ани и всё пытается лизнуть её в лицо.
Но Аня прикрывает лицо руками.
От Ани тоже пахло бандитом. Почему Гриф сразу принял Аню?
Её вёл за руку Алесь. Всё равно запах бандита Гриф должен был учуять. Может, сам мальчик убивал собак?
