Татьяна Успенская - Главная роль
– Ну, Пётр Степаныч, говорите, зачем понадобился. Всё, что смогу, для вас сделаю, уж очень хорошо вы меня в этом тотальном бардаке представляете и защищаете.
Пётр Степаныч вытер салфеткой губы.
– Есть и у меня друг и брат, учились мы с ним с первого класса. Он только женился. А его жена решила организовать семейный детский дом, уж очень ей жалко бесхозных детей, как вы знаете, их сейчас тысячи.
У Алеся ёкнуло в груди. Он перестал есть и жадно слушал:
– Но вот проблемы возникли. Как вы понимаете, мои друзья – не новые русские. И у них нет средств, чтобы создать детям достойную жизнь. Им нужен спонсор. Отдать этому спонсору деньги никогда не смогут.
– Ну и что в этом трудного? Вот он я – их спонсор. Готов ехать знакомиться. Помогу чем смогу. Ну, а второй вопрос?
– А второй… даже не знаю, по адресу или нет. Дом – недалеко от мусорного полигона. Кроме жуткого запаха, много бомжей, сортируют мусор, ну, а с темнотой свободны. Боюсь за детей, не защитят себя. Нужны амбалы с оружием.
Коляш засмеялся.
– Видишь, брат, какие нынче проблемы у тех, кто хочет делать добрые дела: защитники нужны, чтобы можно было те добрые дела делать.
– Да мне бы парня с женой, он охранял бы и помог бы с огородом, а она бы с детьми помогала.
– «Нет проблем», как говорят нынче американцы. В этом мы должны с них брать пример. – Коляш сорвал с шеи галстук. – Дайте пару деньков, Пётр Степанович, думаю, найду.
В странное состояние впал Алесь. То никого к душе не встречалось на его пути, то один за другим – из того же теста, что и он. И родство с Петром, лет на тринадцать-четырнадцать постарше него, и Коляш… снятся ему, но что-то тут такое происходит, за этим щедрым столом, что расправляет его жизнь и душу. И Лиза сидит за их столом – по левую руку от него. А от Коляша по левую руку – Варвара.
– Ты чего улыбаешься? – улыбается ему Коляш.
Алесь пожимает плечами, боясь расплескать то, что сейчас созидается здесь двумя особыми мужиками, озабоченными судьбой брошенных детей.
2Всю дорогу на репетицию Гоги молчит.
Он не просит прийти к нему в комнату, когда Аня уснёт. Лишь издали подростком робко поглядывает на неё.
Тихо звучит Моцарт. Гоги любит музыкальный фон к спектаклям и разговору. А теперь вот – к молчанию.
Алесь сидит сзади – её тыл. Почему вдруг снова с воцарением в доме родителей он взорвал её налаженную жизнь? Она не видит его, лишь чувствует: в ней – безветрие, не дрогнет ни один нерв.
Звонит мобильник.
– Лиза, я нашёл спонсора. Можно мы вечером приедем?
– У Гоги спектакль.
– Он же в девять тридцать кончится. Мы приедем к десяти. Мы ненадолго.
С детства она грезила с открытыми глазами. Перед ней доска с рядами действий задачи, или актёры с чужими лицами, а она видит тропу в горе, по которой взбирается, хватаясь за кусты, и жилистые не ломаемые стебли, а она слышит мысли партнёров, ощущает их обиды и боль.
Во время репетиции никак не может Лиза поставить заслон бьющей через край энергии радости Комика. Шагнула к нему – должна в любви ему объясниться – и отшатнулась.
Ещё при Алесе любила приносить Анатолию яблоки, пирожки, бутерброды – ей нравилась его радостная благодарность. И в голову не приходило, что вовсе не отцовские чувства у него к ней. По возрасту он даже постарше отца. По Гогиной пьесе ей надо любить Комика как мужчину. А её его любовь, его радость парализуют – не может из себя выудить не только чувства к нему, но и слова роли: топчется беспомощно.
Рядом, на сцене, Гоги, и это её внезапное «ты», открывшее ей самой суть её отношения к Гоги, вырвавшееся из подспудности, из таинственного подсознания. Увидела родинку в углу Гогиного рта и почти незаметную щербинку между передними зубами. «Ты говори… приказывай, что я должна делать»… – просит она. И в ту же минуту отворачивается от Гоги.
Алесь дарит ей в день рождения двадцать пять роз по числу лет. Слов он говорить не умеет, смотрит настороженно: нравятся розы ей?
Можно любить двоих?
При чём тут Алесь?
Она должна любить Комика!
Гоги для неё написал пьесу, поверил в неё: она может перевоплотиться в любого! Пусть Гоги остаётся за спиной, а она должна увидеть копну волос Комика, его неосторожную преданность. Как играть любовь?
Фаина Раневская упала в обморок, когда услышала голос Василия Качалова, в которого была «влюблена до одурения», фотографии которого собирала, которому писала письма, никогда не отправляя их, которого поджидала у ворот его дома.
При виде Комика в обморок не упадёшь. Её героиня не наивная девочка-провинциалка – актриса со стажем. Да и Комик не великий актёр. И не молод! Как же наполнить себя любовью к нему?
Почему она должна любить его?
Но Лиза закрывает глаза и в себе начинает создавать Гогину героиню, она любит Комика. Не Гоги, не Алесь. Только он, немолодой. Током бьёт, когда касается её руки. И от его голоса её бьёт током. Она отшатывается от него. Это она должна генерировать электричество, не он.
Пожалуйста, Гоги, перепиши роль! Никак не могу войти в образ. Так легко всегда это получалось! И в продавщицу входила как в собственное тело, и в старуху. Гоги, слишком много ты наваливаешь на меня. Потуши Комика, Гоги, дай мне твоей руки коснуться. Дай мне голосом заставить тебя вздрогнуть.
И Лиза отстраняется от Комика, идёт к Гоги – объяснить, попросить его. Не может она сейчас быть актрисой.
Почти дотронувшись до него, отдёргивает руку.
– Стоп! – должен крикнуть Гоги, а Гоги молчит. Но он услышал, как она кричит ему: «Перепиши пьесу! Уведи меня от Комика!»
– Ты же актриса! – Анатолий в панике бежит к ней и за плечи поворачивает к себе, чтобы она не смотрела на Гоги. – Ты же блестящая актриса! Сыграй! Хоть раз в жизни смотри на меня!
Анатолий трясёт её за плечи, и она ощущает его тоску и его невостребованность. «Да он совсем ещё молодой, на Алеся похож: такой же внутренний, такой же инфантильный, не умеет говорить слова», – твердит себе Лиза. И робко смотрит на него. Он отступает перед её взглядом. Теперь она идёт к нему. А он пятится до места их мизансцены. Теперь она своим электричеством касается его руки и рвущимся голосом говорит:
– Я достала билеты на самолёт. Мы с тобой полетим в Неаполь и будем ходить по истории.
– Нет! – кричит Гоги. – Я перепишу пьесу. Нет! Ты не будешь любить его, ты будешь любить только Режиссёра.
И маски смятения вместо лиц актёров.
Почему до Гогиного крика она никого не видела – здесь же все участники спектакля! И она перед ними вывернута наизнанку. Она укрывает себя руками. А её руки отводит Верочка. И Верочка, сбиваясь с привычного ритма героини, лепит слова как попало:
– Большая… не знала. Ты… актриса, ты… я не могу. Здесь жжёт, когда ты… – Верочка лепечет.
И Гурич целует Лизину руку, и его лицо – не героя-любовника – опрокинуто: да он умеет терять штампы, он лепечет как Верочка:
– Большая… проглядел, прости! Лиза! Ты…
Что тут происходит?
– Лиза, не плачь! – просит её Верочка. – Ты так любишь… он так любит.
– Кто? – вырывается у Лизы. И про себя она кричит: «Кто?!»
Сегодня они с Гоги покупают книжки. Носов, Чуковский, Астрид Линдгрен… книжки с картинками.
– Давай всего Пушкина! – решает Лиза. – У меня только избранное.
В роскошном их доме есть красивая посуда и батистовое постельное бельё, и добротные тахты в трёх комнатах, а книг нет совсем. И книжных шкафов нет. Семёныч обещает возвести до потолка стеллажи. Решили под библиотеку выделить одну из комнат, выходящую в гостиную. А пока книжки положат на полки для рэповских и рокк-н-ролловских плёнок, а плёнки снесут в подвал.
– А что Ане читать? – Лиза шарит глазами по именам.
– Она пойдёт в школу, там программа. А начинать, мне кажется, ей тоже надо со сказок и приключений. Ну, и с «Ваньки», «Каштанки», «Станционного смотрителя». Лиза, ты не слушаешь меня!
Она вздрогнула. Она не слушает Гоги. Видит его улыбающиеся губы. Коснуться их…
Они с Гоги – на юру. В театре, в магазинах, в доме… везде люди.
– Потерпи, Лиза, – говорит Гоги то, что скорее она должна была бы говорить ему. – Не торопись.
Он ничего такого не говорит.
Лиза спешит от Гоги прочь – в секцию классики: им же надо Чехова, Пушкина, Гоголя купить!
– Лиза! Лиза?
«Потерпи, Лиза! Не торопись, Лиза!» Кто это говорит: Гоги – ей, или она сама себе?
Когда приехали домой с бараньей ногой и книгами, мама с Аней пели. Вернее, пела мама, а Аня, чуть запаздывая, старательно повторяла: «Значит рядом с тобой чужой…»
Аня кинулась к ним.
– Мы с бабушкой… мы с Грифом… мы гуляли… мы с бабушкой сварили борщ.
Гоги накормили борщом.
– Завтра выхожу на работу, сыночек. – Гоги вздрагивает. – Спасибо тебе! – Мама подливает Гоги, хвастается. – Борщ – фирменный. Я вот что, детки, думаю. Давайте и малышей учить готовить по очереди. Ещё предлагаю зарядку всем вместе делать на улице в любую погоду и бегать. Здесь улицы широкие. Я как врач…
