Юрий Буйда - Яд и мед (сборник)
Сычик же бежал за границу. Он был пастухом в Аргентине, докером в Нью-Йорке и пулеметчиком в Трансваале, в Россию вернулся в 1905-м, сначала примкнул к эсерам, потом стал большевиком. Во время Гражданской войны командовал Бессмертной дивизией, носившей имя великого революционера Галилео Галилея, а потому называвшейся еще Галилейской. На знаменах галилейцев золотом и серебром был вышит девиз – «Не мир принес Я, но меч». Петр Сычев поклялся до полной победы мировой революции не снимать с головы тернового венца, не спать с женщиной и не носить обуви. Подпоясанный висельной веревкой, он ходил в атаку как рядовой боец, и ни пули, ни сабли его не брали. Осенью 1919 года Бессмертная дивизия остановила войска Деникина на подступах к Москве, потом сражалась на Дону, участвовала в боях за Крым.
Спустя десять лет Петр Сычев и иеросхимонах отец Сергий встретились в Соловецком лагере особого назначения и оставались неразлучны до самой смерти.
Они вели долгие разговоры – о ничтожном и мрачном прошлом, без которого не бывает великого будущего, о притаившихся предметах, о том, что историю всегда можно отмыть добела, но никогда – дочиста, о падении царства и бессмертии рабства, о виновности человека и безвинности народа…
Оба умерли голодной смертью в один день.
Они были откровенны друг с другом, но когда умирающий отец Сергий спросил, пробовал ли Сычик мясо Софочки, умирающий комдив ответил уклончиво: «История и гигиена – разные науки».
Похоронили их в братской могиле.Повесть о князе Алешеньке
Тайный советник Николай Николаевич Полуталов был в темно-сером фраке, шелковом жилете, с шелковым же платком в нагрудном кармане, в белоснежной рубашке с воротником-стойкой, туго стянутым галстуком с крупным бриллиантом. Его узкое брылястое лицо казалось воплощением сонного достоинства, но Евгений Николаевич Осорьин то и дело ловил на себе взгляд старика – взгляд острый и внимательный. Возможно, старик не одобрял легкомысленного наряда князя – белого пиджака и парусиновых туфель с веревочными подошвами.
– Личный интерес, – повторил Полуталов последние слова собеседника. – Что ж, князь, я понимаю. – Кивком поблагодарил официанта, который принес вино, пригубил, поднял бровь. – Очень хорошо вас понимаю. – Постучал пальцем по письму, которое лежало перед ним на столике. – И почерк у вас… м-м… достойный…
Князь Осорьин улыбнулся, достал портсигар.
Они закурили – Николай Николаевич сигару, Евгений Николаевич – сигарету.
Князь Осорьин был много наслышан о Полуталове. Николай Николаевич начинал карьеру рядовым полицейским следователем, занимавшимся воровской мелкотой, а завершил ее начальником Особого отдела Департамента полиции. Газеты называли его легендарным сыщиком и главным экспертом по русскому бунту: в ведении Особого отдела находились революционные организации, политические партии и т. п. Он имел право прямого доклада государю, но всегда старался держаться в тени.
Впрочем, Евгения Николаевича интересовал только один эпизод богатой биографии Полуталова, и именно об этом эпизоде он написал тайному советнику, попросив о встрече, благо они были заочно знакомы: член-соревнователь Исторического общества князь Осорьин по рекомендации великого князя Николая Михайловича ранее несколько раз обращался к генералу за помощью, когда надо было получить доступ к некоторым архивным материалам. Эпизод, о котором шла речь, был неизвестен публике, поскольку один из его участников – писатель Достоевский – просил Полуталова не предавать его огласке.
Князь хотел, чтобы теперь, спустя почти сорок лет, старик «приподнял завесу над событиями той странной ночи», как он писал в письме, и рассказал о другом участнике эпизода – князе Алексее Осорьине-Туровском, известном в революционном движении под псевдонимом Тур или Тур-Туровский. В том же письме Евгений Николаевич высказывал предположение, что настоящим прототипом Ставрогина из романа Достоевского «Бесы» был именно этот человек, Осорьин-Туровский, а вовсе не Спешнев или Бакунин, как предполагают многие критики.
– Для начала, Николай Николаевич, я хотел бы узнать, правда ли, что у этого Тур-Туровского была та самая физическая особенность, о которой пишут многие свидетели? Вопрос, наверное, покажется вам странным, но все же… не знаю почему, но все эти свидетельства вызывают у меня чувство неудовлетворенности…
– Вы имеете в виду troisième main?
Осорьин кивнул.
– Да, ее. Видите ли, я разговаривал по этому поводу с известными докторами, и они сомневаются в том, чтобы это уродство… чтобы эта третья рука была такой сильной и подвижной, как об этом говорят… Науке известно несколько таких фактов, но всякий раз речь шла о жалком подобии руки, пальцам которой было не по силам даже в фигу сложиться, не то что сжаться в кулак, ударить кого-нибудь или схватить…
– Была, – сказал твердо Полуталов. – Была третья рука, Евгений Николаевич, еще как была. Собственными глазами видел и даже трогал. И эта третья рука ничем не уступала ни левой, ни правой: и хватала, и била, и вообще была живой и сильной. Кстати, в нашем архиве должен сохраниться медицинский отчет о вскрытии тела – полюбопытствуйте, я помогу…
– Чудеса, – сказал Осорьин.
– Скандал, – возразил Полуталов. – Впрочем, любое чудо – это скандал, даже, так сказать, положительное чудо. Вообразите же теперь, князь, каково пришлось его родителям…
Родители Алексея Осорьина-Туровского были людьми просвещенными и даже либеральными. Глава семьи – князь Петр Петрович – на свои средства устроил в уездном городе общедоступную библиотеку и вымостил главную улицу, а его жена Анна Ивановна помогала девушкам из бедных многодетных дворянских семей. По воскресеньям они посещали сельскую церковь, куда отправлялись пешком, хотя делали это скорее для укрепления здоровья физического, а не духовного. Они много читали, музицировали, но редко бывали в столицах и почти не принимали гостей – и все из-за единственного сына.
Княгиня долго не могла родить, а когда на свет наконец появился Алеша, от радости тронулась умом. Князь Петр Петрович был рад рождению наследника и встревожен с первой же минуты, когда повитуха, не скрывая неприязни, сказала, что у мальчика рядом с правой рукой «болтается какое-то черт его знает что». Вызванные в имение доктора установили, что третья рука не является частью правой, но вполне самостоятельна и не повредит нормальному физическому развитию ребенка, поскольку никаких аномалий или патологий в организме мальчика обнаружено не было, если не считать некоторого уменьшения правого легкого. При этом доктора сошлись на том, что удаление лишнего органа нецелесообразно, ибо потребовало бы радикальной хирургической перестройки правой ключицы, грудины и мускулатуры.
Князь Петр Петрович был легким человеком, а потому принял удар судьбы спокойно, и раз уж сын родился таким особенным, решил воспитать из него гения, человека исключительного во всех отношениях. Он окружил мальчика няньками, гувернантками и учителями, которых заставил поклясться на Библии, что они не будут никогда обсуждать с посторонними «этот предмет», чтобы не разжигать злостного любопытства невежд, склонных к суевериям.
Но не деньги – князь положил всем высокое жалованье – и не клятва на Библии заставляли всех этих людей служить подопечному не за страх, а за совесть. Необыкновенное рвение объяснялось просто: они служили существу божественному – Алексею Петровичу Осорьину-Туровскому…– Он был необыкновенно красив, – сказал Николай Николаевич, с сожалением глядя на потухшую сигару. – Он был красивее всех мужчин и женщин, каких только мне приходилось встречать на своем веку. Красив красотой божественной, пленительной, страшной. Как будто природа решила вознаградить его за несчастье и сделала идеальным воплощением красоты. Вы даже вообразить не сможете, Евгений Николаевич, как он был красив… При взгляде на него становилось и радостно, и стыдно…
– Стыдно? – спросил Осорьин.
Подлетевший официант чиркнул спичкой, и Полуталов снова прикурил сигару.
– Стыдно. Как при столкновении с чем-то недолжным… О зависти тут и речи не было – такой красоте завидовать было невозможно… Древние хорошо понимали силу и власть красоты, которая может быть опасна, как всякая аморальная сила… это же сильное оружие, если угодно, почище любой пушки или книги… И еще он был невероятно обаятельным, дьявольски обаятельным, именно – дьявольски… И берегли его в детстве как величайшую драгоценность, прятали от чужих глаз, охраняли. Он рос, окутанный тайной, и это, конечно же, не могло не повлиять на его характер…
Мальчику легко давалось все – языки, науки, поэзия, живопись. В игре на рояле он достиг таких высот, о которых многие исполнители не могут и мечтать: третья рука превращала его в виртуоза. Обладая идеальным слухом, он умело подражал голосам птиц, людей, собачьему лаю и тележному скрипу. Фехтование, стрельба из пистолета, гимнастика – и тут он легко достигал высот, как будто не прикладывая к этому никаких усилий.
