Алёна Жукова - Тайный знак
– Маша, вы как-нибудь сами насчет холодца. И вообще, вы на кухне самая главная, запомните это раз и навсегда.
– Таня, а фрукты во что класть?
– Маша, ничего не знаю. Стол за вами. Чтоб к десяти все было в ажуре, поняли? Кто-нибудь к телефону подойдите! Он же звонит, разрывается! Я одна не могу за все отвечать. Котя, Котя, ты из ванной скоро выходишь? Давай побыстрей. Половина десятого, а стол не накрыт. Маша, вы платье мне не погладили? Нет? Ладно, я другое надену, времени нет. Откройте дверь! Господи, некому в этом доме дверь открыть. Телеграмма? Давайте распишусь, спасибо… Где подарки? Котя, ты куда их подевал? Не слышу, скажи громче, вода ведь шумит. Ах, ты уже выходишь. Вот и хорошо. Котик, давай-ка распорядись насчет спиртного. Если не хватает, можно еще успеть на Смоленку подскочить, там сегодня до десяти работают. Что? Маша, у вас что-то в духовке горит, горелым пахнет. Да, пожалуйста, вешалку в прихожей освободите, а то мы всех не повесим.
Наконец Татьяна, раздав все ценные указания, присела в спальне перед туалетным столиком. И тут же начался трезвон: входная дверь не закрывалась, впуская новые и новые партии гостей.
– Какая елка у вас шикарная! А где можно переодеться? Где же Татьяна? Ау, хозяйка, – хорошо поставленным оперным баритоном позвал кто-то из прихожей.
– Бегу-у-у, – откликнулась она, на ходу вдевая ноги в лодочки на высоком каблуке. – Уже бегу.
Предновогодняя суета продолжалась до тех пор, пока все гости не уселись за стол, и началось: тосты за встречу, за проводы старого года, звон вилок о тарелки, разговоры и анекдоты. Внесли пироги с мясом, потом с рыбой, потом еще что-то.
Котя сидел как на иголках, не мог ни есть, ни пить. По телевизору началось традиционное выступление генсека. Куранты били, шампанское проливалось на скатерть, праздник перетекал из прошлого в будущее.
Заметив, что Татьяна занята беседой с молодым актером, Котя потихоньку решил слинять. Его девчонки, Даша и Настя, были в этот вечер одни.
– Тата, – сказал он на ухо жене, – у нас сотрудник в больницу попал вчера, иногородний. Никого у него в этом городе нет. Хочу съездить, поздравить.
Татьяна всплеснула руками:
– Что за разговор, Котя? Надо, значит, езжай. Попроси Машу, чтобы дала тебе с собой всего. Человек в больнице в праздник один! Езжай, конечно. Шампанское не забудь! – крикнула она, когда он уже был на лестнице.
Из телефона-автомата возле гаражей, где стоял его верный «жигуленок», позвонил Даше:
– Девчонки, я еду к вам. Буду через полчаса.
Шампанское и закуски, заботливо уложенные домработницей Машей в стеклянные банки, показались ему совсем не лишними.
Заснеженные улицы новогодней Москвы были пусты. Костя торопился – он пообещал девочкам поехать посмотреть елку на Красной площади. Настя, выспавшаяся днем, отказывалась лечь в постель и уже натягивала рейтузы в коридоре:
– Мама, мама, пойдем папу встлечать. Он приедет, а мы тут как тут! Ну, пойдем, ну, пожалуйста.
Даша, которая весь день суетилась по дому с уборкой-готовкой, решила, что идея прогуляться по ночному городу, запорошенному чистым снегом, не так уж плоха. Они вышли на улицу. Мотыльки снежных хлопьев кружились под фонарями, беззвучно падая на землю. Ленинградский проспект был пуст. Неожиданно мимо них, громко сигналя, проехала машина, в которой поддатая молодежь горланила песни. Через открытое заднее окно парень выливал что-то на асфальт, выкрикивая: «С Новым годом, москвичи! Вас испортил квартирный вопрос, но вам помогут! Аннушка уже пролила масло!»
«Какое масло? – подумала Даша: – При чем здесь масло?»
Настя вздрогнула и неожиданно разревелась:
– Посли домой, посли сколее, не хочу гулять. Домой хочу…
Даше стало не по себе от страха, непонятно откуда взявшегося. Она решила повернуть к дому, но вдруг заметила Костину машину и принялась махать руками, чтобы он случайно не проехал. На секунду ей показалось, что их глаза встретились, и тут его «жигули» повело в сторону. Автомобиль крутился на асфальте, выписывая дуги и визжа тормозами, а потом, ослепив огнями фар, помчался на них. Дальше был удар и яркая вспышка – последнее, что увидела Даша.
Татьяне позвонили в час ночи. Она не хотела подходить, просила Машу ответить, что занята. Маша стала что-то объяснять, а потом закричала и замахала руками. Татьяна взяла телефон и осела на пол. Шок. Костик, ее Котя, не справился с управлением, его больше нет. Звонил заместитель начальника московского ГАИ, ее старый поклонник. Сказал, что они в Боткинской. Почему они? Кто это они? А я, как же я теперь, без Коти… Как же он? Бедный мой мальчик!
Такси довезло Татьяну и Машу до Боткинской за двадцать минут. Следом за ними поехали несколько близких друзей. В приемном отделении женщин сразу же провели к дежурному врачу. Пахло химией, медициной, и было жутко холодно. Татьяну бил озноб, остановить который она не могла. Врач протянул стакан с водой:
– Пейте! В общем и целом: детки постарались, изобразили сцену из «Мастера и Маргариты». По пьяни, а может, и специально разлили масло по Ленинградке. Семнадцать аварий за полчаса, пять трупов. Будут разбираться.
– А он? – Татьяна подавила тяжелый вздох. – Как все было?
– В столб фонарный врезался, потеряв управление на масляном пятне. А возле столба женщина с ребенком стояли. И черт же их понес в новогоднюю ночь гулять! Дети в это время должны спать, а они гулять пошли, твою мать! Женщина на месте погибла, как и ваш муж. А девочка, вот ведь чудо, целехонька, ни царапины, хотя мать за руку держала. Так и нашли – руку матери отпускать не хотела, а рука… Да что там говорить, всё в лепешку. Самое поганое, что у этой мамочки никаких документов при себе не было, неизвестно, есть ли у этого ребенка отец, родня. Люди из соседних домов девочку узнали. Говорят, только с мамой ее и видели, очень редко какой-то мужчина с ними был, но описать точно не могут.
– Скажите, а ребенка куда сейчас? Что с девочкой будет?
– В детприемник, пока не выясним, кто родители. Да она и не разговаривает, хотя по виду ей года три уж точно.
– Маша, сиди тут, никуда не уходи, я сейчас, – приказала Татьяна своей домработнице и выскочила из кабинета звонить своему знакомому милицейскому начальнику. – Слушай, Семёныч, нужно сделать одно дело, но очень быстро. Ты меня слышишь? Костика больше нет. Понимаю, что ты уже знаешь, и даже больше моего, а если знаешь, ответь: если он мать сбил насмерть, а ребенок остался, и выяснится, что у ребенка никого, кроме матери, не было, я могу усыновить этого ребенка? Да, я в своем уме, не пьяная, нет, потом, всё потом. Главное распорядись и позвони кому надо, чтобы сейчас, пока разбираются, девочку я могла забрать к себе домой. У нее мать погибла, а ее в детский дом, или приемник, или черт их разберет, куда отправят. Нельзя этого делать, понимаешь, нельзя! Да, завтра поговорим. Да, все завтра. Звони в приемное отделение. Я без ребенка отсюда не уйду. Знаю, что нарушение, все знаю. Ты меня плохо знаешь, да? Нет, сказала, что не уйду, значит, не уйду. Звони сейчас же!
Через сорок минут телефонных препирательств было решено, что ребенок едет к Татьяне под расписку. Все остальное – после новогодних праздников и выяснения личности погибшей.
Медсестра вывела к Тане девочку лет трех: маленькая, с крохотной косицей и красным бантом; глаза огромные, серые; нос пуговкой; свитер и рейтузы домашней вязки; валенки с галошами.
«Глаза какие знакомые», – подумала Татьяна и присела на корточки перед ребенком:
– Как тебя звать, милая?
Девочка смотрела в пол и молчала. Медсестра вздохнула:
– Молчит все время, не плачет, не говорит, будто замороженная. Это шок, по-видимому. Отойдет, время нужно.
Девочка дала себя одеть и, спокойно взяв Татьяну за руку, пошла вместе с ней. Маша шла сзади и несла пакет с вещами Костика, которые отдали в больнице: часы, портмоне, золотые запонки и заколка для галстука. «Вот и всё, что от человека осталось, был и нету», – подумала Татьяна и, подавив рыдания, еще сильнее сжала руку девочки.
– Маша, чем детей кормят таких маленьких?
– Да не маленькая она уже, будет есть, что все едят. Перченого только не давать.
– А как ее спать устроить? У нас и кроватки детской нет.
– Поспит с вами пока, а там, бог даст, купим, если, конечно, ее нам оставят.
– Не отдам! – Татьяна была настроена воинственно. Почему-то она питала к этой девочке что-то похожее на долг. Она должна о ней заботиться, и точка.
Дома девочку умыли, переодели в Костину майку и уложили в большую постель. Татьяна заметила, что у девочки на шее висит на шелковой ленте странный предмет, похожий на металлический карандаш. Попыталась снять на ночь эту штуку, но та вцепилась ручонками и замотала головой – мол, не отдам! Ну и ладно, пусть висит, спи только. Таня гладила ее по кудряшкам и уговаривала:
– Мы с тобой все исправим, что сможем, и станем большой красивой девочкой. Скажи, как тебя зовут?
