Наталья Симонова - Перепутаны наши следы (сборник)
– Никому, значит, не говорили еще? – спросила санитарка, отводя взгляд.
– Пока нет.
– И не надо. И не говорите. Я сама знаю. Сама скажу, как все вышло.
– Так вы знаете?! – Галина в возбуждении схватила ее за руки. Крайнова кусала губы. – Скажите! Скажите!
– А что делать-то станете?
– Да нам хоть бы узнать, что все у него хорошо. Ну поймите нас, мы ведь когда… Ну как выяснилось, что наш ребенок в чужие руки попал, мы же совсем покой потеряли!
– Значит, и это знаете?
– Что?
– Ну вот про ребеночка… про чужие то есть руки?
– Ну конечно! Но подробности… Да говорите же, где он? Что с ним?
– Вот что с ним – не знаю. А взяла его женщина, что тогда с вами вместе родила. – Крайнова заплакала, но, преодолевая всхлипы, продолжала: – Она меня так просила, так просила…
– Как вас просила?! Значит, это вы… Вы сами…
– Я, – кивнула санитарка и зашлась плачем окончательно.
– Так вы ей что, вы ей нашего мальчика отдали?
– С чего вы взяли? – опешила женщина, перестав рыдать.
Галя растерялась.
– Так… Не отдали, что ли?
– Ну… – замялась нянька, – в общем-то, отдала… Но почему мальчика?
– Так она разве не мальчика хотела?
– Да нет, откуда вы взяли? У той же роженицы муж чернявый был, а сама рыжая, как лиса… Вот… А ревновал-то он к светлому! Ну и вот…
– Что вот?
– Ну, она как увидела, что девочка блондинкой родилась, волосики светленькие, и личиком вся беленькая…
Галя с Игорем переглянулись, понимая, что речь наверняка идет об их девочке, об Аленке. Нянька между тем продолжала:
– …Испугалась, поняла, что от любовника прижила дочь. И что муж ее теперь точно из дому погонит. А у вас как раз такая, как ей надо, брюнеточка получилась. Волосики темненькие, глазки тоже такие вишенки… Уж как она узнала?.. – Нянька задумалась, рассеянно взяла букет, валявшийся рядом на диванчике, к себе на колени и снова заговорила, припоминая детали: – Ну в детском отделении все на свою белобрысенькую смотрела да локти кусала. А рядом кроватка, и вашу чернявенькую принесли. Так эта мамаша-то плакала, в истерике билась. Просила помочь… Так просила! Я бы, конечно, ни за что… Но очень уж она горевала, руки на себя наложить хотела… Все меня умоляла, чтоб я детей поменяла, той, мол, все равно, вам то есть, вы ж еще после операции не очнулись. А у нее, мол, вся жизнь решается… Ну я тогда браслетки на девульках и переменила. И вам потом уже, как очнулись вы, беленькую принесли. У вас и молоко сразу пришло. А у той не было. Чернявенькую уже после искусственно выкармливали. А ваша беленькая и ела хорошо. И вы еще так радовались. И я думала, что все только к лучшему получилось… – Она опять заревела, спрятав лицо в букет. – Что ж будет-то теперь? Что ж теперь будет?
Галя молчала. Она не знала, что сказать этой тетке, так повлиявшей на ее судьбу. С одной стороны, Крайнова преступница! Крайнова отдала в чужие руки ее с Игорем ребенка, их родную дочь! Но с другой – не поступи она так, у нее не было бы Аленки! А представить себе жизнь без Аленки она уже просто не могла. Да и неизвестно еще, как бы сложилось все у ее хрупкой беленькой девочки там, в той явно не самой благополучной семье, где отец, возможно, возненавидел бы ее как доказательство неверности жены. Галя молчала. Потом медленно произнесла:
– Вы должны помочь нам найти ту девочку. Мы не станем нарушать ее жизнь, если у нее все хорошо. Но мы должны быть уверены…
– Да, да, – бормотала санитарка, – что ж, найти можно… А со мной как? Что со мной сделаете?
– Если найдем дочь – ничего не сделаем, – четко проговорила быстро собравшаяся Галя.
* * *Они ехали домой, изнуренные переживаниями, не в силах разговаривать друг с другом. Галина все прокручивала в голове страшные сцены, представлявшиеся ей, когда она думала о том, что могло ожидать ее нежную Аленку в другой семье. Игорь тоже был погружен в раздумья. Галя права, признавал он мысленно. Ну зачем мне понадобилось ворошить все это? Если бы не поперся тогда с экспертизой, все бы оставалось как есть. И что – плохо мне было? Так нет ведь, правды захотел! А готов к правде-то? А если она окажется не такой, как хочешь, как ожидаешь, – готов? Счастье хрупко… Вон мое как все перетряхнулось! И кто виноват? Сам же и замутил историю, чудило.
Но с другой-то стороны – как тогда быть с вечным поиском истины? – патетически воскликнул про себя Игорь. – Человек пытлив… А если сомнения уже закрались в душу – ну как ты их истребишь? Тут вроде получается, они тебя ведут, не сам идешь. Вроде бы, конечно, требовать ясности, как я тогда, можно только совершенно уверенным, что способен принять перемены… Но если привычный мир уже потрясен сомнениями! Ну вот что тогда делать?.. А откуда они вообще взялись? Пацаны накрутили. И что? Кто они для меня по сравнению с семьей? А что я мог – моего-то выбора, выходит, там уже и не было, словно несло. Так, может, это вообще судьба? Ну, что ж, получается, судьба…
Он крутил руль и качал головой, соглашаясь сам с собой и успокаиваясь. Он чувствовал, что с Галей вдвоем они справятся еще и не с такими неслыханными встрясками.
А Галя с горечью размышляла теперь о «чернявенькой» девочке с «глазами-вишенками». Судя по описанию, похожей на нее… И не сомневалась, что до тех пор, пока она не уверится, что у ее «второго» ребенка нормальная жизнь, покой в их семью не вернется.
* * *Нянька не преувеличила – найти дочь с ее помощью оказалось не так уж сложно. Не сложно было с Галиной предприимчивостью и выследить девочку…
Стоя у ворот школы, она всматривалась в маленькую школьницу, с тяжелым, казавшимся огромным портфелем, плетущуюся к воротам. Галя уже знала, что это Анечка, ее дочка, которую не судьба ей было растить от рождения… Увидев девочку выходящей из школы, как ей показалось, совсем одинокой и печальной, она нервозно затопталась на месте. Весь энтузиазм последних дней, с которым Галя собирала информацию, разыскивая дочь, правдами и неправдами добывала сведения о ней, вся энергия – вдруг покинули ее. Она не знала, как быть дальше…
Девочка внезапно остановилась, обернулась – по-видимому, ей показалось, что ее окликнули. Убедившись, что ошиблась, Аня равнодушно потащилась дальше. У Гали заныло сердце.
Аленка у них тоже была тоненькой. Но она казалась изящным цветочком, тонкость ее фигурки была хрупкостью балерины. Анечка выглядела недокормышем. А личиком действительно очень походила на саму Галю, только волосы были еще темнее.
– Доченька, – сморщившись, прошептала Галина. Аня прошла мимо, не заметив ее.
* * *Галя проплакала весь вечер. Игорь смущенно гладил ее по голове, как маленькую. Он все еще чувствовал себя виноватым во всей этой истории, хотя она давно уже ушла далеко за пределы его изначальной «любознательности». Но он чувствовал, что вот, разворошил осиное гнездо – теперь не выберешься. Галка уж по уши в этой новой девочке. Да и сам Игорь понимал, что никуда они теперь от своего ребенка не денутся.
Они уже знали, что Аня живет вдвоем с матерью. Отец из семьи давно ушел – интриги с обменом детей сохранить брак не помогли. И получалось так, что их девочку некому было любить: псевдомать, не похоже, чтобы к ней привязалась, а дважды не-отец, видимо, так и не признал за свою.
– Понимаешь, – горевала Галя, – у нее было такое печальное личико, такое какое-то привычно печальное… И плечики такие опущенные.
Официальная мать Ани, Надежда, по сведениям, полученным в расспросах соседок, пила. Не то чтобы по-черному, но все же постоянно. Ей было не до дочери. По крайней мере, обращалась она с девчонкой неважно, ругала часто, все соседки видели. А так чтобы с лаской – того бабушки у подъезда припомнить не могли. Всегда хмурая, всегда недовольная. А девчонку жалко, неплохая девчонка, тихая.
Анина мать постоянно сетовала на жизнь. И на дочь соседкам жаловалась, дескать, обуза. И вся в своего папашу-паразита. А и то, подтверждали бабушки-соседки, девочка вроде бы на отца похожа – черная волосом, как он, и лицом, дескать, смуглая. «Это не как он, это как я», – мысленно плакала Галина, страдая за свою никому не нужную дочку.
На сей раз она выдавала себя за сотрудницу социально-педагогической службы, собирающую сведения о детях из неполных семей. Бабушки отчитывались охотно, словно ждали, что к ним придут расспрашивать о житье-бытье девочки Ани. «Один раз шла поддатая, Аньку перед собой в спину толкала, – рассказывала одна из соседок. – Я ее спрашиваю, откуда, дескать, идете, никак по магазинам ходили? А она мне: я, мол, эту дармоедку с продленки забирала. А времени-то уж чуть не восемь часов. Где девчонка была? Где она с ней таскалась? Неизвестно. Я ей говорю, ты, мол, Надя, чего ж девочку пихаешь, хорошая же девочка. А Анечка-то идет и чуть не плачет, но терпит, молчит. Она вообще-то молчунья, головку опустит – и весь ответ. А тут, вижу, едва девчонка сдерживается. Так я и говорю Надьке-то: чего, мол? А она мне: да мне бы, говорит, ее хоть с глаз долой! Вот… Представляете? Это дочь-то… Хоть с глаз, говорит, долой, я, говорит, ее вообще хочу к отцу отправить. А сама уж завелась, как про отца, про своего то есть мужа, вспомнила. И уж кричит прямо! Как же, кричит, нужна она папаше уж больно! Одной, мол, приходится девку тянуть, а где столько денег брать? Ей же то то, то это… А зарабатывает Надька ведь и правда копейки. Да она же ни на одной работе удержаться не может…»
