Олег Рой - Фамильные ценности, или Возврату не подлежит

Сегодня же ей почему-то хотелось, чтобы «обстоятельства» опять «не позволили» Глебу ее встретить. Затягивая пояс бежевого пуховичка, она даже подумала, не пойти ли другой дорогой… Но – нет уж. Не будет она прятаться. Если Глеб ее встретит, значит, так тому и быть. Вот она и спросит про «фаберже»… Нет. Не спросит. Язык не повернется. Нельзя о таком спрашивать: ну я же знаю, милый, что ты мне соврал, ну скажи – зачем? Тьфу, гадость какая! Нет. Спрашивать она ни о чем не станет. Но и другой дорогой не пойдет. Пусть все будет, как обычно.

Но «как обычно» не получилось.

Не успела Даша отойти от клуба и двадцати шагов, как рядом тормознул синий «Форд-Фокус». С водительского сиденья выскочил давешний посетитель – тот, что обратил внимание на браслет. Шустро обежав машину спереди, он распахнул перед остановившейся от удивления Дашей пассажирскую дверь и склонился в дурашливом поклоне:

– Карета подана! И, честное слово, она не превратится в самый ответственный момент в тыкву! Ну… – парень по-собачьи склонил голову набок и смешно нахмурился, – по крайней мере, раньше за ней таких склонностей не замечалось…

Даша замялась. Вообще-то ей хотелось спокойно пройтись и подумать, попытаться расплести мешанину бушевавших внутри противоречивых чувств…

– Ах да! – Он хлопнул себя по лбу. – Мне показалось, я вас немного расстроил своей непрошеной ювелирной лекцией. Компенсация!

И протянул ей неизвестно откуда появившийся букетик…

Ландыши?!!

На фоне голубоватого снежного сияния их фарфоровая белизна казалась удивительно теплой.

– Б-боже! Откуда?

– Да ладно! Тоже мне, бином Ньютона! – Парень хмыкнул. – Очень соблазнительно сказать, что я откопал их в темном лесу из-под снежного сугроба, который оказался крышей медвежьей берлоги, и пришлось благородному рыцарю выдержать за цветочки настоящий бой… это я – благородный рыцарь, если что… но на самом деле – никаких медведей. Просто купил в цветочном магазине.

– Зимой?

– Ну да. Их, оказывается, выращивают в каких-то специальных теплицах. Прям как огурцы. Чистый бизнес. Очень скучно, и никакой романтики. – Парень печально шмыгнул носом и скорчил уморительно унылую рожу.

Сзади забибикали: «Форд» стоял с распахнутыми дверцами, явно мешая проезду. Парень прикрыл «свою» и приглашающе покачал пассажирскую:

– Ну что? Куда вас отвезти?

Даша не отвечала, одновременно и желая, чтобы у незваного «извозчика» кончилось терпение, и он уехал бы, и – боясь этого. Опять сплошное противоречие, да что же это со мной сегодня!

– Или, – моментально перестроился «извозчик», – может быть, вам после рабочего дня хочется прогуляться? Вы, по-моему, направлялись к метро? Вы позволите вас проводить? Должен же я хоть как-то компенсировать, что огорчил вас. Ну да, – парень закивал, как китайский болванчик, точно подчеркивая сказанное, – я балбес! Но не безнадежный! – Он воздел указательный палец. – В хороших руках я бываю очень, очень… надежный.

Парень был преуморительный. Он молол какую-то ерунду, и Даша, в изумлении прислушиваясь к себе, едва ли не воочию видела, как исчезает, испаряется, рассеивается дурное настроение, всего десять минут назад черным дымом клубившееся в глубинах души.

– Ох, я точно балбес, причем дурно воспитанный, – спохватился вдруг «извозчик». – Вы же не можете идти бог знает куда – даже если это ближайшая станция метро – с подозрительным незнакомцем. Все незнакомцы подозрительны по определению. А поскольку камердинера, чтобы доложить по всем правилам, не наблюдается, – он огляделся, точно в поисках «камердинера», Даша прыснула, – позволю себе представиться самостоятельно. Борис меня зовут. Точнее, Борисом меня когда-то назвали. А зовут меня все Балька. Это как-то повеселее.

– Д-даша, – с запинкой произнесла она.

У дальнего перекрестка, кажется, мелькнула серебристая «Мазда». Или это снег искрился? Впрочем, какая разница? Черт с ней, с «Маздой»!

Балька кому-то позвонил, попросив забрать машину, «брошенную возле ужасного, ужасного заведения с ужасной, ужасной вывеской, я тебе после все расскажу, да, к бабуле поставь, я завтра заеду», после чего сообщил Даше: «Это мой, ну, вроде дядьки, чудный, чудный мужик, я вас как-нибудь познакомлю». И они пошли к метро.

Дошли до ближайшей станции, откуда Даша обычно ехала «домой», в общагу то есть. Потом дошли до следующей. К третьей они были уже на «ты», к четвертой Даше казалось, что этого смешного парня с забавным именем Балька она знает всю жизнь. С ним можно было говорить обо всем, даже о самых странных мыслях – и ему они почему-то не казались странными, вот ведь какая штука!

– Когда мы в школе проходили Чехова… – вспомнила вдруг Даша. – Все-таки странно. Чехова, Пушкина, Булгакова, ну или даже правило рычага по физике – проходят. Как будто мимо проходят, да? В общем, когда проходили Чехова, там у него персонаж такой в «Вишневом саде» с какой-то смешной фамилией, кажется, Епиходов. А прозвище у него – «двадцать два несчастья». Я тогда думала, что это странно, даже несправедливо как-то: двадцать два несчастья может быть, а двадцать два счастья – нет.

– Точно! У Заходера, ну смешной такой детский поэт, мне бабушка читала, когда я маленький был, есть стишок, называется «Из русской грамматики»: «Несчастий много на моей земле, А счастье – лишь в единственном числе», – продекламировал Балька. – У слова «счастье» даже множественного числа нет!

– Грустно. – Она покачала головой.

– Почему грустно? Наоборот! – Балька замотал головой. – Ты что? Наоборот, здорово! Вот смотри. Во-первых, оно есть. Ну совершенно же точно есть, да? А что «в единственном числе», ну это… ну вроде Солнца, что ли. Ну или… нет, не хочу про бриллиант «Орлов», ну его. Но вот даже человек – он ведь тоже в единственном числе, если подумать. Люди – это что-то совсем другое. Люди и люди. А человек – ты, я, мальчик Петя, бабушка какая-нибудь – только кажется, что все одинаковые. А на самом-то деле каждый человек – он один такой на всем свете, и другого такого больше нет. Значит, и счастье – одно. Потому что собственное. Чужое можно примерить, но не подойдет ведь. Тут жмет, тут тянет, тут висит. Не-ет, счастье должно быть свое. Ну или на двоих еще, говорят, бывает…

– Бывает, – согласилась Даша. – Только редко.

Глава 5

Время быстрых решений

Чтобы ты жил в эпоху перемен!

Аркадия закрыла глаза. Тетрадь под рукой была теплая, словно живая.

Это их история. Это ее семья, чьи традиции будет продолжать внук – Балька, а значит, родовое дерево не засохнет. Вот еще бы фамилию сохранить, но что уж об этом мечтать, если не сложилось…

Привалову, бывшему «буржуину» и «богатею», повезло просто сказочно. Впрочем, как известно, везет тем, кто сам себя везет. Вот Аркадий Владимирович и взялся за дело сам. В надежде, что пресловутая кривая авось вывезет. Сочинив какой-то более-менее правдоподобный предлог, он отправился в это самое управление (а может, комиссариат) по реквизициям.

В длинных коридорах клубился и галдел разнообразный люд, двери кабинетов стояли нараспашку, возле редких закрытых тянулись длинные хмурые очереди. На заплеванных полах хрустела подсолнуховая шелуха, из кабинетов доносился неровный, словно неумелый, стук пишущих машинок, в очередях время от времени возникали потасовки. И над всем этим хаосом сизыми клочьями стлался едкий махорочный дым.

Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!

В одной из очередей мелькнуло знакомое лицо. Привалов приостановился, перебирая воспоминания. Откуда он этого парня знает? Черт, даже имени не припомнить. Гриня вроде бы? Нет, про Гриню Никодим Спиридонович рассказывал, тот в Питере, молодой подмастерье, которому плечо погромщики повредили. А этот здешний. Точно! При московской мастерской всякую подсобную работу делал – плотник он, точно, плотник. Верстак соорудить, рамы починить, лестницу скрипучую укрепить. Ваня? Федор? Может, вовсе Евстигней? Не вспомнить.

Парень мазнул взглядом по лицу бывшего хозяина. На мгновение взгляд остановился, стал каким-то бессмысленным, как бывает, когда человек пытается поймать ускользающую мысль, Аркадий Владимирович почувствовал, как сердце ухнуло куда-то в сапоги – сейчас узнает! И отворачиваться поздно уже, подозрительно выйдет, – но взгляд уже скользнул дальше. Не узнал.

Не узнал!

«Голое», без привычной бороды и усов, лицо действительно изменило внешность совершенно. Уф-ф. А то мало ли что Зина его тогда не признала – в полутемной-то комнате! Зато теперь ясно: «новое» лицо скрывает его надежно. Даже если кто и заподозрит – так звиняйте, обознались, господин хороший, мало ли похожих людей!

Успокаивая бешено скачущее сердце и сбившееся дыхание, Привалов торопливо зашагал прочь.