Иван Петров - Нарги. Социальная утопия
Пронзительный вой муллы переключил внимание Виктора. Он приоткрыл окно, пение доносилось из развернутой недалеко от дороги мобильной мечети. Еще даже не вечерело, но по принятому Мосгордумой закону громогласные молитвы мусульман были сдвинуты во времени, чтобы не будить горожан.
– Опять блеют, – вполголоса сказала Наташа.
Виктор поймал в зеркале взгляд жены и приложил палец к губам. Без особой нужды лишнего говорить не следовало. Вскоре семейный «Туарег» остановился на трассе перед поворотом. Так же знаком мужчина показал в зеркало, что надо выйти поговорить. Шум автострады заглушал голоса и делал прослушку невозможной.
– Наташа, схожу к шефу домой – у него связи на самом верху. Уверен, поможет.
– Хорошо, пробуй. Я кину ему эсэмэс с резервного номера на резервный, что ты зайдешь.
– Сегодня вечером и зайду.
– Вить, ты ведь знаешь, что нас ждет? Эти обязательно придут, если Сашку заберут.
– Знаю, родная. – Виктор обнял жену. – Или дружина русских из двенадцати бородачей, или семерка узкоглазых коротышей.
– Не хочу отдаваться никому, я тебя люблю и Сашку. – Лицо Натальи было бледным, губы тряслись, но слезы все равно не выступили. Глаза сверкали решимостью и желанием драться.
– Успокойся, думаю до этого не дойдет. А если дойдет вдруг, то секс будет ради сына. На наших отношениях это никак не скажется. Ради его свободы. Те случаи, когда женщины залетают и рожают от этих животных, – не наш вариант. Ты ведь еще кормишь, и беременность просто невозможна.
– Да, молока у меня много, буду сцеживать грудь, чтобы не угасла лактация. Надо – до двух лет буду сцеживаться, только бы не родить от них.
– Вот и умница. – Виктор поцеловал жену в волосы, длительно и нежно, почти как отец.
Наталья вдруг резко вырвалась из его объятий, и не отрывая вспыхнувших глаз, с улыбкой произнесла:
– А не пошли бы они на хер, Вить? Я теперь ничего не боюсь!
К девяти вечера, как и договорилась Наталья, Виктор был у подъезда шефа. Женский приветливый, и даже, как показалось, знакомый, голос отозвался в домофоне. Шеф жил на третьем этаже сталинского дома, и раньше бывать у него не доводилось. Все производственные моменты решались только в рабочее время. Виктор решил подняться пешком, чтобы сжечь остаток адреналина и поговорить спокойно, без напряжения.
– Вы к Сергею? Муж предупреждал. Он вышел в магазин, проходите! – Девушка щурилась от яркого света прихожей, явно она была близорука и не сразу поняла, кто он. Но Виктор узнал Ирину сразу, она восстала из ада его памяти, и он, поняв, кто жена шефа, тихо произнес:
– Не надо, Ира, меня здесь не было. Прости. – Повернулся и через три ступеньки полетел к выходу, чтобы не встретиться с мужем той, чья любовь была им убита.
Синий рюкзачок с красной бирочкой ждал своего часа у входной двери. Наталья собрала сыну все, что разрешалось перечнем, опубликованном на сайте Федеральной исправительной системы. Полтора килограмма самого необходимого, включая память: ламинированные фотографии родителей восемь на десять в оранжевом пластике и шесть сказок на диске, записанных голосом матери. При хорошем поведении родителей сказки ребенку ставили каждый день. Это было гуманно. В пластик дети играли часто: грызли, бросали и перемешивали с кубиками вместе с другими малышами на ковриках в игровых комнатах. Надежды, что сына вернут раньше, чем он начнет ходить, не было.
Мертвый свет палаты очерчивал полуживое лицо Алексея. Веки распахнулись, как лепестки после ночи, и взгляд заскользил по потолку. Бессмысленный и чистый.
– Алексей, курить хочешь?
Лицо оставалось амимичным и бледным, как простыня, на которой он лежал. Доктор достал из кармана халата зажигалку и вложил ее в единственную правую руку больного. Пальцы сжали предмет, ощупали его, и зажигалка чиркнула. Искры брызнули из пластика, а за ними выполз и огонек.
– О, господи! Зовите мамку, пусть общаются.
В госпиталь пришла ночь. Врач курил и писал дневники у себя в кабинете. В дверь постучали. Это была Нинка.
– Петр Алексеевич, вы извините, что накричала на вас тогда. – Губки девушки дрожали.
– Иди ко мне.
Он погасил сигарету и прижал девушку к себе, дал ей заплакать и осторожно уложил на диван. Поцелуи, насыщенные крепким табаком, пьянящей силой разбудили желание быть только с ним, в его власти.
Глава 12
Солнце едва кровоточило, и его брызги быстро впитывались городом. Темнело. Виктор стоял в пробке. До дома оставался еще час езды. Днем на телефон пришло сообщение всего с одним словом: «Забрали». Как ни странно, но на душе стало легче. Теперь можно делать все для скорейшего возвращения сына. Документы на апелляцию были готовы еще неделю назад. Оставалось самое сложное – добиться ходатайства поручителей.
Позвонили накануне. Мужской зрелый голос сообщил в трубку, что волонтеры из организации «Общественное благополучие» навестят их семью утром в воскресенье.
Спали беспокойно, отрывисто. Наталья часто меняла позу то вплотную притираясь спиной к мужу, крепко прижимая его руку к своей наполненной молоком груди, то утыкаясь носом в его грудь. Ей хотелось защиты, тепла и любви. Хотелось превратить в сон все, что происходило с ними, но сон не приходил. Наконец, измученная ожиданиями рассвета, она встала и пошла в ванну. Горячий душ даже при свете успокаивал лучше теплой постели с напряженным мужем. Здесь она была одна, наедине с собой и принятым решением.
Без четверти одиннадцать в дверь позвонили. Это были нарги. Семь низкорослых мужчин без определенного возраста, злорадно улыбаясь, протопали в комнату, даже не разувшись. В повседневности, в будни они могли быть кем угодно из числа тех, кто метет улицы, укладывает асфальт или получает чаевые в азиатских кафе. Но сегодня, вне работы, в выходной день, они могли позволить себе быть самими собой. В комнате сразу стало тесно, и в воздухе повис чужой запах. Потный, несвежий, знакомый, хотя и, казалось, забытый навсегда.
– Так, значит, меня зовут Кайрат Абдуллаевич. Я старший в дружине.
Мужчина по-хозяйски сел за стол и достал бумаги из зеленого портфеля. Другие откровенно разглядывали жену Виктора. Их взгляды жадно исследовали ее обнаженное тело, защищенное лишь халатом. Трусы и лифчик демонстративно висели на спинке стула. По всему было видно, что утро удалось и эта ломаться не станет, а услужит ради ребенка, как положено. Виктор сидел за столом, изучая разложенные азиатом документы, и боковым зрением видел, как вырастали холмы в штанах у пришлых мужчин. Старший продолжал:
– Что же вы так не очень уважительно к людям относитесь? Вы же не дети и понимаете, что уважение к человеку – главная заслуга всего человечества. Мир хрупок, и дружба между людьми укрепляет его. Сближение неизбежно. Эта земля общая для нас всех, и значит, должно быть и еще нечто общее, что будет объединять, сплачивать народы между собой. В том числе на духовном уровне, практически на физическом. Близость воспитывает в людях толерантность, любовь и уважение в каждом из нас.
Мужчина явно не первый раз произносил этот написанный не им текст. Он не торопился, специально спотыкаясь в конце каждого предложения, чем только раздувал огонь желания в своих соплеменниках. Потом, глядя в глаза Натальи, он упрекнул ее как мать. Привел в пример свою жену и жен своих соседей в их неиссякаемой любви и заботе не только о собственных детях, но и детях родственников и даже случайных знакомых. Наконец, насладившись смущением супругов и нетерпением товарищей по дружине, закончил, обращаясь к Виктору:
– А теперь, если вы не возражаете, любезный, мои товарищи приватно побеседуют с вашей женой, пока мы попьем с вами чай?
– Да, конечно. – Голос Виктора дрожал. – Наташа, проводи товарищей в нашу спальню.
– Да, дорогой. Чай заварен. Угощай Кайрата Абдуллаевича.
Наталья расправила плечи, так что мокрые от молока соски стали просвечивать сквозь тонкую ткань, и, нарочито покачивая бедрами, направилась в соседнюю комнату. Она была прелестна и в мнимой вульгарности. Ее босые ноги от соприкосновения с полом звучали по-домашнему для всех. Мужчины последовали за ней. Этот звук, звук босой женщины вводил в некоторое замешательство. Так они слышали неоднократно и своих жен или дочерей у себя дома. Всегда есть точка невозврата, просто у каждого она своя. У Натальи она была растянута десятью шагами до спальни, у тех, кто шел за нею, – памятью о собственной семье. Точнее отношением к женщине. И в каком-то смысле виной перед женщиной. Месть, в конце концов, не покрывает собственную вину. Это невозможно было не понять, но и не было уже никаких сил остановиться на пороге спальни. Запущенные шары ударялись друг о друга, рикошетили, но все равно катились по инерции.
