Александр Снегирёв - Как мы бомбили Америку
Мы чокнулись, выпили.
– Вы единственные, кому я могу рассказать про мотоцикл. Никто ведь меня не слушает, сына у меня нет… во второй раз Марианна сделала аборт… Эй, парни, чего застыли, как истуканы?! Смотрите, вон та блондинка стреляет глазками. Учитесь! – Бельмондо развязным шагом направился к блондинке.
– Сейчас он ее снимет, – грустно сказал Юкка. – А мы так и будем дрочить.
Тем временем Бельмондо принялся охмурять намеченную красотку. Блондинка улыбалась. Бельмондо кивал в нашу сторону. Блондинка рассмеялась.
– Про нас говорят.
– Ага.
Бельмондо совсем развеселил блондинку и положил ей руку на бедро. Блондинка его руку со своего бедра сняла. Бельмондо повторил маневр. Блондинка толкнула его. Бельмондо схватил ее за локоть.
– Отвали, старикашка! – донеслось до нас сквозь гам.
Стоящие рядом обернулись.
– Эй, мужик, убери лапы от девочки!
Стиснув зубы, Бельмондо вернулся за столик. К блондинке подошел какой-то крепыш. Они вместе смотрели на нашу троицу и смеялись. Блондинка показывала на Бельмондо пальцем.
– Пошли отсюда, – Бельмондо вышел из бара.
Мы расплатились и последовали за ним. Он стоял рядом со своим «Крайслером» на заднем дворе и молча трясся.
– Я уже лет пятнадцать ни к кому не прикасался и тут решил… старый дурак!
– Ладно тебе, – попытались мы его успокоить. – Велика беда. Куча баб была бы не прочь с тобой поразвлечься.
– Чушь! Чушь! – Бельмондо оттолкнул мою руку. – Я стар, я болен! Я всю жизнь просидел в клетке! А теперь какая-то девка обзывает меня старикашкой!
– Не парься. Поехали спать.
– Не смейте меня успокаивать! Я ваш босс! У меня американ-экспресс голд! – Бельмондо принялся рыться в карманах так, будто у него сердечный приступ и срочно надо найти валидол. Наконец он выхватил портмоне и предъявил пластиковую карточку желтого цвета и несколько скомканных банкнот.
Вскоре он сник, как бы увидев со стороны нелепость своей выходки и устыдившись ее.
– Я старый козел… Правильно, что она меня отшила… Если бы к моей Лице приставал такой старпер, я бы выбил дерьмо из грязного старикашки! Слышишь, ублюдок! Я выбью из тебя дерьмо!!!
Огонь
Вскоре после Дня труда туристов словно языком слизало. На асфальте появились желтые листья. Воздух стал суше и прохладнее. Мы лениво домывали опустевшие комнаты. В ресторане воцарилась тишина. Казалось, сама жизнь намекала на наш скорый отъезд. Даже очередная Юккина тряпка для протирки сантехники походила на привычные русские тряпки, которые в предыдущей жизни являлись предметами одежды или нижнего белья. Юкка сам не знал, как эту тряпку, напоминающую бабушкины панталоны и мужскую рубашку одновременно, занесло в буржуазный мир губок и щеток. Мы сочли появление тряпки знаком свыше.
Было раннее утро. В дверь постучали.
– Почта!
Мистер Тод все-таки прислал нам чеки из гольф-клуба.
Тут же позвонил Лаки:
– Ребята, последняя комната освободилась, уберитесь там.
– Какой номер?
– Триста семь.
Войдя в комнату триста семь, мы удивились. Везде царила неправдоподобная чистота. Казалось, здесь никто никогда не жил. Унитаз сверкал, полотенца пахли стиральным порошком, кровати были застелены, а на обеих подушках лежало по пятидолларовой бумажке. В холодильнике запотели две бутылки «Микелоба».
– Неплохо.
Делать оказалось нечего.
– Может, телик посмотрим? – предложил Юкка. – А то, если мы скажем Лаки, что тут все чики-пики, он нас припашет что-нибудь делать, а сил уже нет.
Мы включили старый телевизор и развалились на кровати с пивом. Почему-то показывали небоскребы-близнецы. Один из них горел.
– Что за хрень?
– Кино какое-то, – я отхлебнул пива.
– Какое кино! Видно же, что не кино!
– А что это тогда?
– Написано – «прямой эфир»!
Юкка крутанул ручку громкости. В комнату ворвались слова комментатора. «Пожар… Взрыв… Причины неизвестны». Одна из башен, точно рукав мехом, была оторочена черной с огненными языками клубящейся опушкой. Густо-сажевый пушистый хвост тянулся далеко вправо по синему безмятежному небу.
– Это что, война?! Что случилось?! – я вскочил с кровати, снова сел и снова вскочил.
– Да нет, какая война, не может быть…
Тут на экране появилось что-то блестящее. Оно точно, скользнув по дуге, рассекло второго «близнеца». Воздух содрогнулся. Черно-огненные клубы вспузырились вверх по стенам.
Мы прилипли к экрану.
Мы видели, как мужчины в черных брюках, белых рубашках и начищенных туфлях бросались из окон с дверцами от шкафов, надеясь благополучно спланировать на землю. Мы видели, как в воздухе кувыркались женщины в деловых костюмах и воздушные потоки неприлично задирали им юбки. Завидев очередное летящее тело, оператор фокусировал объектив на отчаянных смельчаках, а комментатор сопровождал их полеты возгласами, очень похожими на те, что кричат болельщики на соревнованиях по прыжкам с трамплина. Один бедняга, видимо, прижатый огнем к окнам, пытался ползти вниз по стене…
Журналисты обменивались в прямом эфире впечатлениями: «Ты это видел?! А ты это видел!» Вдруг одна башня, та, что уже горела, когда мы включили телевизор, выбросив тучу пыли, осела, ушла под землю, словно ракета, запущенная не в космос, а к центру планеты. Картинка замелькала: асфальт, бегущие ноги, ругань – оператор сматывался, но режиссер переключился на другую камеру, стоящую на безопасном расстоянии. Желто-серые клубы пыли вобрали людей, дома, машины. Пыль на время стерла с карты великий полуостров Манхэттен. Следом за первой башней под землей скрылась вторая. Мы не могли говорить. Юкка твердил только одно слово:
– Круто!
– Чего тут крутого?!
– Круто вот так вдруг умереть! Сразу никому ничего не должен! Если бы я погиб, не пришлось бы париться о деньгах, о маминых зубах… Я стал бы абсолютно свободным…
Я вспомнил смотровую площадку, ирландца Шона, смешных черных детей с воспитательницей, холеных дамочек… Я видел их всех, обезумевших от страха, сгорающих заживо на наших глазах, залитых самолетным топливом, плавящимся металлом, прыгающих в окна… Для Юкки это была свобода, для кого-то – победа.
Мы смотрели на гибнущие небоскребы и видели самих себя. На наших глазах умирала часть мира, которому мы принадлежали, умирала часть нас.
В «Вестминстере» царило оживление. Все обсуждали последние новости.
– Это теракт, я вам точно говорю! – утверждала Олимпия. – Японские камикадзе отомстили за Хиросиму.
– Какие камикадзе, это сионистский заговор! Я слышал, что все евреи заранее вышли из небоскребов! – спорил Лаки.
– Ты совсем свихнулся вместе со своими дружками реднеками, братец! – съязвила Марианна.
– Как бы на нас не напали, – опасалась Олимпия.
– Мама, ну кому мы нужны!? – смеялась Мишель.
Бельмондо молчал.
– А ты как думаешь, Георгиас? – обратилась Марианна к мужу.
– Высшие силы покарали Америку.
– Какие высшие силы?
– Инопланетяне.
Марианна презрительно расхохоталась:
– Ты абсолютный псих! Боже, как меня угораздило выйти за тебя!
– Это не ты за меня вышла, а меня на тебе женили!
– Еще бы! Тебе захотелось сладенькой жизни в Америке, вот ты и прилетел, а меня даже в глаза не видел!..
Резко подорожал бензин. Многие решили, что началась война. Не ясно только, с кем. Лаки заседал в клубе реднеков. Они готовились наказать черных, евреев и остальных «неблагонадежных», если откроется, что крушение «Близнецов» их рук дело. Олимпия, не зная чем заняться, носилась как заведенная по мотелю и ресторану.
– У нас билеты, что мы теперь будем делать, – беспокоился Юкка.
– На месте разберемся.
На следующий день у Киса сгорел трейлер, в котором он жил. На этот раз причиной стал не протаранивший его самолет, просто Кис забыл выключить электрочайник.
– Что, все сгорело?! – с хохотом спрашивала Женуария Киса.
– Все подчистую! – гоготал в ответ Кис.
– Ну ты и ебанат! – Женуария хлопала Киса по плечу. – Тебе хоть жить есть где?
– Не-а! – икал от смеха Кис.
Я заметил, что Бельмондо внимательно слушает. Казалось, он думает о чем-то очень важном. Он заметил мой взгляд и подмигнул.
– Зато я теперь свободен, как птичка! – раздухарился Кис. – Полечу, куда хочу!
– А кто посуду мыть будет, птичка?! – Женуария и Кис затряслись от нового приступа хохота.
Перед закрытием Бельмондо подозвал нас с Юккой.
– Хочу подарить вам кое-что, парни, – он протянул каждому по брелку с Мадонной и младенцем. – Эти штуки принесут вам счастье. Поцелуйте. – Мы поцеловали Мадонн. – Ну, прощайте. Алекс, когда станешь президентом, не отправляй меня в Сибирь!
– Не отправлю, Бельмондо. Завтра увидимся!
Когда я закрывал за собой дверь, он окликнул меня:
– Извини за пиво, я узнал, кто его воровал.
– И кто же?
– Не важно. Семейные дела.
– Иди спать. Тебе надо выспаться.
