Андрей Орлов - Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа
«Черт с ней, с баржей, – подумал Ахмет. – Мы не несем материальной ответственности за нее».
Рабочий день у командира корабля был расписан. Он пожелал бойцам скорейшего выздоровления, козырнул и убыл со свитой. Полонский облегченно вздохнул и провалился в обморок.
Явились призраки в темно-синей больничной одежде, захлопотали над пациентами. Над ними склонялась смуглая женщина средних лет, представившаяся Теодорой. Зависло миловидное кукольное личико. Сержант чуть не струхнул. Вот же ешкин кот, и у этих янки встречаются симпатичные девушки! Медсестру звали Мирандой, она делала большие глаза, пребывала в смятении, поначалу боялась подойти, но потом переборола себя. Медработница стаскивала с сержанта зловонные штаны, что-то щебетала, видимо, предлагала переодеть его. Девушку подташнивало. Она скрывала свои чувства, но дрожь лица говорила за себя.
Ахмет сопротивлялся. Он не будет подвергаться унижениям, может сам себя обслужить, вполне в состоянии самостоятельно помыться и побриться! Негодование придало сержанту сил, он знаками предупреждал растерявшуюся медсестру о своих планах, тянулся к пижамным штанам, шкрябал себя пальцами по бороде, изображал мочалку.
– Ноу, ноу, мистер, – твердила оробевшая девушка. – Ю кэннот ду ит… кэннот ду ит…
– Да все я дую! – Ахмет разозлился, сцапал больничную одежду и побрел к двери, за которой скрывался санузел палаты.
Там все блестело чистотой, стены украшал сияющий кафель. Белоснежные душ и унитаз, такая же раковина для умывания, опрятные шкафчики, шеренга чистых полотенец. Не по-русски как-то. Имелся тут и станок для бритья, весь из себя загадочный, фигуристый. Сержант справился бы с этим хозяйством, ведь не с гор же спустился! Он стащил с себя штаны, нижнее белье, превратившееся в кольчугу, доковылял до зеркала, чтобы посмотреть на себя такого. Отчаянный дистрофик, дикарь, бродяга с голодного острова! Зашумело в голове, он даже не понял, что подкашиваются ноги. Стремительно приближалась раковина, кружился пол, устланный мозаичной плиткой. На грохот вбежал медицинский персонал, возмущенно голосил полный латиноамериканец в халате врача, отчитывая девушку с кукольным личиком, оставившую больного без присмотра.
Настал период тьмы, чередующейся с короткими просветами. Больных переодели, вымыли, побрили. Большую часть времени они спали беспробудным сном. Налицо была кахексия, то есть полное истощение организмов вследствие длительного недоедания и нехватки жидкости. Парни до предела ослабли, снизилась активность физиологических процессов. Потеря веса составляла сорок процентов. Кожа сделалась землисто-серой вследствие отсутствия витаминов. Медицинский персонал постоянно находился рядом с больными. Им ставили капельницы, кормили из ложечки. Временами люди приходили в себя, бессмысленно таращились в пространство. Однажды Ахмет обнаружил, что очнувшийся Серега как-то хитро извивается на кровати, а в открытую дверь просовываются физиономии «поклонников».
– Ты чего? – прошептал Ахмет.
– А чего они? – огрызнулся Серега. – Линчевать пришли? Русских никогда не видели? Вот я и показываю этим обожателям, что у меня нет ни хвоста, ни копыт. А то, что рогов нет, они и сами видят.
– Им интересно, где у тебя инструкция по эксплуатации, – прошептал Филипп. – Не поверишь, Серега, но они ни разу в жизни не видели советского человека и не знают, как с нами обращаться. Мы для них хуже, чем инопланетяне. Невежественный народ, что с них взять!
Солдаты хихикали, а американские матросы хлопали глазами и натянуто улыбались. Рогов и копыт у диких коммунистических солдат действительно не было.
Трое суток продолжалась интенсивная терапия со строгими лечебными диетами. Больным не разрешалось вставать, да они особо и не рвались. У кроватей постоянно дежурили медсестры. Теодора была похожа на воблу. Свои сухие волосы она собирала в пучок на затылке. Миранда отличалась предупредительностью и всегда улыбалась. Два неразговорчивых медбрата откликались на имена Берт и Джон. Временами заглядывал тучный доктор Санчес, здоровался с теми, кто пребывал в сознании, осматривал больных. Каждое утро приходил капитан Денозио, справлялся у персонала о состоянии пациентов, иногда обменивался парой слов с Полонским.
– Филипп, выясни у него, – попросил Ахмет. – Они ведь обнаружили нашу баржу пятого марта, вечером. Почему сразу не подошли? Ведь вертолетчики засекли нас на палубе. Почему тянули до утра?
Вопрос поверг командира авианесущей громадины в задумчивость, если не сказать, что в замешательство. Он покарябал гладко выбритый подбородок, сделал неопределенный жест и решил свести дело к шутке.
– Мы вас боялись, – сказал капитан первого ранга, козырнул на американский манер, то есть приставил руку к «пустой» голове и убыл восвояси.
– Шутит, что ли? – предположил Федорчук, дождавшись перевода.
– Да бог его знает, – пожал плечами Полонский.
Снова тянулись долгие часы забвения, странные сны, резкие приступы паники, когда хотелось скатиться с кровати и забиться под нее. Больных накачивали жирами и белками, витаминами, пичкали полиферментными препаратами для восстановления нарушенного пищеварения. Вводили глюкозу, электролиты, аминокислотные смеси. По несколько раз в день им ставили капельницы, меняя лишь содержимое полиэтиленовых мешочков.
Окончательно очнулись они лишь на четвертые сутки. Пик кризиса прошел, молодые организмы справились с недугом, и дело пошло на поправку. Впервые за много дней Ахмет проснулся с ясной головой. Чувствовалась слабость, но налицо был явный прогресс. Из-под одеял высовывались заспанные физиономии, выбритые, отмытые. Парни озирались так, словно в первый раз видели эту чистую палату, приборы непонятного назначения у каждой койки, тумбочки с лекарствами, провода. В иллюминатор заглядывало солнышко. Оранжевые зайчики прыгали между кроватями, облизывали ножки.
Скрипнула дверь, ведущая из коридора, и вальяжной барской поступью в палату вошел идеально белый, пушистый ангорский кот. Переступив через порог, он подал «звуковой сигнал» – мол, иду. Судя по всему, кот был здесь своим парнем. Он походил по палате, заглядывая во все углы, не обнаружил ничего вкусненького, запрыгнул на кровать Ахмета, прошелся по краю и строго глянул на него пронзительными желтыми глазами. Ахмет погладил животное по пушистой холке. Кот стерпел такую фамильярность, но подлизываться не стал. Он фыркнул, спрыгнул с кровати и, потешно переваливаясь, удалился в коридор. Дверь закрылась, что было, в общем-то, странно. Коты не имеют привычки закрывать за собой дверь.
– Это кот… – тупо сообщил Федорчук.
– Правда? – Ахмет вздрогнул. – А я-то думаю, что за штука такая.
– Зовут Сержант, – пояснил Филипп. – Я слышал, как его шпыняли: «Саджент, фу», «Саджент, брысь». Не зря он к Ахмету подался, чувствует своего.
– Нету никого. – Серега поднял голову. – Обедают, что ли? А то надоели, шныряют постоянно, чего-то делают с нами, любопытные, лезут, как Суворов через Альпы. – Он сделал попытку подняться, но рухнул обратно, внезапно побледнев. – Черт, башка закружилась. Похмельный я какой-то.
– Такие случаи известны медицине, – ухмыльнулся Ахмет.
– Слушайте, пацаны, а почему мы живы? – Филипп недоверчиво покрутил головой. – Как в тумане последние дни, много думаю и ничего понять не могу – словно это не я размышляю. Мы вроде шевелимся, встать можем, не в тюрьме. Вон как носятся с нами!
– Залечили нас янки, – проворчал Серега. – Так лечат, словно к публичной казни готовят. А командир наш на медсестренку засматривается, – вспомнил Серега и нахмурился. – Как ее… на Веранду.
– На Миранду, – поправил Ахмет и улыбнулся, хотя и почувствовал, что покраснел.
Ему действительно было приятно всякий раз, когда Миранда Сноу подходила к кровати. Раньше она боялась, а теперь перестала, первым делом шла к нему. То одеяло поправит, то таблетки заставит пить, то просто так. Девушка мило улыбалась, что-то щебетала. Улыбка непроизвольно растягивалась у него от уха до уха, и сотни мелких иголок впивались под кожу.
– Да без разницы, – фыркнул Серега. – Улыбаются тут, понимаешь, друг дружке, глазки строят. А когда она уходит, у Ахмета такая рожа, словно он торт втихушку съел.
– Да пусть улыбаются, – отмахнулся Филипп. – Нам-то что? Он же не президенту Америки улыбается. Только уточни у барышни, Ахмет, не замужем ли она. А то конфуз выйдет.
– Можно подумать, это его когда-то волновало, – гоготнул Федорчук. – Ничего, пацаны, вы подождите, скоро Ахмет сил наберется, на ноги поднимется. Он же у нас спец по установке рогов!..
– Так, заткнулись! – Сержант насупился, сел и исподлобья оглядел сверкающую палату.
Несколько часов назад тут хлопал чернокожий уборщик в звании младшего матроса – Seaman Apprentice, – вылизывал шваброй углы. Он до сих пор не мог привыкнуть к чужеродному окружению, чувствовал в нем себя как огурец в молоке.
