Иван Алексеев - Повести Ильи Ильича. Часть третья
Старики были разумнее детей. Деньги их мало интересовали. Было, что покушать, – и хорошо. Да и младшее поколение в смысле отношения денег казалось Волину здоровее. Только племянницы по Пашкиной линии исключение – видно, что у них гульки на уме, и желание выгодно выйти замуж. Зато другие племянники учатся, работают, ищут себя. Многие парни хорошо разбираются в технике. Лешка – тот вообще как основательный мужичок. От родителей не зависит, на жизнь сам зарабатывает, ставит людям модные теперь евроокна. И учиться успевает, и девушка у него есть, и мотоцикл спортивный, и загадочно как-то говорит о своих интересах, скрытно. Волину такие ребята нравились, они были похожи на него. Но в целом картинка складывалась безрадостная. Не делом мужики занимаются. Вроде бы никому они не нужны – универсальное умолчание власти. Выживайте, если сможете, живите, как вам предложили, не пытайтесь сами придумать, как нужно, – все равно ничего не придумаете.
Назавтра Волины и Рая поехали на кладбище. У Раи немецкая колясочка, на которую она опирается, когда ходит, – подарок соседей, уехавших в Германию. У этой местности две особенности – невысокие нефтяные качалки вдоль дорог и давно живущие здесь поволжские немцы.
Тетке Волина теперь не страшны больные ноги; с тележкой ей теперь не только по магазинам, но и по всему селу, как она говорит, милое дело. Пока ехали, она рассказала, что увидела тележку по телевизору, и написала бывшим соседям, которые приезжали недавно навестить родственников и оставили ей свой адрес. Они пожилые, не работают, пенсионеры. В голове Волина не укладывалось, за что им дали в Германии квартиру и платили пенсию, ведь всю жизнь старики проработали в России. То, что они оказались отзывчивыми людьми и прислали бывшей соседке коляску, которую тут она никак не могла достать, было ему более понятно.
Заслушавшись Раю, проскочили нужный поворот и проехали километров тридцать по голой степи, пока отец Волина не спросил, куда делась железная дорога. Оказалось, надо было ехать вдоль нее. Николай Иванович помнил, как спрашивал отца на переезде: повернуть или ехать прямо, – и получил ответ, что прямо. Но теперь разве ему это докажешь? Отец его только удивлялся, что всю поездку рассказывал про деда, работавшего на железной дороге, и что из этого любой дурак выведет, что жили они недалеко от «железки». Легко сделав крюк в шестьдесят километров, Николай Иванович понял, как Пашка наездил в этих степях свою сотню за год.
Через час от отца Волина досталось уже Рае. Эта ворона просмотрела поворот на кладбище, хотя год назад ее сюда возили. В результате они махнули еще двадцать лишних километров, доехав до районного центра…
Кладбище было в полукилометре от шоссе, через поле подсолнечника, у низкого лесочка. Можно было сориентироваться по автобусной остановке с названием родного села старшего Волина, если бы они ехали медленнее. Село было с одной стороны шоссе, кладбище с другой. От остановки в обе стороны шли дороги. Хорошая грунтовка – в село, разбитая колея – к лесочку.
Полчаса Волины ходили по углу кладбища около поля. Тут были три старых креста, несколько могильных камней и десятка три холмиков, заросших травой. Отец замирал в думах, потом говорил: «Стой-ка!», – разворачивался, мерил шагами расстояние и растерянно останавливался примерно посередине.
– Ты понимаешь, – обращался он к Николаю Ивановичу, – во сне даже видел это кладбище, и как к ней идти. Помню, что от угла в сторону забирали и еще метров десять. Там пень большой у ограды. Это от березы, скорее всего. Если это та береза, которую я помню, то могила в ее створе, то есть как раз здесь, в радиусе пяти метров. Но какая из них?
После долгих вычислений остановились на трех холмиках, разделили между ними цветы и на каждый посыпали пшено, вареные яйца и разложили конфеты.
Потом пошли в лесок, в новую часть кладбища. Тут уже были оградки, памятники с надписями; Рая показала место упокоившихся соседей и дядьки с теткой, которые воспитывали Анну.
Огибающая лесок колея вела к близкой железной дороге, которой не было видно за полем и лесом, и, вдоль нее, к заброшенной будке обходчика, послевоенному пристанищу деда Волина. Старики вспомнили детство: как бегали к нему этим путем за куском хлеба.
С кладбища Волины заехали в село, медленно проехали широкой улицей, остановились в центре, у полуразрушенной церкви. Интересно им было подняться на колокольню, но не получилось, – оба входа в здание были закрыты железными дверями. На одной двери висела табличка, рассказавшая, что церковь восстанавливают на народные пожертвования, и кружка с замком, в которую надо было эти пожертвования опускать. От церкви вниз кружила тропинка. Внизу плавно поворачивала спокойная река. На другом берегу две одинокие коровы крутили хвостами, гоняя оводов, и лежала на боку старая лодка. На этом, слева от тропы, два пацана ловили рыбу. Около них стояла крупная черная дворняга. К речке Волины решили не спускаться. Поехали сельской улицей дальше.
Почти на выезде из села остановились около колодца. Отец Волина с тетей Раей утвердили, что это тот самый колодец, где они брали воду, и пошли от него назад искать свой дом. Дом они нашли метрах в ста. Эта было узкое глиняное строение на кирпичном фундаменте и под шиферной крышей. Оно по-сиротски смотрело на улицу одним окном, ютясь между основательными домами-пятистенками, вольготно расположившимися к улице боками, огражденными палисадниками.
Отец Волина вытер рукой глаза, его тетя застыла над своей коляской, у мамы подрагивали губы.
Довольно острое впечатление от увиденного долго не проходило. На обратном пути мама Волина вспоминала, как жалко ей было отца, когда он бесхитростно рассказывал ей на первых встречах про свое голодное детство. «Она его за раны полюбила, а он ее за состраданье к ним». Тривиальная мысль тоже несла смысл. Размышлять об игре судеб, сложившей союз, от которого появился Николай Иванович, было ему трогательно.
Вечером Волины гостили уже у Нюры – старший Волин не хотел обижать никого из сестер, они и так не очень ладили между собой.
Опять был обильный ужин и почти те же люди. Не было только Пашкиных дочек и уставшей в дороге Раи.
Супруг Анны, не зная, чем еще услужить дорогим гостям, натопил баню. Родителям Волина в баню было нельзя, а Николай Иванович решил сходить, отвлечься от застольных разговоров и доставить заодно удовольствие трудившемуся старику.
Баней была пристройка из двух комнат – узкой раздевалки и большой белой горницы с широкой двухуровневой лавкой, белой занавеской в половину окошка, железной печкой в углу и сливной дырой с пробкой в деревянном полу. В бане было светло, чисто, можно было помыться и даже попариться. Николай Иванович несколько раз подкинул на камни кипятка из стоящего на печке бака, как научил его старик, и залез на полог погреться. Он прилег на верхнюю лавку, закрыл глаза и вытянулся во весь рост, похрустывая косточками. Пар был влажный, капельки воды оседали на коже. Долго полежать не получалось – жар быстро уходил. Он подкинул еще воды и сел в облаке пара, смотря на свое голое тело. Несмотря на недостаточный жар, кожа Николая Ивановича на глазах мягчела и зарумянивалась. Голова слегка поплыла, в ней замелькали какие-то женские спины, ноги, и он, невольно подумав, что вся окружающая обстановка полумоечной-полупарилки располагает быть здесь с женой, пожалел, что с ним нет Нины Васильевны.
Стало не хватать воздуха. Гоня сладостные мечты, Волин обернулся полотенцем и вышел на улицу подышать.
Темная южная ночь уже опустилась на село. Хата стариков светилась всеми окнами, из нее доносился приглушенный шум. С улицы – редкие шаги и кашляющий звук случайного мотоцикла.
Во дворе было тихо и таинственно. Кривые стволы яблонь в темноте пугающе переплелись. За покато уходящим вниз сумеречным огородом в черной полосе над горизонтом чудилась далекая плоская гора, над которой местные жители видят светящиеся летающие объекты. Чистое небо над головой призывно манило щедрой россыпью разнокалиберных звезд, – бесконечная фантасмагория, которая чем южнее, тем краше и величественнее. Хотелось думать, что где-то в ее пространствах среди загубленных солдатских душ живет дух рядового, пропавшего для матери без вести.
Николай Иванович, запрокинув голову к звездам, попытался услышать, увидеть или представить притягивающий его волю сумрак пустоты духов, – не смог. Неужели тот тонкий механизм видения, который он почти постиг, уже в нем сломался, и он снова, как все, – не видит и не слышит?
Потянул ветерок. Волин поежился. Что-то они загостились в деревне. Тоскует душа, зовет в дорогу. Завтра же надо ехать.
Продолжить путь назавтра у Волиных не получилось. Утром выяснилось, что гость – три дня гость, и что все родственники собираются этим вечером на их проводы. Так что уехали они только ранним утром следующего дня.
