Наталья Милявская - Быстрее С.

Видимо, Андрей решил проверить, живы ли мы еще.

Выстрелы становятся реже, но теперь к ним добавляются несколько мужских голосов, доносящихся с улицы. Неизвестные мне мужчины кричат на неизвестном мне языке.

– Дзынь! – слышу я сверху, и под стол сыплются осколки. Надеюсь, кто-то из персонала уже вызвал милицию, иначе, даже сидя под столом, кто-нибудь из нас непременно нарвется на случайную пулю.

– Давайте рванем вдоль стены и выпрыгнем через окно! – предлагает Иван. – Тут первый этаж, внизу клумбы.

– Я-я-я ни-никуда не по-по-пойду! – выдает Ника.

– Останешься здесь! – рявкает Иван.

– Не-не-нет! – протестует Ника.

– Пока будем прыгать, в спину точно кто-нибудь попадет! – говорю я.

Выстрелы становятся совсем редкими. Теперь уже я высовываюсь из-за скатерти, точно комик, который, отодвинув занавес, прикидывает количество публики, собравшейся на его бенефис.

Разгром в зале кошмарный. Двое мужчин лежат посреди ресторана без движения. Слева, из-за опрокинутого стола, служащего импровизированной ширмой, изредка раздаются одиночные выстрелы. Моя позиция позволяет наблюдать всю баталию в разрезе – так что я вижу, что стреляет, вернее отстреливается, полноватый мужчина в окровавленной рубашке. Справа, там, где некогда был камин, а теперь остался изрубленный пулями кусок светлого мрамора, спрятавшись за останки былого великолепия, прячется второй стрелок. Куда подевались остальные – не знаю. Видимо, не мы одни решили использовать разбитое окно в качестве запасного выхода.

Неужели я все это вижу наяву?

В холле, часть которого просматривается сквозь арку входа в зал, мечутся люди. Кажется, в этом заведении есть еще один зал, которого я не заметила. Интересно, они видят, что на поле сражения, кроме стрелков, есть и другие люди?

– Не светись! – одергивает скатерть Иван. – Пусть забудут, что в зале есть свидетели.

Наконец наступает пауза. Нет, крики на улице и в холле не утихают, но здесь, в зале, на какое-то мгновение наступает тишина. То ли патроны резко закончились, то ли один из стрелков умер.

И в наступившей, весьма относительной, тишине до нас доносится далекий звук полицейской сирены.

– Слава богу! – говорит Иван.

Я снова очень осторожно выглядываю из-за скатерти. Мужчина за столом-ширмой мертв. Рука, еще пару мгновений назад сжимавшая пистолет, безвольно лежит на полу. Тот, что прятался за камином, колеблется – то ли проверить, дышит ли кто-то из противников, то ли двинуться в холл, чтобы избавляться от свидетелей. Однако сирену он тоже слышит – и, подумав еще секунду-другую, обводит взглядом разоренный зал, делает стремительный рывок к окну и выпрыгивает на улицу.

На какое-то мгновение мы с ним успеваем пересечься взглядами. И вот тут мне становится по-настоящему страшно – потому что у человека с пистолетом совершенно спокойное, будничное лицо. С таким лицом пьют чай и читают газеты.

А еще мгновение спустя, когда у меня успевает мелькнуть мысль, что, возможно, все уже позади, в окно влетает странный предмет. Кажется, это бутылка. Упав на один из опрокинутых столов, она бьется со странным глухим звуком и тут же вспыхивает.

Обидно.

Правда, мне очень обидно! Проторчать почти без движения девять месяцев, прикрепившись к маточной стенке, потом не задохнуться на выходе, пережить идиотизм детского сада и террор младшей школы, потратить пятнадцать лет на изучение разных нужных и не очень предметов, получить профессию, приехать в Москву и на самом интересном месте помереть под обеденным столом в каком-то кабаке! Досадно, не правда ли?

Огонь резво скачет посреди зала, жадно пожирая синтетические скатерти, вгрызаясь в искусственный ковер и растекаясь по пластиковым стеновым панелям. Это заведение будто специально строили так, чтобы при случае оно вспыхнуло, словно спичка. Коктейлей Молотова было три, прилетели они с интервалом в пару секунд (бросал явный знаток этого дела; интересно, где этому учат?) – и теперь мы, сгрудившись у стены, смотрим на разгорающееся пламя и отчаянно завидуем рыбкам в фонтане.

В ответ на наши молитвы срабатывает противопожарная система, и сверху обрушивается холодная вода.

– Мамочки! – взвизгивает Ника.

– Знал бы, что дадут воду, взял бы с собой шампунь! – веселится Иван.

На улице слышны редкие выстрелы. Именно поэтому мы не прыгаем из окна. Но еще через пару минут пламя, которое совершенно не желает гаснуть под струями воды, полностью перекроет нам выход, так что окно – это единственный путь эвакуации.

Иван словно читает мои мысли.

– К черту! – командует он. – Ника, снимай каблуки и давай по стенке к окну. Лиза, ты вторая, я последний.

Нам уже практически нечем дышать. Одежда липнет к телу, по лицу течет вода. Я смотрю, как Ника трясущимися руками расстегивает молнии на сапогах, и думаю о том, что нам чертовски повезло! Что бы мы стали делать, если бы «Стакатто» находился не на первом этаже, а, к примеру, на десятом?

– А там высоко? – спрашивает меня Ника, прижимая сапоги к груди.

– Нормально там, не волнуйся! – говорю я будничным тоном. – Ну, готова?

И тут нам на помощь приходит небесная канцелярия.

С шипением посреди полыхающего зала образуется пенное облако, а в нем материализуется апостол Павел. Он снял свой понтовый пиджак, закатал рукава и вооружился огнетушителем.

– Эй! – кричит он, откидывая со лба мокрые волосы. – Сюда!

Ника с визгом бросается ему навстречу.

Минут пять у него уходит на то, чтобы проложить нам обратную дорогу. Наконец, оставив позади себя лежащие на полу тела, мы оказываемся в холле, который напрочь заволокло дымом.

– Сюда! – командует Паша, бросив под ноги почти пустой огнетушитель, и устремляется вовсе не к выходу, а в сторону кухни. Мы послушно бросаемся следом.

В огромной кухне, увешанной сверкающими кастрюлями-сковородками, ни души. На плите в кастрюле выкипает соус. Проскочив мимо столов и стеллажей с посудой, попадаем в узкий коридор, выкрашенный зеленой краской. Вдалеке мигает тусклая лампочка. На полу – старый желтый кафель времен застоя. Кажется, при советах здесь была банальная столовка.

Поворот направо, несколько дверей вдоль стены, поворот налево, пластмассовые ящики, сваленные кое-как один на другой, и наконец – железная дверь с надписью «выход». Павел с Иваном толкают дверь, и мы вываливаемся на улицу.

Какое-то время никто из нас ничего не может сказать. Мы просто молча пялимся в темноту и пытаемся отдышаться.

Тишина, царящая в маленьком темном дворике, куда нас вывел служебный выход, звенит в ушах. После дыма и гари свежий воздух кажется сладким. Неподалеку растянулся забор из сетки-рабицы, огораживающий несколько мусорных баков. Низко нависли деревья. Двор погружен в дремоту – не верится, что по ту сторону здания разворачивается локальный Апокалипсис.

– Ты кто, чувак? – потрясенно спрашивает Иван, глядя на Пашу.

– Никто. В смысле, с друзьями в банкетном зале футбол смотрели по телеку. Хозяин заведения – мой приятель.

– Спасибо! – жмет ему руку Иван. – Я Иван. А это Ника и Лиза. Мы твои должники.

– Паша, – отвечает брюнет. – Только если бы не она, – кивает он в мою сторону, – я бы не знал, что вы в большом зале. Я ее просто подвезти хотел, а она сбежала. Ну я и глянул ради интереса, где она сидит. А тут стрельба началась, и я понял, что вам хана. Как в вас еще дырок не понаделали?

– Мы везунчики, – мрачно хмыкает Иван, глянув на меня.

Ночь оглашает еще одна сирена, громче и истеричнее той, что мы уже слышали.

– О, пожарка подъехала! – говорит Паша с энтузиазмом. Такое ощущение, что сейчас он снова рванет в самую гущу событий и примется тушить огонь наравне с дипломированными пожарными.

Черт! Мы только что чуть не отправились на тот свет, а я думаю о том, как идет нашему новому знакомцу расстегнутая на груди рубаха.

– Надо ехать отсюда, – говорю я Ивану. – Если сейчас не свалим, еще привлекут как свидетелей. Думаю, нам это ни к чему.

Его сотовый снова начинает трезвонить. Иван подносит трубку к уху.

– Андрей, подгони машину к служебному входу. Да живы мы, живы, что нам сделается?

И тут с Никой случается истерика.

– Я хочу домой, – говорит она, зябко передернув плечами. – Я хочу домой!

– Сейчас поедем, – обнимает ее Иван.

– Я хочу домой! – начинает голосить она на весь двор. – Домой! Отвези меня домой! Серебров! Отвези меня домой!

Уткнувшись Ивану в плечо, она рыдает во весь голос. Босиком, посреди темного двора, размазывая по щекам тушь и встряхивая слипшимися от воды волосами, Ника отчаянно плачет, как потерявшийся ребенок. Паша растерянно стоит рядом. Я сажусь на пластиковый ящик у двери. Я хочу лечь и уснуть. Я ужасно устала. Кажется, мы провели в «Стакатто» не час, а несколько долгих изнурительных суток. А пресс-конференция, проходившая днем, и вовсе случилась пару лет тому назад. Слишком много событий для одних суток – мне нужен тайм-аут.