Анатолий Приставкин - Синдром пьяного сердца (сборник)
Я не был с ними достаточно знаком, мы встречались в Доме литераторов в Москве. Теперь встретились в Иркутске, в редакции молодежной газеты, обрадовались друг другу, даже обнялись.
Не теряя драгоценного времени, они тут же направились к столу главного редактора Комарова, плечом к плечу, как на приступ вражеской крепости, требуя немедля гонорар, который им причитался.
Впрочем, оказалось, что не совсем причитался, скорей мог быть авансом за стихи, принесенные накануне. Но поскольку командировочные на исходе, а ехать куда-то, кажется на Байкал, надо, и за гостиницу платить, и есть, и пить, то…
Комаров был достаточно опытный редактор и долго не спорил. Попридержав напористых гостей ладошкой, тут же позвонил в расчет ную часть и после некоторых препирательств по телефону объявил, что денежки им сейчас выпишут, а вот стихи пойдут на следующей неделе.
– Вы согласны? – спросил тактичный Комаров. Я знал его еще по Братску: голубоглазый, светлый, работал в комсомоле и слыл покладистым парнем.
– Согласны, – нахально отвечали поэты.
Забыв поблагодарить хозяина, они ринулись в бухгалтерию.
На улицу мы выходили вместе, вид у них был вполне умиротворенный. Поэты завернули в ближайший магазин, рассовали по карманам закуску и вино, пригласили меня в гости. Выяснилось, мы живем в одной гостинице, только на разных этажах.
По дороге они зашли в здешний театр, где в это время гастролировала группа балета одного из сибирских городов. Афиши о гастролях висели на дверях нашей гостиницы: длинноногие краса вицы с головками, склоненными чуть набок, в белых пачках исполняют танец маленьких лебедей. Такая картинка не могла не возбудить фантазий наших поэтов. Но начали они, разумеется, с администратора, которому еще с утречка, изучив афишу, успели позвонить.
Невысокого росточка лысоватый грустный еврей по имени Павел Семенович поздоровался с каждым отдельно и сразу спросил, хотят ли уважаемые гости из столицы провести вечер в театре в качестве зрителей или… Как-то иначе?
– Иначе! Иначе! – произнесли чуть ли не в голос поэты.
Были они все трое крупные ребята, и занавес рядом заколыхался от их могучих голосов.
Особенно выделялся медвежьей фигурой Андрей. Серега был стройней и выше, очки в старомодной золотой оправе делали его похожим на иностранного профессора. Петя был и поемче, и помоложе. Миловиден, тих, голубоглаз.
– В театре шумновато, – сказал Серега, поморщившись.
Андрей уточнил, что лучше бы поскромнее, в творческой, знаете ли, обстановке…
Павел Семенович слушал потупясь.
– Разве что в гостинице? – предположил деликатно.
– Да, да! – подхватили поэты. – Ну конечно, в гостинице… Как мы сами не подумали, что в гостинице…
– Творческая группа, скажем… из четырех человек вас бы устроила?
– Именно группа, из четырех…
– Тогда после спектакля в девять, – подтвердил буднично Павел Семенович. – Мы, кстати, и остановились с вами в одной гостинице…
Поэты горячо простились с администратором и покинули здание театра.
День у меня выдался суетный, жаркий, так что вернулся в номер поздно и уже ни о чем не мечтал, только бы принять душ да завалиться в кровать. Утром в пять часов у меня теплоход на Байкал.
Тут и позвонили поэты по местному гостиничному телефону.
– Зайди на чуть-чуть, – сказали. Кажется, звонил Серега. – Время-то детское, а мы стихи читаем.
Должен отметить, что это были хоть и молодые, но уже известные поэты, их печатали столичные журналы, хвалили в прессе. Частенько встречал я дружную тройку в писательском доме, в ресторане, где они шумно праздновали очередной успех.
Соблазнясь стихами, я спустился этажом ниже и постучал в дверь, из-за которой доносились громкие голоса.
Павел Семенович сдержал обещание и привел четырех молоденьких актрис. Сам же скромно посиживал в уголочке и со стороны наблюдал за процессом творческого общения. Зато поэты блистали красноречием: читали стихи, произносили тосты, острили, импровизировали.
Вскоре тишайший администратор откланялся с извинениями и удалился, прихватив с собой одну из девиц. Пирушка же продолжалась. Стало шумней и раскованней. Подшучивали над Андреем, который якобы во Внукове так перегрузил собой самолет, что его пришлось облегчать за счет багажа, то бишь многочисленных рукописей. Аэродромная обслуга рыдала, читая разбросанные по летному полю белые листочки со стихами, и заучивала их наизусть…
Андрей парировал выпад байкой про влюбчивого тихарика Петю, который назначил миловидной стюардессе свидание в городе Иркутске, у памятника, но забыл какого именно. Потом они оба накинулись на Серегу и стали выговаривать за брошенную в Москве некую брюнетку, от которой он и бежал в Сибирь…
Девушки дружно смеялись. Однажды лишь возникла непредвиденная пауза.
Кто-то из компании, кажется Петя, из чувства справедливости предложил друзьям-поэтам сделать трехминутную паузу и дать слово другой стороне.
– В конце концов, интересно выслушать и «маленьких лебедей», – сказал он. – Хотя понятно, что главный их язык – пластика… Не случайно кто-то из великих говаривал, что совершенство человечества воплощено именно в балете!
Девушки переглянулись и дружно заверили, что они никакая не пластика и совсем уж никакие не маленькие лебеди, о которых так красиво говорил поэт Петя. Хотя танец «маленьких лебедей» они обожают. Наверное, восприняли слова Пети как оригинальную шутку столичных гостей.
Но гости-то удивились. И Андрей, упираясь глазами в закуску, поинтересовался:
– Так вы хотите сказать, что вы… не ба-ле-ри-ны?
– А почему мы должны быть балерины? – спросили в свою очередь девушки.
– Но кто же вы тогда? Если вы… не ба-ле-ри-ны?
– Как – кто? Мы «не ба-ле-ри-ны»… – отвечала одна, не самая робкая из них.
– И не актрисы?
– Конечно нет.
Вот тут и наступила неловкая пауза. Обстановку разрядил рассудительный и почти трезвый Серега.
– Ай да ваш Павел Семенович! – воскликнул он. – Ай да умница, сукин он сын!
– Почему – наш? – парировали девушки. – Может, он «ваш» Павел Семенович?
– Наш! Наш! – завопили поэты. – Ге-ни-аль-ный администратор!
– У Даля, между прочим, – сказал умный Серега, – слово «администратор» обозначает – исполнительный человек…
– Исполнил! Исполнил! – было единодушно решено.
И веселье продолжилось далее.
Было тут же предложено выпить за здоровье Павла Семеновича, который столь тонко и глубоко смог постичь душу поэта.
«Три души», – добавил я и, пригубив вино, поспешил откланяться.
Меня, кажется, и не удерживали. Творческих единиц после моего ухода оставалось ровно столько, сколько нужно для полного взаимопонимания.
Прощаясь, я успел перекинуться с поэтами по поводу будущей нашей встречи, поскольку вслед за мной они собирались побывать на Байкале.
– В Слюдянке… Через три дня. – Серега, поблескивая золотыми очками, привстал и протянул мне рюмку. – Предлагаю выпить за неожиданность!
Неожиданно, так я понимал, встретились в редакции. Неожиданно получили гонорар за ненапечатанные стихи… И девушек подцепили…
– За неожиданную встречу на Байкале, которую ожидаю. – Я выпил последнюю рюмку и ушел к себе в номер.
На пути пароходика оказалась Листвянка. Полукурортная, полутаежная Листвянка: лесистые взгорья, мягко огибающие «славное море», искрами вспыхивавшее у горизонта; повидал и порт Байкал, крошечный, обжитой у берега пятачок, где на узкой кромке, под скалой, приткнулся стальной аппендикс заброшенной Транссибирской магистрали, а на нем, прямо на рельсах, паслись лошади, выщипывая траву между шпал…
А еще через три дня я оказался в Слюдянке. Поселочек на самом юге Байкальского моря. Тут проходит новая, спрямленная трасса железной дороги, и тут же в горах добывают мрамор, всех цветов радуги. Я подобрал несколько осколков на память, но прежде попытался узнать, не наезжали ли сюда трое московских поэтов.
В ответ услыхал, что были, как же! Приехали, расположились, собирались выступать в местном клубе, но вдруг сорвались и… Даже вещички кой-какие оставили… Рубашку вот, плащ…
– Первая неожиданность, – только и смог я произнести.
– Да, – сказали в гостинице. – Мы тоже не ожидали. А вещички-то куда девать? Может, захватите? Вы же в Москве небось встречаетесь…
– Бывает, – отвечал я, поглядывая в окошко на сверкающую водную гладь.
В памяти прокручивалась песенка, услышанная на пароходе:
Избушка на Байкале, сиреневый дымок,Избушку не искал я, но миновать не мог,Не мог не обратиться к рыбачке молодой:«Напои меня, рыбачка, байкальскою водой…»Рыбачка напоила, спросив, далек ли путь,И тихо предложила немного отдохнуть,Был взгляд рыбачки светел и, как Байкал, глубок,Трепал морские сети култукский ветерок…
Не знаю уж, как там с рыбачками, которых якобы встречаешь на Байкале, а вот «култукский ветерок», насколько я понимал, – это стихия, которая приносит неожиданность… Непогоду, и бурю, и заезжих поэтов… Или их вещички…
