Юлий Крелин - Очередь
Дима. Почему «вы»?
Лариса. Черт его знает. Должно быть, естественная реакция на «любезнейшую». Читать-то у меня ничего нет.
Дима. Могу предложить Шекспира.
Лариса. Давай Шекспира. «Ричард III»? Читала когда-то. Совсем ничего не помню.
Дима. А я вот перечитал и подумал: зачем еще и сейчас люди пишут, когда Шекспир уже давно все написал?
Лариса. Все?!
Дима. Все! Я вот иногда пописываю понемногу себе в ящик, а тут перечитал «Ричарда» и подумал: зачем я пишу, зачем другие пишут?
Лариса позвонила в больницу. В реанимации сказали, что больная еще на аппарате, что дыхание пока не восстанавливается, а давление держится хорошо. Дренажи тоже функционируют нормально. Сказали, что отклонений от обычного течения подобных перитонитов нет.
– Дима, а может, расскажешь что-нибудь? Какой-нибудь эпизод из прошлого. Только не анекдот. Анекдоты мне осточертели.
– Как ты считаешь, можно ли по заказу вспомнить что-нибудь интересное?..
– Ты москвич?
– Москвич.
– Коренной?
– И даже родители в Москве родились.
– Что ты до войны делал?
– Учился в начальных классах среднего учебного заведения.
– Да не дури ты! Это ерничание мне уже давно поперек горла стоит. Ты лучше скажи, летом тебя в пионерские лагеря посылали?
– Нет. Меня родители на дачу вывозили.
– У вас своя была?
– Снимали.
– А где?
– В разных местах. Меняли дачи.
– А я в Валентиновке жила.
– И мы там жили один раз. После первого класса. Твое существование тогда еще не началось.
– Где же ты жил?
– Я и не помню совсем, ни названий, ни как дача выглядит. Помню, мы, малыши, водили компанию с великовозрастными шести-семиклассниками. Для них уже возникла проблема пола. Вечерами их сверстниц приглашали на танцы еще более великовозрастные. И вот наступал вечер, с разных сторон неслись патефонные мелодии. А пластинки у всех одинаковые были. Ты их, наверное, и не знаешь. Та-ра-рараррара-та-ра-та-рара…
– Знаю, конечно, «Рио-Рита».
– Точно. И еще: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
– Тоже знаю.
– Что ж, мы ведь с тобой в одном веке родились.
– Оригинальная мысль.
– И еще: «Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая…» Наступал вечер, темнота заполнялась этими мелодиями. Мы окружали наших старшеньких где-нибудь под кустами на поляночке и слушали их разговоры. Сами права голоса не имели. Помню, как один семиклассник говорил что-то о женщинах, о шлюхах каких-то рассказывал. Говорил, бояться их надо, стороной обходить. От них все самое ужасное: драки, болезни, грабежи… Очень, очень опасно, говорил, с ними связываться, берегитесь их. Мы, малыши, конечно, соглашались. И вот я бегу домой. Улочка темная, узкая, фонарей нет. Страшно до ужаса: за каждым кустом шлюха чудится, того и гляди выскочит оттуда на меня.
Лариса молчала. Потом, через паузу, сказала:
– А не хотел рассказывать такую дивную историю. Клещами пришлось вытаскивать.
Дима сидел тихо – вспоминал, наверное… Тамара спала. Лариса продолжала улыбаться, смотрела в окно, в темноту. На сером фоне смутно виделась громада – то ли толпа, то ли кусты. Лариса знала, что не кусты, но в темноте, издали, можно было себе это представить. Хотелось думать, что кусты, что это Валентиновка. А сама она маленькая, и еще проблем нет никаких, она еще в третьем классе, и старшие ребята еще не приглашают ее на танцы, еще не поют про нее, чтоб сказали «девушки подружке вашей…». И кусты эти, которые она видит, уплотнились, стали еще чернее, и сидит она не в машине, а под кустами, и маленький Дима, а может, Стас, пробегает мимо, и она сейчас выскочит на него да покажет ему, почем фунт лиха… Прошел по кустам ветерок теплый, мягкий, кусты странные, необычные, и девушки сидят с ней под кустами, только постарше, тоже странные, необычные. Ласковая, приятная обстановка, ласковые, приятные девушки… Да это же Таити… Или Фиджи?.. И запах «Фиджи»… Она прилегла, под головой камень, и не твердый, и нежное дуновение ласкового ветерка скользит вокруг уха. Почему вокруг уха?..
Лариса открыла глаза. Голова на плече у Димы, он ее обнимает, чуть-чуть прикасаясь губами под ухом, у щеки…
– Хорошо на Таити, Дима.
– Что?
– Хорошо.
Лариса легко и нежно поцеловала его. Дима ответил более активно. Лариса напряглась, села прямо.
– Что это?
– Ничего. Все нормально.
– Ерунда какая-то.
– Ничего не ерунда. Все, по-моему, правильно.
– Пойду, пройдусь. Долго я спала?
– Час, наверное.
– Фу, глупость какая!
– Никакой. Просто ты меня тоже поцеловала.
– Я ж говорю, глупость.
– Могу объяснить, почему целуют люди нашей цивилизации. Они тем самым хотят показать…
– Ликбез не нужен.
Лариса была несколько удивлена собой.
«А собственно, что произошло? Ничего особенного. Поцеловала спросонья. Даже если и не спросонья – ничего страшного. Что ж это – измена Стасу? Неужели то, что случилось дома у Валерия – без души, неожиданно, со зла, бездумно, бесчувственно, – измена? А то, что Станислав вот уже сколько времени ежевечерне не со мной, а в каком-то ином, ирреальном алкогольном мире, – это не измена?
Сейчас измена большая, более явная, и чувства и мысли больше занимает. Думаю все время… Но если только думаю – это еще не любовь. Еще не любовь, а уже измена. Переступила!.. Переступила случайно – и покатилась. Черный день какой-то. Ну во всем. Настраиваю себя: измена – не измена… Качусь! И сразу профессиональный прокол. Любовь как жизнь: пока она есть – надо тратить, все равно кончится. Пошлятина какая-то. Кончится. Обязательно. Жизнь кончится обязательно. И все-таки в основе интеллигентности – сдержанность. Нет сдержанности – нет интеллигентности. А любовь – страшно… Черт ее знает, куда заведет. Наверное, потому люди и блудят чаще без чувств, что любви трусят, боятся. И мне страшно. Надо пойти позвонить…
А Стас все теоретизирует: и по поводу алкоголя, и по поводу любви, и по поводу нашего совместного жительства.
А Коля? Все ж дело в Коле. Коля – главное. Мы-то уже отмерли. Мы должны показать ему, как жить достойно. Показали… Показали!..»
– Доктор, простите, можно мне вам вопрос задать?
– Пожалуйста.
«Мало того что в очереди, так еще и ночью. Разве нельзя было днем?»
– Вы простите меня, но вот отец сказал мне, что кровь у него в моче. Что бы это могло быть? Опасно?
– Возможно, и опасно. Надо исследовать. Я-то не могу сейчас ничего сказать. Причин много.
– А рак может быть?
– И рак может быть. Исследовать, исследовать надо…
– А если рак, то не поздно уже?
– Нельзя этого сказать. Не знаю. Пойдите к урологу.
– Спасибо. Значит, сказать отцу, чтоб к врачу пошел?
– Конечно. К урологу, – отрубила Лариса.
– Спасибо. Запишу сейчас.
Лариса подумала, что интеллигентнее быть более сдержанной. В одной из машин она увидела яркий фонарь, стоявший на передней панели, и женщину, которая продолжала что-то вязать. «Неужели все дни она здесь вяжет?» Из другой машины раздался крик:
– Нарциссовна!
Лариса автоматически ответила:
– Борисовна.
– Какая разница?
– А вот такая! Я человек, а не символ в очереди, – раздраженно ответила Лариса.
– Да что с тобой? А как насчет юмора, символ?
– В меру. В меру, Валерий Семенович. Из другого окна высунулся Кирилл.
– А точно. Я тоже привык, что Нарциссовна. – И засмеялся.
Эта простодушная реакция остудила Ларису.
– У нас битлы, Лариса Борисовна. Хотите послушать?
– Нет, Кирилл, спасибо.
– Кирюша, Лариса Борисовна этого не любит, ей классику подавай. У тебя Перголези нет?
– Чего, чего?
– Это, Кирюша, я и сам не знаю чего. Что-то из детства помнится. Позабыл уже. Мы предпочитаем динамизм, ритм, здоровье, веселье. Правда, Кирилл?
– Ага. В школе у нас битлы были. Чего только не было! Ох, мы любили их. Сейчас времени нет.
– Кирилл, ты шофер, профессионал. Если не удастся записаться, можешь купить старую, сам будешь следить за нею, чинить. Ты же не мы.
– Это точно. Но новая лучше. Новую хочу. Подошел Дмитрий Матвеевич.
– В моей сотне все в порядке.
– Пока порядок. А что дальше будет, Дмитрий Матвеевич? А если драка?
– Может, конечно, Валерий Семенович. А что ваши люди?
– Молчат. Говорят, на Шипке все спокойно. А вы драться-то умеете?
– В детстве дрался, но немного. Сегодняшняя моя нравственность не позволяет мне драться. – Дмитрий Матвеевич засмеялся. – Однако я полагаю, при возникшем инциденте задача наша будет выпихивать, но не бить.
– Да! В драке только и думать – бить или пихать.
– Верно, но настоящее суперменство в том, чтобы в драке и ожесточении не бить, а победить.
– Попробуйте. Мы будем поглядеть со стороны. Услышав это «будем поглядеть», Лариса уже совершенно непонятно почему разозлилась и, не сказав ни слова, пошла прочь.
Впрочем, не прочь, а к телефону. Она шла между машин к райисполкому. Там, на улице, было светлее. Под дальним фонарем она увидела медленно шагавшего Стаса. В первый момент ей стало тепло на душе, и она кинулась было догнать его, чтобы предложить подвезти, но в этот момент ее повелитель споткнулся и, чтобы удержаться, схватился за столб. Вновь злость всколыхнула в ней все сегодняшние события, рассуждения. Лариса резко повернулась и направилась к автомату.
