Ирина Алефова - Яд для Моцарта

Они смотрели вслед композитору, дождавшись, пока тот не скроется за головами поклонников кино, потом переглянулись.

– Какое сегодня число? – спросила девушка.

– Девятнадцатое, – подумав, ответил парень. – Сегодня же суббота? Значит, точно девятнадцатое.

Катя задрала носик и торжественно произнесла:

– Девятнадцатое июня 1948 года с сего момента объявляется самым знаменательным днем в моей жизни! – и, сменив тон на доверительный, шепнула парню на ухо: – Давай его запомним и будем хранить как талисман.

…

– Дмитрий Дмитриевич! – окликнула его девушка. – Ну как, достали билеты?

Композитор подошел к ребятам. Взгляд серых глаз казался опустошенным, уголки рта искривлены, будто от горечи.

– Что с вами? – с тревогой спросила девочка, почувствовав неладное. – Окошко не нашли?

– Нашел, нашел окошко. Низенькое такое. Над ним табличка висит «Администратор» – все как полагается, – речь композитора была сухой и отрывистой, словно разорванная на части.

– И что?

– Подошел я к нему… А оно низенькое, понимаете ли, вот специально, чтобы человек изогнулся! Вот специально, чтобы в дугу изогнулся… Я, конечно, изогнулся, и туда заглядываю. А администратор меня спрашивает: вам чего? Я ему говорю, что хочу два билета на фильм. А он: а почему это я вам должен билеты давать? кто вы такой? Я говорю ему: я – Шостакович…

Композитор замолчал.

– Ну, а он-то?!. – с замиранием сердца и напрочь позабыв о физиологической потребности организма в осуществлении дыхательного процесса, выспрашивали молодые люди.

– А что он? Он мне отвечает: а я, говорит, Смирнов, ну и что? И в это время я, понимаете ли, стою, так сказать, перед ним, согнувшись, потому что окошечко так специально сделано…

– Ну и что же вы не объяснили этому непросвещенному идиоту, что вы тот самый Шостакович, который музыку к этому фильму написал? Это же ваш фильм! – парень едва сдерживал порыв праведного гнева и возмущения.

– Да что вы, зачем? – Дмитрий Дмитриевич спрятал голову в плечи, словно в нескольких сантиметрах над его головой кто-то размахивал огромной дубинкой. – «А я – Смирнов, ну и что?» Так я и ушел. Не люблю, понимаете ли, просить, не люблю…

Композитор повернулся и медленно побрел дальше. Молодые люди были смущены. Опустив взгляд долу, они впервые почувствовали, как твердая до сих пор почва под их ногами начала проваливаться, подобно трясине…

Диалог с паузами

– Почему исчезло изображение? Внезапно, без всякой на то причины блики огня захлестнули и без того нечетко просматривающуюся фигуру.

– Ветер, во всем виноват ветер.

– Ветер, который разносит яд по планете? Неужели весь воздух пропитан отравой? Наверняка это вредно. Может быть, попробовать как-то научиться обходиться без воздуха?

– Не думаю, что в земных условиях это получится.

– Что же стало с тем человеком, которого нещадно травили в то смутное историческое время?

– Он был вынужден покинуть родную страну и подыскать себе временное пристанище в другом уголке земного шара, куда ядовитые потоки не долетали.

– Но я не могу понять – зачем нужно было избирать такой изощренный способ убийства? Выходит, целью была не смерть?

– Разумеется… Если Гений остро ощущает вопиющую диссонантность бытия, этого вполне достаточно.

– Достаточно для чего?

– Чтобы он не чувствовал себя счастливым. Противник радовался своему превосходству над Тем, кто в действительности был выше его.

– Так вот в чем кроется истинное предназначение отравы?

– Может быть. Ты уже близок к истине. Впрочем, скоро ты сам все поймешь, и мне не придется объяснять тебе самое главное, самое страшное и трудное для меня.

– Но откуда тебе известны такие подробности?

– Я был там. Я странник, и мой удел – всегда идти сквозь времена и расстояния, принимать различные обличья, в сущности оставаясь собой.

– Если я правильно тебя понимаю, брат, ты бродишь не как попало, ты сопровождаешь (или преследуешь?) тех, для кого открыта дверь в трансцендентность, кто способен слышать музыку сфер, подобно мне?

– Подобно тебе…

– Но зачем, если ты приносишь им только несчастья? Зачем ты отравляешь их существование, мешаешь выполнить свое изначальное предназначение, с которым они явились в этот мир?

– Я вынужден так поступать, у меня нет иного выбора.

– О, как ты жесток, брат! Пребывая рядом с тобой здесь, один на один среди бескрайних просторов, я и не подозревал о том, насколько ты опасен и коварен! Отойди от меня, я не хочу больше говорить с тобой!

– Постой, брат, не горячись. Видно, настало время, когда не ты, а я должен успокаивать тебя. Мы поменялись местами.

– Ну это уже слишком! Если не уходишь ты, тогда я сам покину тебя. Нам незачем сидеть у одного костра, я вполне могу развести огонь и вдалеке от тебя.

– В том-то и дело, что не можешь.

– …То есть как не могу? Что кроется в твоих словах?

– Истина. Мы с тобой – родные братья, и нам предназначено волей Всевышнего никогда не разлучаться. Поэтому я и следую за тобой в истории человечества.

– Не следуешь, а следишь!

– Ты волен называть это как хочешь.

– Но почему тогда я ни о чем не знал, ни о чем не догадывался до сих пор? Ты помнишь, а я нет. Это более чем странно. Я не нахожу объяснения…

– Подожди немного.

– …И почему ты вдруг решил открыть мне глаза?

– Я подумал, что так будет лучше. Справедливее…

– О, звезды! Вы слышите, о чем говорит тот, который, по несчастью, приходится мне кровным братом! Он вещает о справедливости! Подумать только! Ответь же мне: какая может быть справедливость хотя бы в твоих намерениях, если ты беспричинно таишь коварные намерения против родного брата?

– Отнюдь не беспричинно.

– Тогда назови мне ее, открой причину. Может быть, тогда я смогу тебя понять и в какой-то степени оправдать твои поступки.

– Позже.

– Но почему не сейчас?

– Потому что ветер утих и – взгляни на костер – в пламени вновь можно увидеть изображение.

– Мне надоели твои картинки. Не хочу больше ничего видеть.

– Стой же, не уходи!.. Хорошо, так тому и быть: я все расскажу тебе. Но потом ты сам станешь упрекать себя за преждевременность и неспособность к ожиданию. Садись же поудобнее. Мой рассказ будет немногословен, но он не из тех занимательных историй, каковые могут без всяких усилий проникать в уши на бегу.

– Я слушаю тебя, брат. Видишь: я покорно складываю руки на колени и направляю свой слух к твоему голосу. Говори же.

– Сказать, что все это из-за того, что Он не захотел принять мои дары, было бы слишком просто и совершенно не так…

– Я так и знал, что ты обижен на меня из-за Дня Приношений! Но разве я виноват в том, что Ему понравились именно мои дары? Зачем ты преследуешь меня из века в век?!..

– Ты недослушал меня, брат. Я же сказал, что такой причина выглядит лишь на поверхности. А ты не пробовал заглянуть под толщу вод? Не пытался увидеть, что там, на дне?

– Откровенно говоря, мне было как-то не до этого. У меня, между прочим, имеются свои дела и заботы – стада, звезды… Одним словом, есть о чем подумать и без твоих проблем.

– Вот видишь, ты и не подозревал о том, что творится на душе у кровного брата. Но раз уж подвернулся такой уникальный случай и ты в кои-то веки заинтересовался мной, я попытаюсь тебе объяснить, что на самом деле происходит. Прости, если тебе покажется, что я напоминаю о вещах и фактах, казалось бы, общеизвестных.

Итак, мы – братья, рожденные от одного отца. Вместе росли, воспитывались, взрослели. Но с момента появления на свет наши взгляды были устремлены в две противоположные стороны вертикали: твои глаза были открыты небу, я же смотрел на землю. Уже в этом незначительном различии между младенцами скрывалось истинное предназначение их судеб. Так и повелось. Ты стал пастухом. Несложное, однако же, занятие – бродить изо дня в день по полям и лугам, подыскивая животным сочные корма, дарованные природой, а потом сидеть в душистых травах на пригорке и созерцать красоту земную.

Я же посвятил свою жизнь возделыванию земли – труду благодатному, но требующему много усилий. От восхода до заката, из года в год я распахивал, удобрял почву, сеял семена, выхаживал каждый росток, поливал, вырывал мешающие дыханию сорняки, заботливо собирал урожай. И все для того, чтобы раз в год – Великий День Приношений – сложить плоды трудов праведных к Его ногам.

Сравнимы ли труды наши? Сколько сил кладу я в землю, чтобы получить хороший урожай, и что стоит тебе один раз заколоть упитанного тельца, вскармливаемого самой матерью-природой? Посуди сам: Он все видит, от Его всевидящих очей не скроется не только живое существо, но и даже самая малая промелькнувшая где-то в глубине сознания мысль.

– Да, это так. Он все видит.