Наталья Горская - Корова (сборник)
А в советское безавтомобильное время и скрутил бы человек чего с чужой машины, да куда бы он это потом сбагрил? В родном городе машин ни у кого нет, надо ехать туда, где они есть, где автовладельцы нуждаются в запчастях, причём только строго определённого отечественного типа, так как иномарками тогда ещё даже и не пахло. А это весьма рискованно, потому что в чужом городе приезжий человек как на ладони всем виден, а прежде всего – милиции.
Короче говоря, не знаю, как в других городах, но в наших широтах иногда можно было видеть, как потерпевший аварию автомобиль долгое время лежит на обочине дороги или в канаве. Страшно сказать, но даже во дворе нашего дома долгое время стоял старинный такой «Запорожец». Десять лет стоял и беды не знал, и только к середине девяностых с него, сердешного, колёса скрутили. А в «предкоммунистическое», дышащее ожиданием наступления всеобщего счастья и благоденствия непонятно с какой радости, начало восьмидесятых никто пока таким беспределом не занимался. Мы только готовились к этому. И дни сбора металлолома для многих оказались очень хорошей школой, судя по нынешним случаям, когда из-под снежного покрова километры железнодорожного пути исчезают, когда целые вагоны пропадают, что прямо хоть Дэвида Копперфилда на помощь зови.
Тогда ученики нашего класса раскурочили ту легковушку в канаве и торжественно притащили её по частям на всё тот же пустырь за школьным стадионом, где кучи бывших лидеров по сбору шибко уменьшились, когда местные жители и даже целые организации в гневном порыве забрали своё «железо», которое они сами металлоломом не считали. Наши конкуренты за это время смогли притаранить только кусок гусеницы то ли трактора, то ли вездехода, который они нашли в лесу у просеки через болота, где все перепачкались в болотной грязи и промочили ноги.
– Защитим честь родного класса! – подбадривал нас Слава. – Сбор металлолома – это вам не в бирюльки играться. Сие есть политически важное мероприятие. Кто это там отлынивает, когда космические корабли, панимашь ли, бороздят просторы нашей Вселенной? Плахов, ты можешь в кустах свою ряху ржавчиной не мазать, король пролетарского грима – нет тебе доверия… Навались, братва! Не мне вам объяснять, какова нынче международная обстановка. Ударим нашим металлоломом по империализму! Вперёд, за Бога, Царя и Отечество! Ура!
– Ура-а! – орали мы все.
– Трубачёв, ты с ума сошёл, что ли! – заигрывала с нашим обаятельным вожатым подобревшая Лора, изображая крайнюю степень своего праведного гнева в ответ на его паясничанье. – Какого ещё бога и царя?
– Нашего. Советского.
Она снова оценивающе обошла нашу гору, которую торжественно венчал покорёженный пустой кузов автомобиля, и даже говорить ничего не стала, а только с серьёзным видом воткнула в землю табличку с надписью «первое место».
Ликованию нашему не было предела. Мы поздравляли и обнимали друг друга, словно кого-то из нас удачно в космос запустили и назад возвратили. Словно кто-то очень дорогой и важный для нас одержал такую нужную всем победу над очень трудным и зубастым противником. Домой все шли с сорванными об железо в кровь ладонями, страшно уставшие от бессмысленной суеты, но всё-таки счастливые. И ловили себя на странном навязчивом желании продолжать тырить всё металлическое, что попадалось нам на пути. Как заприметишь чего железное, то руки так ходуном и ходят, а в мозгу возникает целая вереница идей, как это всё окрутить, отодрать, оторвать. Смеялись над этим приобретённым рефлексом. Дико хохотали, когда увидели, как сантехники с матюгами прилаживали на место уворованный давеча кем-то из нас канализационный люк.
Самое ужасное, что собранный нами металлолом никогда никуда не увозили. Он попросту никому не был нужен. То ли вопрос с транспортом не был налажен, то ли поблизости не было предприятий, которые могли бы весь лом переработать. Мы его собирали просто потому, что так было принято. Дни сбора металлолома всегда заканчивались тем, что по изуродованной поляне, превращённой нашими стараниями в обыкновенную помойку, начинали шастать местные жители, отыскивая среди покорёженных железок своё имущество. Даже сами пионеры иногда туда ходили и забирали свои экземпляры до следующего года, когда снова будет объявлен день сбора металлолома. Я тоже потом туда пошла, но кастрюльки своей не нашла – уже прибрали, гады. Зато нашла тазик без дна. Хороший такой тазик, массивный. Он как раз под кузов машины завалился, поэтому никто его и не взял. Я с этим тазиком потом так до седьмого класса и проходила на сборы металлолома. Он у меня в чуланчике лежал, рядом с макулатурой, которая тоже ждала своего звёздного часа. Дабы никто не обвинил её хозяйку в «антисоветских настроениях и попытке подорвать такое важное для всего Советского Союза мероприятие, как…» очередной сбор очередной и никому не нужной дребедени.
В седьмом классе всю эту дурь отменили. Пионерию упразднили, вступление в комсомол перестало быть обязаловкой. Мы даже плакали, что не стало такой радости, как соревнования по втаптыванию в землю турнепса, по закладыванию кирпичей в пачки газет и по уволакиванию канализационных люков. Как ни крути, а весёлое всё же было время! Казалось, что вот ещё чуть-чуть и наступит коммунизм – справедливейший и наимудрейший строй в человеческом обществе. Никого почему-то не смущало и не коробило, что не получится при этакой-то глупости с уворованными тормозными колодками и тоннами испорченного урожая ничего хорошего. Верилось, что получится. А вера – это такое явление, которое горы с места сдвигает. Тем более, вера слепая. Она так может сдвинуть, что горы обвалятся на самих верящих. Сейчас у многих имеется такая же слепая вера в то, что в нынешней России после двадцатилетнего бездействия, когда в стране было развалено и украдено всё, что хоть на метр вылезало из земли, и ничего не производилось, вдруг откуда-то возьмётся что-то, появится, да и наладится само собой. И сегодня так же упрекают за нежелание верить в этот абсурд, как ещё лет тридцать тому назад неверие в коммунизм считалось наивысшим святотатством.
Хлорка стала учителем истории Флорой Юрьевной, работает теперь в одной из школ Райцентра. Я её как-то видела на вечере встречи выпускников. Она сетует, что не знает, как будет жить на пенсию, которая не за горами: нашей вечной пионерке Хлорке уже за пятьдесят. С ума сойти, сколько воды утекло с тех пор, а кажется, что только вчера она была молоденькой пионервожатой и стыдила нас за недостаточное рвение к победе в соревнованиях. Ещё она жалуется, что современным школьникам совершенно не стыдно ходить патлатыми:
– Вы представляете, какая ужасная молодёжь пошла? Космы до попы распустят и в таком виде в школу идут. И никому не стыдно! Я им говорю: «Как же вам не стыдно в таком виде в школу являться и вообще из дома выходить?», а им вот совершенно не стыдно! Вот ни в одном глазу совести нет! Плечами пожимают и ухмыляются. Нет, как так можно!
Мы её успокаиваем и говорим:
– Хлора Юрь… ой, Флора Юрьевна, а помните, как мы макулатуру собирали, и наш класс вышел в лидеры, потому что мы туда кирпичей напихали?
– Ах, – вздыхает она и плачет, как всегда плачет женщина об ушедшей навсегда молодости. – Какие же вы все были замечательные! Не то, что нынешняя молодёжь. Нынешних-то так уже не заставишь.
Считается, что в нашей стране «призрак коммунизма» вроде как миновал, поэтому в который уже раз «жить стало легче, жить стало веселей». Но вот эта показуха и бесхозяйственность никуда не делись. Такие болезни быстро не проходят, если вообще проходят когда-нибудь. У нас на станции теперь такие чудеса творятся, что Книга рекордов Гиннесса отдыхает. То многометровый рельс кто-то в одиночку утащит, чтобы ни с кем добычей не делиться, то вагон весом в несколько тонн втроём унесут. Говорят, что у нас точно так же крадут детали на заводах – по некоторым подсчётам, до тридцати процентов продукции! Дошло до того, что «злоумышленники» подняли со дна Уссурийского залива и сдали в утиль несколько сотен метров секретного подводного кабеля Тихоокеанского флота! Что это – откровенная преступность или признак одичания общества? А может, ностальгия по пионерскому детству, по сбору лома ко дню рождения дедушки Ленина?
Вот она, силища-то молодецкая! С такими-то силами да построить бы что-то разумное, доброе, вечное. Но вы и в летописях не найдёте упоминаний, чтобы у нас когда-нибудь сила тратилась на это избитое разумно-добро-вечное. Или встречаются такие талантища, что могут прямо из-под снега железнодорожную колею украсть, а то и автомобиль из-под сугроба. Тепловоз на запасные пути заталкивает вагоны, но они почему-то сходят с рельсов. Кругом – снежная гладь и никакого намёка на чьи-либо следы. Но колеи нет. Когда снег только начал падать – она была. Она была и когда снег уже основательно её присыпал, а через сутки её уже нет. А у нашего энергетика во дворе стояла машина. И точно так же её на глазах всего двора в течение дня засыпало снегом. Снегопад был сильным, так что укрыло автомобиль гигантской снежной шапкой. Энергетик утром пошёл её расчищать, а там вместо машины деревянный каркас с натянутым куском брезента. Кругом же наблюдается такая снежная и нерукотворная глядь, какую можно только после затихшей метели увидеть.
