Евгений Гришковец - Избранные записи
Но самым тяжёлым зрителем за последние несколько лет была бабушка, которая пришла на спектакль «По По» 6 марта. Бабушка сидела в третьем ряду на приставном стуле строго посередине зала, и я её увидел во время первого же монолога. Точнее, даже не увидел, а услышал. Я услышал отчаянно громкий шелест. Она шелестела чуть ли не громче, чем я говорил. Я быстро нашёл источник шелеста и увидел старушку, которая сидела, прижимая к груди пакет. Она теребила его пальцами, будто специально создавая шум. На неё смотрели и оглядывались. Надо сказать, что сама бабушка ни на кого не смотрела. Она не смотрела даже на сцену. Она смотрела куда-то вбок и вверх. То есть, в темноту. Я прервал действие и попросил её не шелестеть. Но она… меня не услышала. Она вообще не слышала – или слышала очень плохо. Я понял, что попал в дурацкую ситуацию, но что-то надо было делать. Я пытался со сцены, стоя от неё метрах в пяти, привлечь её внимание. Мне это не удавалось. Благо помогли зрители, которые сидели рядом. Они всё-таки настроили её внимание на меня. Я попросил бабушку опустить пакет на пол и никому не мешать, но она категорически отказалась. Зал в это время несколько раз начинал смеяться, потом замолкал, опять смеялся…
Было ясно, что спектакль под этот шелест пройти не может. И что делать со старухой, непонятно. В общем, я был в тупике. Благо соседи что-то ей сказали и она положила пакет за спину. Шелест стал тише и перестал быть постоянным. В общем, можно было играть, что мы с Игорем Золотовицким и сделали. Бабка же весь спектакль то засыпала, то смотрела себе под ноги, то брала этот проклятый пакет, доставала из него какие-то бумажки и перебирала их. А в самом финале, видимо, почувствовав кульминацию, засобиралась уходить. Она дала такого шелеста, что его услышали даже на балконе и галёрке. Это позволило нам остроумно сымпровизировать, но остановить её было невозможно. Как только зазвучала финальная музыка, бабка вскочила и ломанулась к выходу. Многим зрителям её до того не было видно, а тут стало видно, и я на неё указал. Зал проводил её аплодисментами.
Потом выяснилось, что эта старуха пришла в театр с бигуди на голове. Администратор театра подумала, что бабушка забыла их снять, и тихонечко сообщила ей о бигуди в волосах, на что получила резкий и весьма недвусмысленный ответ: мол, не следует лезть в чужие дела. Бигуди она, видимо, перед спектаклем спрятала в свой пакет. Билета у старухи не было. Её не пускали, но она каким-то образом просочилась. Эта бабка из тех сумасшедших, которых почти все театральные администраторы Питера знают, стараются не пускать, но они всё равно просачиваются.
В каждом городе есть такие, но в Питере и Москве их много больше, чем где-либо, по вполне понятным причинам. Это в основном старухи, но есть и старики. Они ходят на всё подряд. Им не важно: это вечер юмора, опера, современный балет или драма. Они ничего не понимают и вообще не соображают, но каким-то образом проникают на спектакли, на которые билеты стоят очень дорого и их не достать. Они даже пробираются на торжественные мероприятия и фуршеты, посвящённые премьерам, а также на юбилеи, бенефисы и творческие вечера с фуршетами. Они часто ведут себя весьма агрессивно или так же безумно, как бабушка с пакетом. Но чаще всего они проникают на предпремьерные прогоны. Откуда они узнают об этом, из каких источников черпают информацию – для меня загадка. Во МХТ имени Чехова их называют «плюшевый десант». Эти люди намного страшнее самых пьяных и неуравновешенных зрителей, от них исходят флюиды безумия, непонимания и стариковской злобы. Очень их боюсь. Всегда прошу администраторов особенно внимательно отнестись к этим десантникам. К тому же они всегда занимают чьё-то место. Место человека, который купил билет, но опоздал, или который хотел, но не смог прийти. А они проникают. Я думаю, что когда-то они были связаны с театром и вот сошли с ума… Мне кажется, через какое-то время сложится плеяда сумасшедших, связанных с космосом, и они будут проникать на космические корабли и шелестеть там пакетиками в невесомости.
14 марта
Если кто-то не помнит, герой «Асфальта» занимается изготовлением дорожных знаков и разметкой дорог. В Петрозаводске у него и его фирмы возникают проблемы с местными дорожниками… Я ехал в Петрозаводск и думал: «А вдруг там с дорогами всё прекрасно, всё идеально размечено и то, что описывается в романе, совершенно не соответствует действительности? Вдруг я ошибся с выбором города?»
Когда приехал, сразу убедился, что не ошибся: дороги в Петрозаводске – это кошмар. Но, пожалуй, единственный кошмар, который я там увидел.
Поездка получилась настоящим путешествием. Когда проезжаешь за гастроли несколько волжских городов, или весь Урал, или из Новосибирска через Кемерово доезжаешь до Красноярска, ощущения путешествия не возникает. А тут возникло… Выехали из Питера около часа дня. В Питере накрапывал дождик, лежал вдоль дороги прибитый и грязный снег. Мы ехали на северо-запад, ехали-ехали, проехали речку Сясь и населённый пункт с чудовищным названием Сясьстрой, ехали-ехали – и вдруг началось путешествие.
Во-первых, названия населённых пунктов стали такими, что я не смогу их ни вспомнить, ни произнести. Это были слова явно не из русского языка. Во-вторых, снег вдоль дороги побелел и его стало много. Серое небо перешло в синее, и большие облака были красиво пронизаны солнцем. В-третьих, мы ехали, окружённые лесом, хвойным и берёзовым зимним лесом. Ехали долго. Было много грузовиков, которые медленно плелись, и их было трудно обгонять. Дорога в целом плохая. А когда въехали в Карелию, на ней появились лесовозы… В Петрозаводске мы были, когда стемнело…
Сразу скажу, что никакой природной красоты я не увидел, да и местные сказали, что сейчас ничего увидеть невозможно, нужно приезжать летом, тогда всё и откроется. Гостиница стояла на берегу Онежского озера, которое лежало подо льдом, а лёд – под снегом. Да, собственно, я не за видами приехал. Я хотел как можно скорее почувствовать атмосферу города. Всё-таки хоть и маленький город, меньше трёхсот тысяч, но всё же столица Карелии. Ничего столичного в Петрозаводске нет. Центральная улица, идущая от вокзала к Онежскому озеру в основном сталинской застройки, есть дома и постарше, но в целом нормальный, чистый провинциальный город. Зато есть деревянные дома, которые отличаются от деревянных строений на юге, в Сибири или на Урале. Многие вывески написаны на русском и карельском языках.
Какие же шикарные в Петрозаводске сосульки! Они у меня вызвали буквально детский восторг. С крыш невысоких построек свисали сосульки такой длины, что до них можно было легко дотянуться, и я это, конечно, сделал. Старался тянуть их медленно, чтобы отломить у самого основания. Много я попортил сосулек. Они были настолько чистые, что я не удержался и вспомнил детство – похрустел ледком. А ещё покидал сосульки, как копья, ножи, поразмахивал некоторыми, как шпагой…
Главный карельский театр представляет собой красивое здание с колоннами, но он, к сожалению, давно на ремонте – пришлось играть в неказистом, приземистом Доме культуры. Я редко так делаю, но это лучшее, что есть в Петрозаводске на сегодняшний день. К тому же публика давно ждала, и спектакль прошёл прекрасно.
За два вечера, проведённых в столице Карелии, постарался побывать в разных заведениях. Народу везде немного, начало недели, зато персонажей насмотрелся. В одном кафе было две компании за разными столами: группа спортивного вида тинейджеров и группа дам от тридцати до пятидесяти. Когда заиграла музыка восьмидесятых, в пляс пустились самый маленький тинейджер и самая высокорослая дама лет пятидесяти. Они затанцевали, потом у них начался какой-то затяжной медленный танец, и они явно завелись друг от друга. Такой разницы в росте и возрасте и при этом такой страсти я не видел никогда в жизни. В другом заведении молодые мужчина и женщина заказали бутылку водки и литр сока. Они пили водку не морщась и оживлённо беседовали. Было видно, что для них это вполне привычный заказ. Приняв грамм по двести, достали гитару и блок-флейту. Женщина очень плохо дважды исполнила песню Высоцкого про бабье лето, а мужчина, не попадая никуда, пытался ей подыграть на флейте. Охрана заведения позволила им это сделать, а потом вежливо попросила перестать. Они не спорили, допили водку и ушли.
Почти во всех заведениях попадались пьяненькие финны. В одном кафе рядом с нами оказался пьяный мужик, который целый час без умолку говорил на каком-то совсем непонятном наречии, и явно не по-фински. Мы уже хотели уйти, но я подождал, пока он закончит разговор, подошёл к нему и спросил, на каком языке он говорил. Он оказался датчанином из Копенгагена. По внешнему виду законченный алкоголик…
