Тамара Кандала - Шассе-Круазе
Лора подошла к зеркалу. Коснулась его там, где маячило ее лицо, с силой прижала руку к отражению. Когда она отняла ладонь, из зеркала на нее смотрел Глаз.
– Но все же! Зачем ты появилась в моей жизни? И почему выбрала именно меня? – Момент спросить об этом был действительно подходящий.
– Потому что я из своего далека почувствовала грозящую тебе опасность. И решила вмешаться, нарушив тем самым сам принцип невмешательства в земные дела. Произошел какой-то сбой в программе твоего существования.
– И в чем это выражалось? – поинтересовалась Лора.
– Мне дважды за короткий срок пришлось спасать тебя от смерти.
– Когда?!
– Однажды вернуть тебя домой за забытыми ключами от машины. Задержав тебя таким образом на несколько минут, я помогла тебе избежать смертельной автокатастрофы.
– О господи! – только и смогла выговорить Лора. – А второй?
– Это ты сама должна хорошо помнить. Ты лежала на своей террасе, на лежаке, прямо под навесным тентом, внезапно зазвонил телефон, который ты, к счастью, оставила на кухне – звонок оказался чьей-то ошибкой, но за эти несколько минут снаружи, на террасе, ни с того ни с сего рухнул тент, и его тяжеленная держащая балка упала прямо на твое лежбище, разбив его вдребезги. Прямо на уровне твоих шейных позвонков. Конец был бы мучительным и долгим, как и в случае автомобильной аварии.
– О да, этот день я помню прекрасно, – сомнамбулически отозвалась Лора. – И помню это удивительное совпадение, в мою, так сказать, пользу. Ошибочный звонок и рухнувшую железную балку, в щепки разбившую деревянную лежанку. Подивилась еще, как меня судьба бережет. А это, оказывается, была не судьба – это была ты. Но почему? Почему именно меня ты спасала?
– Потому что мы родственные души, практически одно целое. Вернее, могли бы быть неким абсолютным симбиозом, если бы… – Беа замолчала.
– Но почему «бы»? Что этому мешает? Если бы что?..
– Если бы ты меня не убила когда-то.
– Убила?! Я – тебя? Что ты такое говоришь?
Но Беа не ответила, только поморгала ресничками. И тут же, колыхнувшись в воздухе, исчезла.
Неужели на земле вообще нет ничего хорошего, что в своем первоисточнике не имело бы гадости?
Глава 14
Томки
Мастерская Томки – ателье – находилась в довольно вместительном лофте, оформленном в стиле русского авангарда 20-х годов, с макетами лестниц, уходящих в небо, подвешенных к потолку авиапланеров времен Первой мировой войны, и с плакатами из той же эпохи и конструктивистскими развалами по углам.
Лора совершала уже третий круг, не в силах оторваться от плотно развешенных по стенам фотографий – через три недели был назначен вернисаж, а значит, снимки переедут прямо в городскую мэрию, в самый престижный выставочный зал. А пока Томки собрала их здесь, у себя, размышляя, как лучше организовать экспозицию.
Увиденное привело Лору не просто в смятение – в некое высокое беспокойство души. Сердце прыгало, как мячик на резинке, – это были портреты детей с синдромом Дауна, в возрастном диапазоне от трех месяцев и до, возможно, двадцати лет. И были это лица ангелов – не человеков.
Фотографии, сделаные с невероятным мастерством, имели такое искусное освещение, что, казалось, каждое лицо находится под неким волшебным увеличительным стеклом, позволяющим заглянуть в самую суть изображенного ребенка.
Лица эти нельзя было назвать ни веселыми, ни грустными, в каждом из них было нечто, что заставляло думать о вечности, о сути бытия, как если бы на тебя смотрели марсиане и, проникая в самую душу, просили, нет, не ответов, – а просто взять за руку и полетать вместе с ними. Это были взрослые дети, в глазах которых было ГЛАВНОЕ понимание. Инопланетяне, залетевшие в нашу жизнь, чтобы разбередить сердца и сдвинуть с места душу. Инакомыслящие, инакочувствующие, инаковыглядящие.
– Когда?! Когда ты это сделала? Это совершенно потрясающе! Я не знала, что ты занимаешься фотографией! Да еще такой! – Лора с трудом подбирала слова, она слишком была охвачена чувствами.
– Я работаю с этими детьми уже почти год. И это изменило мою жизнь.
– Но ты никогда об этом мне не рассказывала! Ты что, считаешь, что я слишком испорчена, чтобы понять ТАКОЕ?
– Совсем нет. Просто об этом я не умею рассказать словами. Я ж не поэт, а только художник. Теперь вот, смотри.
Лора вглядывалась, вглядывалась и не могла наглядеться. В эти лица можно было всматриваться как в собственное отражение на водной поверхности. И искать за ним то, что было потеряно или утрачено.
Это был новый Опыт. Новая Инициация. Совершенная без помощи Глаза, а с помощью Томки, ее лучшей подруги, – оказалось, она знала то, чего не знала Лора.
Похоже, Томки абсолютно не нуждалась в пробуждении своего воображения – ей его было не занимать. Ну, в общем, Лора это давно подозревала. И теперь видела неоспоримые доказательства. «Значит, она всегда была такой, какой я только пытаюсь стать с помощью Беа», – подумала Лора.
– Знаешь, я вдруг поняла очень простую вещь – искусство должно быть про главное – иначе это не искусство. А сегодня назвать любое говно постмодернизмом – все равно что святой водой окропить. – Томки взяла Лору за руку и заглянула ей прямо в душу своими чуть разбегающимися в стробизме ореховыми глазами. – Больше того, жизнь должна быть про главное. Иначе это не жизнь. Понимаешь, нельзя отвлекаться на пустяки. Мы существуем в мире, где присутствуют жизненно важные сообщения. Их структура нетривиальна, она соизмерима со сложностью мира. Творчество есть акт моделирования сообщений. Находятся авторы – проводники, способные словами, текстом, формулами, языком выразить эту модель без профанации, демонстрируя адекватность мышления всей сложности мироздания. А эти дети – сами проводники. Их надо только понять.
О да, Лора теперь понимала, что хотела ей сказать Томки.
– Ну да, – медленно, как бы говоря с самой собой, кивнула Лора. – И Карл об этом говорит – форма может быть любая, если художник талантлив, а содержание, оно одно на всех – космическое одиночество.
– Вот именно. Он знает, о чем говорит.
– Значит, его можно чувствовать, даже не будучи художником? – удивилась своему открытию Лора.
– Посмотри, они же чувствуют.
Томки обвела рукой фотографии. Лора и Томки стояли посреди огромной мастерской, в окружении детских лиц с тем самым выражением космического одиночества в глазах, крепко держась за руки, бессознательно ища друг в друге сил и поддержки – не так-то просто оказалось переварить это знание.
– Господи, но как ты их нашла? Этих детей? Где? – очнулась Лора.
– Меня Карл попросил заниматься с ними какими-нибудь искусствами. Рисованием, например.
– Карл?! – Лора онемела от изумления. – А он-то какое отношение к ним имеет?
– Самое прямое – это он содержит пансионат, вернее, школу-дом-больницу для этих детей. Причем уже много лет. Я и сама не знала, пока он меня не «привлек». Была шокирована не меньше, чем ты. Он вообще удивительный человек, только с виду прост как тост, а на самом деле там настоящее патрицианство духа, бо-ольшая редкость в наши дни. К тому же добр и готов этой добротой делиться, что сегодня еще реже. А в остальном вполне обучаемый.
– Можно подумать, что ты меня уговариваешь. Почему же тогда сама с ним не осталась?
– Потому что меня он не любил, так, скоропостижный романчик, без последствий. А тебя любит.
– Как ты можешь быть в этом уверена? С его-то репутацией соловья-разбойника.
– Ло, он тебе сына предлагал родить! И никакой такой репутации – россказни завистливых дур. Просто ему с бабьем не везло. Включая доченьку. Такое бывает, и именно с натурами сильными. Слабаки, на своих комплексах тренируясь, такими виртуозами становятся, что в любой ситуации ориентируются, как гиены, – самые гадкие, самые подлые и самые живучие. А сильные и благородные, они-то в личной жизни и есть самые уязвимые.
Лора уже рассказала Томки о лондонском приключении. На подругу это особого впечатления не произвело.
– Каждый развлекается как может. Тем более когда есть таки-и-ие возможности. А приличных людей вокруг все меньше. А психически нормальных еще меньше. Ты вот – из немногих.
– Ты в этом уверена? Ты во мне ничего странного не заметила? За последнее время? – Лора была практически готова вывалить на подругу потустороннюю историю с Беа. – Ты находишь меня адекватной?
– Адекватной чему?
– Ну… этой… жизни.
– Вполне. Больше того, – Томки сделала вид, что присматривается, – расцвела, похорошела, вид иногда задумчивый, но это всем влюбленным свойственно. И не пугайся, пожалуйста, странностей – нестранные так скучны!
– Ну, да… – У Лоры даже заломило зубы от невыносимого желания поделиться сокровенным, но что-то мешало ей почти физически, как если бы она вдруг забыла слова, которыми возможно было бы описать все произошедшее с ней за последние несколько месяцев.
