Татьяна Веденская - Плохие девочки
– Ты не понимаешь. Стас – он не хороший. Ты должна мне верить, я с ним все равно не могла бы жить дальше. Даже если бы я не встретила Ваню.
– Ваню? – вздрогнула я. О том, что муж Марлены для моей подруги просто Ваня (может, даже Ванюша или еще как-нибудь ласково и бесцеремонно).
– Ты хоть представляешь, что это такое – встретить нормального мужика. Ты оглянись вокруг. Кругом одни Пашки…
– Я сейчас сильно извиняюсь, ты не моего бывшего поминаешь всуе? Ты это брось! – возмутилась я.
– Все вокруг какие-то… недоделанные. Знаешь, недоученные, недовоспитанные, недоработавшие, недочувствовавшие.
– Недочеловеки? – я хмыкнула, глядя на то, как Сашка прикурила сигарету прямо от своей газовой плиты.
– И все говорят, что ты не такая. Недостаточно красива, недостаточно умна, нехороша, кругом виновата. Что кофе недостаточно горячий, что водка недостаточно холодная. Ты просто не представляешь, как я от этого устала. От того, что на меня орут – вот тут, на этой кухне, при моих сыновьях. Ты знаешь, что Серега начал меня «посылать»? Наслушался папочку.
– Почему же ты просто не ушла?
– Куда? – Сашка истерично расхохоталась и затянулась своей сигаретой больше, чем, видимо, умела. Курить она стала совсем недавно, что дополнительно сказывалось на цвете ее лица. Какая-то жуткая саморазрушительная волна, но уж точно не любовь. – Куда мне идти?
– Я не в этом смысле. Это же твоя квартира. Я имею в виду… Саша, ты должна была расстаться со Стасом, а не крутить роман с Марлениным мужем. Можешь меня выгнать, но Марлена ничем перед тобой не виновата. И ты не должна была так поступать.
– Как так? В конце концов, – замотала головой она, – я же не тащила его силком в койку. И не думаю, кстати, что до меня он был ей всегда верен. Честно, не думаю.
– И ты мне говоришь, что это – мужчина? И ты говоришь, что любишь его?
– Я не говорю, что я люблю его! – отчаянно дернулась Саша. В ее глазах читалась паника. В ее голове была путаница, такая же точно, что и у нее на кухне. – Это просто… что-то выше меня. Как маленький отпуск посреди какой-то бесконечной беспросветной вахты на комсомольской стройке. Глоток воздуха, а ведь обычно мне кажется, что я только барахтаюсь в каком-то гнилом болоте.
– Мне кажется, ты нагнетаешь. Стас, конечно, не идеал. Но и не так уж он плох, как ты его малюешь.
– Стас совершенно обычный, – вздохнула она. – Своего не упустит. Думает только о себе. В сущности, если вдуматься, все они такие. И Марлена твоя, окажись на моем месте, поступила бы точно так же. Уж не отказала бы себе в возможности хоть какой-то иллюзии счастья. Все наши нормы, приличия – пустые звуки, когда речь идет о чем-то кровном. Каком-то шкурном интересе.
– Я уверена, что не все такие.
– Да, – кивнула Сашка. – Да, ты не такая. Ты еле увернулась от свадьбы с одним ничтожеством, так теперь путаешься с другим. Вокруг тебя все время какой-то сброд, потому что ты наивная романтичная простофиля. Ты такая, поэтому ты и не можешь найти никого нормального.
– Ну, знаешь, – обиделась я, но Карасик этого даже не заметила. Она беспокойно говорила и говорила, как будто хотела словами заглушить голос совести, звучащий внутри ее.
Интересная штука – эта совесть. Вроде ведь и нет ее. Особенно в наше время, когда между «хорошо» и «плохо» теперь имеются еще «плохо, но иногда можно», «если никто не заметит, то и хорошо» и «прав тот, у кого ружье». Но иногда совесть вдруг просыпается и начинает с тобой говорить. И этот диалог – самый изматывающий в мире, потому что остановить его невозможно. Чем больше аргументов, оправданий, примеров из жизни других людей ты подбрасываешь в топку этого диалога, тем жарче горит всепоглощающий огонь внутреннего чувства вины. И ты не можешь остановиться, ты не можешь спать, ты крутишь одни и те же ситуации много и много раз по кругу, пытаясь найти точку опоры. Пытаясь снова убедить саму себя, что ты не поступила так, чтобы теперь тебя нужно было презирать.
– Я хочу, чтобы она все узнала. Я хочу, чтобы он от нее ушел, – сказала Карасик, а глаза ее горели такой злобой, что я отшатнулась.
– Но… как ты можешь. У них дети.
– У всех дети, – махнула рукой Сашка. – Я хочу, чтобы ее хрустальный замок разлетелся на куски. Что такое Снежная королева без своего замка?
– Она ни фига не Снежная королева. Это, скорее, ты какой-то жуткий тролль. Сашка, что с тобой случилось?
– Я стала ведьмой от горя и страданий, – криво усмехнулась она.
– Значит, ты не хочешь счастья себе. Ты хочешь только несчастья ей? Но зачем? Зачем?
– Даже не знаю, – Сашка передернула плечами. – Просто так! Почему всему нужно искать причину? Я хочу вывести ее на чистую воду. Я хочу посмотреть, как она вырулит в этой ситуации. Муж ей изменяет, но она сидит в своей выложенной пушистой ватой оранжерее за счет того, что он ей это позволяет. Мне интересно посмотреть, как она закроет на все глаза. Как она примет его подарки и извинения, как наденет еще одну шубу, прекратит общаться со всеми вами и сделает вид, что ничего не случилось.
– Это то, что сделала бы ты? – догадалась я.
Сашка ничего не ответила, только посмотрела мне в глаза, и взгляд ее был шальной, ненормальный. Как будто какой-то бес вселился в нее и искренне веселился, наслаждаясь разрушениями и жертвами, которых удалось добиться.
– Ну да. Я бы сделала так. И она сделает так, будь уверена. От такого мужа не уходят, поверь мне, – она ухмыльнулась. Я молча смотрела на нее, пытаясь как-то собраться. Хотелось вскочить и уйти. Может быть, это и нужно было сделать, но я не могла вот так взять и бросить ее. Она стояла напротив меня с растрепанными волосами, с дикими, ненормальными глазами – и я понимала, что она не в порядке. Что она заблудилась, запуталась в каких-то дебрях своего подсознания. Это не она, это какой-то монстр, который завладел ею. Вот что может случиться с женщиной, которая редко ездит в отпуск. У которой недостает денег на периодические СПА-процедуры и массаж. Она свихивается и сходит с ума. И начинает превращаться в стерву. Это как становиться вампиром. Или чудовищем. Но все-таки, пока не наступило полнолуние, чудовище можно попробовать расколдовать.
– Так что же, ты не пойдешь и не скажешь ей все? – спросила я. – Или пойдешь?
– Я надеялась, что к ней пойдешь ты, – вдруг заявила она.
– Я? – вылупилась на нее я. – Ты с ума сошла? С чего бы мне-то с ней отношения портить?
– А почему это ты испортишь отношения? Теперь, когда ты все знаешь, разве это не твой святой долг – рассказать ей все как есть? Разве ты имеешь право молчать, зная, что ее муженек ей изменяет?
– Ты точно чокнулась. Ничего я ей не скажу.
– И будешь смотреть, как муж ее обманывает? – поддела меня Сашка. – Да ты сама не сможешь. Ты же честная! – и в ее словах было столько высокомерия или даже презрения, что я ужаснулась.
– Никогда не думала, что это недостаток. И потом, никакая я не честная. И ничего я ей не скажу. Сама говори, если тебе надо. Я эту бомбу взрывать не собираюсь. Вестников, приносящих плохие вести, всегда убивали.
– Я не могу, – она покачала головой.
– Почему? Совесть? Ты же сказала, что у тебя теперь совести нет, одна сплошная жажда убийства! Ты же крови жаждешь!
– Я не могу, потому что Стас меня тогда убьет, – перебила меня она.
– Да что он может тебе сделать? Бросит тебя? Ха-ха! Три ха-ха!
Сашка спокойно подождала, пока я перестану истерично хихикать, но ее глаза оставались серьезными. Потом она вздохнула и продолжила:
– Во-первых, ты его плохо знаешь. Ты забыла, что он Ольховскому руку сломал. И никто не знает, из-за чего на самом деле. Если ты хочешь знать мое мнение, то уж точно не из-за меня.
– Почему это? Обманутый муж…
– Этот обманутый муж, стоя в офисе и глядя, как мы лежим голые на кожаном диване в директорской переговорной, только ухмыльнулся и сказал, что не будет нам мешать. И добавил, что мне определенно следует похудеть, – горько рассмеялась она. – Что я смотрюсь тяжеловесно… сзади.
– Какой кошмар.
– После этого он вышел из переговорной, а минут через пять крикнул, что, если мы закончили, ему нужно переговорить с Ваней. По работе. Так что уверяю тебя, дело не во мне. Плевать ему на меня с высокой колокольни. Он бы, может, давно ушел, если бы повод был. А почему он Ольховскому руку сломал, никто не знает.
– Кроме Ольховского, – резонно заметила я.
– Кроме Ольховского, – задумчиво протянула Сашка. – Кроме него. Но он тоже молчит и не звонит. А когда я ему позвонила, сказал, что сейчас у него сложный период. Сложный, а? А у меня легкий. И попросил пока притормозить. Вот я теперь и торможу. Сижу тут, не знаю, куда мне деваться. А всем важно только, чтобы Марлена ничего не узнала.
– Он тоже тебя просил ничего не говорить? – поинтересовалась я.
– Не то слово. Умолял. Говорил, что не хочет делать ей больно. А мне делать больно хотят все!
– Ты сама делаешь себе больно. Саша, ты должна забыть их всех и жить дальше, – я встала и вынула у нее из рук еще одну, уже третью за этот час, сигарету. – Тебе не нужно все это. Месть, злоба, ненависть. Ты понимаешь, что все это только разрушает тебя. Тебя, а не их. А уж Марлена-то тебе точно ничего не сделала.
