Татьяна Веденская - Плохие девочки
– Я просто полюбила ее мужа, – пробормотала Саша. – Ты понимаешь? Разве такое не случается? Это же просто бывает. Кто может такое контролировать? Я приехала к нему в офис, вернее, я приехала к Стасу в офис, он забыл дома ноутбук, нужно было срочно его привезти. А Стас уже уехал. Между прочим, даже не отзвонился мне, чтобы я не ехала. А Ванька был такой… Стас никогда меня не понимал.
– И я! Я тебя тоже не понимаю. Не понимаю! – я схватилась за голову, вскочила и заметалась по кухне. – Ты извини, мне надо идти.
– Знаешь, сколько я за эти семь лет от мужа получила цветов? Ни одного букета! А чтобы мы посидели и поговорили? Он вообще меня не замечал. Я была для него чем-то вроде мебели в спальне.
– Ты понимаешь, что это нормально? Это семейная жизнь! – крикнула я. – Если ты выходишь замуж, а потом что-то идет не так, ты идешь к психологу. Ты разговариваешь с мужем, ты разводишься, в конце концов. Но ты не идешь к мужу своей подруги и не спишь с ним. Это разве не понятно?
– Он был очень усталым в тот день, – продолжала вещать Сашка, не слыша и не слушая меня. Ей казалось, что у нее есть что-то очень важное, что я обязательно должна знать. И после чего все встанет на свои места. Но дело в том, что в ее словах ничего такого не было.
Все было… ужасно банальным. Ваня Ольховский был очень усталым. И очень симпатичным. И в дорогом костюме, сшитом на заказ. Он предложил Сашке подбросить ее до дома, раз уж она приперлась в такую даль. Да еще пешком. Она же у нас не водит машину.
– Мы с ним просто разговаривали…
– Мне кажется, слово «переспали» подразумевает кое-что еще, кроме разговоров, – хмыкнула я. – Или я ошибаюсь.
– Он мне всегда нравился.
– Он всем нравится! – гаркнула я. – Даже мне. Он классный мужик. И что теперь? Неужели ты не понимаешь, что это никак и ничто не может оправдать?
– Мне и не надо оправданий.
– Тогда что тебе от меня надо? – устало спросила я.
– Чтобы ты просто меня поняла.
– Это нетрудно. Я тебя поняла. Ты переспала с Ваней Ольховским. Теперь я хорошо понимаю, почему ты не можешь и не хочешь видеть Марлену.
– Ты не понимаешь. Он не любит ее. Он живет с ней, потому что боится сделать ей больно. Она же такая… оторванная от жизни.
– Ну, конечно! Все мужья, которые изменяют женам, говорят какие-то такие жуткие банальные пошлости. Но ты-то зачем это слушаешь? Ты же их видела. Ты же знаешь, какая у них хорошая семья.
– Он любит меня! – Ей было больно, ее лицо было просто перекошено от боли. Я не могла поверить, что моя Караська, как и миллионы других несчастных, утонувших в самообмане баб, рассказывает себе эти сказки.
– Да-да, а с ней он только из-за детей. Или еще – Марлена больна, и он не может ее оставить сейчас. Вот позже – так непременно. На будущий год непременно.
– Выслушай меня! Выслушай!
– Зачем? – я уставилась на нее. – Зачем ты вообще мне это сказала? Что ты хочешь, чтобы я теперь сделала? Почему ты не могла смолчать? А, Саш? Тебе что, слишком тяжела оказалась эта ноша? Ольховский молчит, а ты не можешь? И что теперь делать мне?
– А что такое ты должна теперь делать? – возмутилась она, перегородив мне дорогу в прихожую. – Живи себе, как и раньше. Можешь сделать вид, что вообще ничего не знаешь.
– Не могу. Ты это понимаешь? Если я смолчу и ничего не скажу Марлене, получится, что я ее предала, да? Если же скажу ей все это – фу, какая гадость. Получится, что именно я разобью ее сердце. Возможно, разобью ее семью. Господи, Карась, почему ты не могла смолчать?
– Может, я хочу, чтобы это стало всем известно?
– Зачем? – снова растерялась я. – Слушай-ка, подожди. Я ничего не поняла. А Стас…
– Что – Стас? – нахмурилась Сашка.
– А он-то вообще тебе изменял?
– А я никогда и не говорила, что он мне изменял! – спокойно произнесла Карасик.
– Что-о! Как это – ты не говорила?
– Не говорила, – покачала головой она. – Это Бася сказала. Она его у Аньки увидела.
– Так он что, с ней не спал?
– Нет, – покачала головой она. – То есть не знаю, как там у них сейчас. Может, уже и переспали. Кто знает. Я вообще не знаю, почему он именно у Аньки остался. И не хочу знать.
– А почему он тогда… почему он ушел? – спросила я, с трудом сводя одни концы этой во всех смыслах грязной истории с другими.
– Ну, тут все просто, – улыбнулась (!!!) Караська. – Он узнал про нас с Ванькой.
– Какой кошмар.
– Он застал нас. В офисе, прямо в приемной.
– Я могу обойтись без этих подробностей, честно. – Я села обратно на ее облезший от времени кухонный диванчик и взяла бутылку мятного ликера. Наливать его в стакан у меня не было ни времени, ни желания, так что я отхлебнула из горла. И в момент, когда я его проглотила, Карась сказала:
– Это мне Ваня подарил!
– Тьфу ты! – я чуть не подавилась и тут же отставила ликер, словно бы он был отравленным.
– Все в порядке?
– Нет! Не в порядке. Совершенно не в порядке! – бурлила я, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями. И тут один весьма не пустой вопрос зародился у меня в переполненной сомнениями голове. – Я только не поняла одного. Стас знает о вас с Ольховским?
– Еп!
– Что за еп? Знает?
– Ну, конечно. Как ты думаешь, если он увидел нас в момент практически наивысшего блаженства, или как там говорят в романах?
– Фу! В общем, он знает. Тогда почему он-то молчит? Почему он-то ничего не скажет Марлене? И вообще всем?
– Вот это вопрос, – кивнула Сашка.
– В смысле?
– А в том смысле, что мой муж Стасик, застав меня в объятиях своего шефа, ничего не сказал ни Марлене, ни вообще кому другому. Молчал, как рыба, хотя нормальный мужик тут же устроил бы грандиозный скандал. Разве нет? Но не Стасик. Он просто ушел.
– Ну, просто он не хочет выметать сор из избы? – предположила я.
Сашка усмехнулась и как-то уж слишком зло сказала:
– Да уж, Стасик мой – очень большой чистюля. И сор выметать не хочет. Причем настолько, что через пару дней после того, как он нас застал… ну, в соитии, так сказать, он мне позвонил и сказал, что хочет, чтобы я тоже молчала.
– Молчала? – опешила я. – Ты?
– Да. Сказал, что требует, чтобы я тоже молчала. Мол, нечего о своем блядстве звенеть на всех углах. И портить людям жизнь. Вот, ты представляешь, какая забота! И от кого? От Стаса! Короче, наорал на меня и велел молчать. Беречь хрупкий брак моего любовника. Каково, а? Что может быть более странного? Может быть, он тоже бережет чувства Марлены? Чтоб ей пусто было! Почему, скажи мне, весь мир так трясется за то, чтобы она не проронила и слезинки? Что в ней такого, что каждому есть дело до ее счастья?
Глава 10,
о добре и зле и немного о быстродействующих дрожжах
Про то, что папа Карась всегда считал свою дочь ошибкой природы, я, кажется, уже говорила. Так было всегда, а если и не всегда, то никто из нас, во всяком случае, не помнил того времени, когда папа Карась хоть в чем-то Сашку одобрял. Я принимала это как данность. Просто привыкла пропускать мимо ушей все его выпады в Сашкину сторону. Хотя, если вдуматься, это было странно. Вся их семья была странной, честно говоря.
Сашка была единственным их ребенком. Что тут странного, скажете вы? Ничего, если учесть, что Сашкин отец всегда страстно желал быть отцом мальчика. И было бы логично попробовать родить кого-то еще, раз уж получилась такая вот бракованная версия ребенка. Но Сашкин папа не искал легких путей. Действительно, зачем мучиться, делать еще детей. Тем более что тогда был еще СССР, а в нем, как известно, секса не было. А как ты, позвольте спросить, сделаешь ребенка без секса? Сашку они, скорее всего, сделали на картошке. Потому что даже в СССР – на картошке секс все-таки встречался. Но не ехать же ради второго ребенка снова перекапывать колхозные поля? Пришлось работать, так сказать, с имеющимся материалом.
Сашка была нежной, немного полноватой с самого детства девочкой. Папа с завидным постоянством пытался делать вид, что она – спортивный мальчик. Он отдал ее в секцию футбола, причем в ту, где были одни мальчики, специально договорился с тренером. Может, даже взятку дал. Кучу перфокарт, наверное. Там, где работал папа Карасика, только и было что много чая и перфокарт. Денег тогда еще никто никому не давал, все стеснялись. Боялись обидеть деньгами. Что может быть более странного – обидеть деньгами! Как будто нельзя обидеть перфокартами.
– Мы будем приходить за тебя болеть! – воодушевленно кричал он, подталкивая Карасика к спортзалу. И он был страшно возмущен, когда она вдруг начала оттуда проситься. Он запретил ей бросать секцию, несмотря на то, что она плакала и говорила, что мальчики там смеются над ней.
– Была бы мальчиком, не смеялись бы, – сомнительно аргументировал ее папа. Тогда у Карасика нашлись другие методы. Совершенно случайно и уж точно никак не предумышленно ей попали мячом в лицо, отчего у нее немедленно образовалась гематома, сотрясение и кровотечение из носа.
