Ольга Рожнёва - Небесные уроки
Катя постояла ещё минуту и села. В автобусе воцарилась полная тишина. Был слышен только шорох колёс о шоссе и движение воздуха, рассекаемого плавным ходом автобуса.
Марина взяла руку дочери в свои руки: она немного дрожала. Марина подвинулась и обняла Катюшу, та прижалась к матери, потом положила голову ей на плечо. Когда Марина уже почти успокоилась, Катя тихо сказала ей на ухо:
– Мам, знаешь, мы вернёмся домой – и снова вместе в храм сходим! Ты не думай – я всё помню: и Рождество, и лампадки, и как мы с тобой причащались – всё! Не знаю, почему мне не хотелось ходить с тобой так долго… Какое-то прям помрачение… А вот сейчас, когда сказала им всё, что думаю, как-то сразу поняла: я верю по-прежнему! Знаешь, как будто туман какой-то в голове рассеялся – и всё стало ясно!
Марина подумала про себя: «Это потому, доченька, что ты исповедала Господа нашего Иисуса Христа. И сделала это смелее, чем могла бы я сама…»
Так она подумала, а вслух сказала:
– Конечно, снова вместе будем ходить!
Регина опять начала что-то громко рассказывать, а пассажиры – переговариваться между собой. Автобус мчался вперёд, на Святую Землю, а Марина с дочкой так и сидели, крепко держась за руки.
Знамение для вразумления
Василий Коноплёв колебался. Всегда такой уверенный и рассудительный, настоящий столп верных, он сейчас пребывал в сомнениях. Хорошо, что эти сомнения очень скоро разрешатся. Совсем скоро – завтрашним утром. Если разрешатся не так, как ожидалось, значит, всё, чем он жил до сих пор – неправильно. И нужно всё перечёркивать и начинать жизнь сначала. Только сильный может признать свои ошибки. Не виляя, честно, без самооправданий. Сможет ли он? Найдёт ли силы?
Но не будем забегать вперёд.
В выселке Ильинском, в медвежьем глухом углу огромной Пермской губернии, в версте от Белой горы, толковали не о земном – рассуждали о небесном. В распахнутое окно просторной избы заглядывал тёплый солнечный луч, гулял по чистым половицам, покрытым домоткаными половиками, перебегал с тёмных ликов древних икон в красном углу на старинные книги – Псалтирь, Часослов, Минею.
В избе на больших, основательных лавках устроилось много народу: степенные мужики с окладистыми бородами разного возраста внимательно слушали чтеца. В руках – кожаные чётки-лестовки, по келейному правилу каждый из них аж по десять лестовок за день обычно исполнял, иные – и больше, по усердию. Да с поклонами – земными и поясными. По лестовке и за неисправленные души молились – по три поклона земных за каждую.
Наконец чтение на рассуд поучительного повествования из рукописного сборника старых лет закончилось, и мужики дружно, не перебивая, принялись обсуждать услышанное и поочерёдно наставлять друг друга в духовной жизни. Прерогатива в наставлениях принадлежала, однако, начётчику, главе старообрядцев беспоповского толка Василию Коноплёву.
Василий был человеком незаурядным. На десятом году он выучился грамоте, молился с беспоповцами, со стариками и простолюдинами. Когда стал приходить в возраст, полюбил читать Божественное Писание. Все свободное время отдавал чтению книг, покупал их или просил у других для прочтения.
И постепенно стала разгораться в нём ревность подвига. Ночами часто вставал на молитву перед иконами Господа Вседержителя и Пречистой Богородицы и молился усердно, горячо, со слезами. Просил Господа: «Господи, открой мои очи, дай разуметь путь спасения! Скажи мне путь, каким мне идти, научи творить волю Твою!» И в такой заботе он пребывал долгое время. Потому и не женился – чтобы не было препятствий к рассмотрению истинного пути.
Этим жарким, грозящим засухой летом 1893 года Василию Коноплеву исполнилось только тридцать пять лет. В тёмных прядях его волос, как и в аккуратной бороде, не видно было ни одного седого волоска. Правильные черты лица, выразительные большие тёмные глаза, внимательный умный взгляд притягивали к себе внимание. Когда же Василий начинал говорить, речь его была так толкова и рассудительна, что всем становилось понятно: Сам Господь даровал ему дар убеждения, дар вести за собой.
И потому, несмотря на молодость, старообрядцы Осинского уезда, чьи многочисленные скиты и кельи раскинулись рядом с Белой горой, видели в нём главу и наставника. Если б попов здесь признавали – Коноплёв бы точно попом стал. Но не признавали.
После чтения на рассуд старообрядцы не расходились. Всех ожидала общинная, соборная трапеза – щедрая, достаточная. Хозяйства у старообрядцев были справные, как говорится, тугие. Если трудиться с душой да вино не пить – Господь всё посылает. Славились пчеловодством. У самого Василия пасека изрядная и знатный мёд…
Сели за стол. Достали каждый свою «соборную» чашку, полотенце. После трапезы чашку в полотенце каждый завернёт и с собой унесёт. Василию нравился строгий, давно заведённый ритм, нравились чин и порядок. Душа любила. Во всём порядок должен быть – это хорошо и Господу приятно. У Него ведь тоже – стройные чины ангелов и архангелов… И все стройно поют, а не вразнобой…
Как-то Василий съездил на богомолье в Черемшанский монастырь Саратовской губернии – лавру раскольников, и ему там так понравилось, что давняя мечта стать иноком опять всколыхнула душу. На всенощном бдении множество чинных монахов, впереди седые схимники; сотни возжженных свечей и горящих лампад перед богатым иконостасом, чтецы читают неспешно, внятно и благоговейно, все крестятся и поклоны кладут один в один – порядок и благолепие… Остаться пока не решился. Вернулся домой.
Вообще, в Осинском уезде, безопасно далёком от приходских церквей Пермской епархии и пастырского попечительства, прижилось множество раскольничьих начетчиков самых разных согласий – поморского, часовенного, беловодского, австрийского – кто во что горазд. И каждое согласие считало свои учения самыми верными, самыми истинными.
Василий был ярым раскольником и своими речами приводил в сомнение даже православных. Он знал твёрдо, что многое в Православной Церкви несогласно с патриаршими книгами, которые были до патриарха Никона. Называл православных еретиками, что нагло извращали святое учение Христа и апостолов, но вот доказать этого у него никак не получалось. А он искал истину. С детства такой уродился.
Поехал в Москву, всё обошёл – Хлудовскую библиотеку, Синодальную библиотеку, Николаевский монастырь… Съездил в Сергиеву Лавру. С настоятелем Николаевского единоверческого, то бишь православного, монастыря отцом Павлом поговорил себе на горе. А тот – бывший старообрядец. В православие перешёл. Да такой умный старец… С великой любовью принял… Забыв свою старость, подолгу с Василием беседовал. И через его слова о полноте даров Православной Церкви, что имеет преемство от святых апостолов, обуяла Василия буря сомнений в своей правоте. Сон потерял.
Пришёл, можно сказать в отчаяние. Как правду узнать?!
А в Сергиевой обители увидел книгу, писанную рукой преподобного Кирилла Белозерского. Оказалось, в чём они, старообрядцы, Православную Церковь обвиняют – неправильно. И древнейшие книги то подтверждают… Привёл Господь Василию видеть своими глазами слова, о которых они, старообрядцы, спорили и называли их нововведением и ересью: имя Иисус, Символ веры без прилога «Истиннаго», аллилуйя трижды, в четвёртый «слава Тебе Боже» и прочее.
А когда ехал домой – узнал, что на Белой горе православные служат молебны о ниспослании благовременных дождей. И как ни отслужат – дождь идёт. Что за притча? Грешников Бог не слушает…
И Василий решил для себя: как Фома неверующий, он уверует только тогда, когда увидит всё ясно сам, собственными глазами, или когда несомненно докажут, какая Церковь имеет полноту благодатных даров. Братии пока о своих сомненьях не рассказывал – сам сначала должен всё понять…
Пока думал да вспоминал – соборная трапеза закончилась. Встали чинно, помолились. Василий сказал веско:
– Завтра на Белую гору идём. Едет к нам преосвященный Петр с духовенством. Освящать место и закладывать храм свой собираются. Так мы – силу молитв православного архиерея спытаем.
Степан, старец седой, уважаемый, возразил:
– Тут и пытать нечего. Они всегда перед дождём свой молебен послужат – конечно, дождь и идёт. А сейчас засуха стоит – и никакого дождя не предвидится. Не получится у них народ обмануть!
Сын его, Фёдор, тоже седой уже, поддакнул:
– Не выйдет на этот раз! Пауков множество сети плетут в лесу. Кукушка кукует долго-долго. А ещё – прислушайтесь!
Прислушались. С недоумением глянули на Фёдора. Он пояснил застенчиво:
– Разве не слышите? Отсюда слышно, как лягушки у Ирени поют… Значит, дождя не будет!
Степан сына осадил:
– Погодь, со своими пауками да лягушками!
Отцы сдержанно усмехнулись в бороды. Степан добавил со знанием дела:
– В окно гляньте!
Посмотрели в окно.
