Владимир Дурягин - По дороге к Храму

Миновав лесополосу и журчащий ручеёк, они вышли к берегу. Взглянув на бугор, где росли сосны старушки, Антонина вздрогнула и оцепенела: на том же месте, что и четырнадцать лет назад, к ним спиной сидел военный, в застиранной до белизны гимнастёрке. Он слегка наклонил голову, как бы прислушиваясь к их шагам, поднялся во весь богатырский рост и, сутулясь, спустился по прибрежному склону к реке, не желая мешать благополучной семейке.

– Мам, тебе плохо? – настороженно спросила Алёнка.

– Так, что-то… – безотрывно глядя туда, где скрылся военный, проговорила Антонина и, сорвав с головы косынку, чуть ли не бегом припустила к обрыву, надеясь увидеть его сию же минуту. Андрей, ничего этого не замечая, по заросшему осокой берегу, пробрался к своей лодке и уже закреплял мотор.

Антонина, присев на боне, задумчиво шлепала бельем по воде. Алёнка поджидала Лукича. Наконец мотор взревел, наполняя, синим дымом прозрачный воздух и лодка, описав круг по заливу, причалила к боне.

– Ну, что красивые, поехали кататься?! – Предложил возбужденный Андрей.

Антонина не отозвалась. Её мысли были где-то совсем далеко.

– Мам, давай прокатимся…

– Да плывите вы! – Едва сдерживая одышку, через силу высказала она. – Всю воду замутили.

Алёнка озорно хихикнула и шагнула в лодку.

– А мне дашь порулить? – спросила она Андрея.

– Здесь коряг много. Там дам. – Махнул он за черту камышей и запустил мотор. Густые заросли камыша они преодолели на вёслах, подняв мотор на корму.

За камышами, на просторе, было ветрено и волнисто. Андрей опустил винт в воду и запустил мотор, направляя лодку к острову, на котором в далёкой юности прекрасно проводил время с Антониной, не кем ещё не тронутой и немного диковатой, как ему тогда казалось. Обогнув остров, он крикнул падчерице.

– На, рули.

Та с готовностью перебралась на корму и приняла ручку управления.

– Только сильно не лавируй. – Крикнул ей в ухо отчим и увидел, как она весело рассмеялась.

Алёнка управляла лодкой не первый раз. Но сегодня она была в особенном настроении. Она делала крен, то на один борт, то переваливала на другой, озорно поглядывая на Андрея. Тот не протестовал, ему самому нравилось её баловство. Они уже с полчаса, гоняли по реке, распугивая стаи задремавших чаек и обдавая себя холодными брызгами.

– Поехали за мамой! – Крикнула Алёнка и развернула лодку на полосу камышей. Отчим погрозил ей пальцем, но она что-то напевая под шум мотора, намереваясь с ходу проскочить камыши, со всего маху врезалась в их ядрёные дебри. Лодку тормознуло так, что Алёнка улетела, словно из пушки прямо в руки Лукича, сидящего посередине. Они оказались в объятиях друг друга посреди высоких камышей. Его левая рука крепко прижимала половинку её оголившегося зада… Вдыхая аромат её волос, Андрей на мгновение закрыл глаза но, взяв себя в руки, расслабил объятия. Алёнка же вцепившись в его воротник, не спешила, от него отделятся. Она ещё никогда не была так близко с взрослым мужчиной, тем более с таким, который ей был достаточно симпатичен. Она рассматривала его брови, нос, ловила его дыхание, подставляя свои пухленькие губки, к его губам. Она поняла, что уже созрела для совершения той самой глупости, что может быть между мужчиной и женщиной. Андрею, показалось, что никогда не было того кошмарного прошлого, а просто был сон, который сейчас превратился в счастливую реальность!.. И, Антонина, вот она, в его руках, сама провоцирует, желая его!.. Он неровно задышал, решив больше никому, никогда её не отдавать, но вдруг услышал недовольный возглас Алёнки:

– Пусти. Больно же!

Она высвободилась из его цепких рук и кивнула на место рядом с заглохшим мотором. Андрей тряхнул головой, послушно шагнул на корму. Они долго, смущённо молчали, стараясь, не смотреть друг на друга.

– Надо как-то отсюда выбираться. – Промолвила Алёнка, поправляя платье.

Лукич взял, лежавшее на дне лодки весло и резко выдохнул:

– Сейчас выберемся.

Он изо всех сил упирался веслом, стараясь поскорее прийти в себя от только – что пережитого безумства. Наконец, лодка вышла на ровную гладь залива.

У берега блестела мокрым настилом бона, с одиноко маячившим жёлтым тазиком, в котором находилось выполосканное Антониной белье. Самой хозяйки нигде поблизости видно не было. Алёнка с тревогой на сердце, зорким взглядом пробежала по берегу… И, уже через минуту билась в истерике, поняв, что случилось чего-то страшное и непоправимое. На её истерический крик, с пляжа прибежала гурьба ребятишек. Узнав, что случилось, они принялись нырять, осматривая коряжистое дно. Но у боны было не настолько глубоко, чтобы можно было утонуть трезвому взрослому человеку…

… Андрей уже десятый раз нырял рядом с боной, ощупывая дно, и выныривал без результата. Ребята повзрослей, искали подальше, на глубине и не напрасно. На утопленницу наткнулись в том месте, куда можно было, либо добрести, либо доплыть – ни каких течений в заливе не было, поэтому снести её на такое расстояние от боны ничто не могло.

Глава 17

Вплоть до девятого дня, Алёнка не просыхала от слёз, не желая мириться с постигшим её горем. Она даже не замечала, что Лукич всё это время разделяет утрату напару с бутылкой, и заговорила с ним, только когда собирали поминальный стол на девятый день. Помогала соседка баба Даша, на протяжении всей жизни, находившаяся в тесном контакте с Антониной, как мать и как подруга. Будучи женщиной набожной, она настоятельно заставила Алёнку надеть принесённое ею траурное одеяние, и трясущейся от старости рукой, погладив Алёнку по волосам, сказала:

– Смирись с судьбой, дочка. Видно так Богу угодно. Гораздо, видать страдала, раз на такое решилась.

– От чего страдала?.. – спросила Алёнка.

– Не уж-то не знаешь? У неё же смолоду ещё, вся грудина была расшиблена. – Тетя Даша покосилась на курившего у окна отчима. – Уж, потом, астма-то и привязалась. Она может быть от вас скрывала – расстраивать не хотела. Мне так – часто жаловалась. Я ей травами пробовала снять недуг-то, да – это всё временно… – Она снова покосилась на Андрея, хотела ещё что-то сказать, но беззвучно заплакала и пошла на кухню. Алёнка посмотрела на Лукича и тот, погасив цигарку, пошатываясь, направился к выходу, по пути сунув в её руку Сергунино письмо.

– На, вот… Чуть не забыл.

Сразу письмо она читать не стала, а спрятала под подушку и совершенно по-взрослому задумалась над словами соседки. Она начала припоминать некоторые странные моменты в материнском поведении, которым никогда не придавала особенного значения, и ей снова стало горько и обидно за своё бездумное поведение.

Ближе к полудню начали заходить люди. Поминали парой стопок рабу Божью Антонину и, посидев недолго тихонько, не прощаясь, исчезали.

Уже затемно пошла к себе баба Даша, подбадривая и наставляя на путь истинный юную хозяйку, уставшую и осунувшуюся от пережитого…

Прибирая со стола посуду, Алёнка поглядывала на Лукича, сидевшего молча, опустив голову, напротив освещенного двумя свечками материнского портрета. Рядом, на краю стола, стояла наполненная водкой стопка.

– Допивай, да я стол протру. – Сказала Алёнка с жалостью в голосе. Андрей поднял на неё осоловевшие глаза:

– Не лезет, уже.

Алёнка взяла стопку в свою чуть дрожащую руку.

– Ну, тогда я выпью. Грех оставлять…

Выпив водку, она сморщилась, схватив себя пальцами за горло, и убежала на кухню. Андрей усмехнулся, услыхав, как брякнул ковш о ведро с водой.

– «Как она похожа на мать!» – Уже в который раз подумал он про себя.

Алёнка показалась из кухни минут через пять, с тряпкой в руке и, покачнувшись, опустилась на табурет.

– Голова закружилась… Устала я сегодня. Утром приберусь. – Сказала она и, придерживаясь за спинки стульев, прошла в свою спальню. Небрежно стащив с себя траурную одежду, она буквально рухнула на постель, прямо поверх одеяла…

… Андрей, сидя за столом, подперев подбородок кулаком, невольно любовался полураздетым телом юной падчерицы. Он поднялся со стула, тряхнул головой и тихонько, на носочках, прошёл в кухню. Еле справившись с нахлынувшей похотью, он достал из холодильника бутылку водки и отпил прямо из горла, желая погасить свои чувства, но водка только усугубила. Чтоб не видеть её, он решил выключить свет но, оказавшись у девичьей спальни, потеряв над собой контроль, принялся бесшумно и быстро раздеваться. Через несколько мгновений, стянув с неё трусики, навалился на неё всем своим грузом, горячо нашептывая только три слова, влетевшие в пьяное сознание:

– Вишенка моя, сладкая…