И. Евстигней - Переводчик
Она была беременна, на последнем месяце. Её саму мы спасти не сумели, а вот ребёнка вытащили. Да и вообще его парни у нас в реанимационном отделении частые гости.
Я развернул на столе плотный бордовый шёлк, на котором золотыми нитями было вышито, что я с отличием окончил Пекинский институт медицины по специальности психиатрия.
– Да уж, с красным дипломом они явно переусердствовали, – пробурчал Кьёнг. – У меня и то обыкновенный.
Он повертел в руках мой новый паспорт и задумчиво сказал:
– Теперь у нас осталась одна проблема. И если мы её не решим, все наши усилия пойдут прахом. И эта проблема называется Управление государственной безопасности. Нам нужно каким-то образом внести тебя в соответствующие базы данных…
– Вот это как раз и не проблема, – вздохнул я, отодвинул тарелки и вытащил из рюкзака свой планшетник.
– Ты что, собираешься взломать внутреннюю сеть службы госбезопасности?! – глаза Кьёнга были полны ужаса. – Да за такое… за такое и к смертной казни приговорить могут!
– Да ничего я не собираюсь ломать, она уже взломана. Он постарался, – кивнул я на планшет.
– Кто постарался?!!
– Он!
Кьёнг посмотрел на меня так, как, вероятно, смотрел на своих самых безнадежных пациентов.
– Послушай, Кьёнг, когда-нибудь потом я тебе всё объясню. А пока давай сделаем то, что надо. Хорошо?
На причале Кьёнг нервно поправил мне воротничок рубашки, совсем как заботливая мать, провожающая сына в дальний опасный путь. Я увидел, как слегка подрагивают его руки… Да он же за тебя переживает, причем переживает по-настоящему, бессовестный ты эгоист!
– Возвращайся, братишка. Да помогут тебе все боги.
– Вернусь. Обязательно… И спасибо тебе огромное…
Я торопливо обнял его и взбежал по трапу на катер. Махнул ему рукой – мол, не надо дожидаться отплытия, теперь уж я сам, иди – и отошел к левому борту. Чтобы не видеть его глаз… Ты ведь, Алекс, почти уверен в том, что ты не вернешься, правда?
На борту я перекинулся парой слов со своими новыми «коллегами», коротко объяснив им, что прибыл на стажировку из известной пекинской клиники, и – не дай бог начнутся подробные расспросы! – ретировался на нос катера, где уселся на палубу, свесив ноги за борт.
Легкий специализированный катер с красными крестами на бортах почти летел над изумительной лазоревой гладью. Мимо проносились маленькие островки, покрытые сочной лаймовой зеленью, словно шарики мятного мороженого, сквозь нежную сливочную дымку проглядывало желто-дынное солнце и истекало сладчайшим соком лучей на голубичную подложку неба – всё было сочно, радостно, ослепительно, сахарно, как на ярком леденцовом лубке, что дарят детям на новый год! Ветер бил в лицо, нещадно трепал мне волосы, я откинул голову назад и засмеялся. А всё же жизнь – потрясающая штука, несмотря ни на что! И, словно вторя моему восторгу, слово всего этого великолепия ещё было мало, мало, нам устроили расчудеснейшее, распревосходнейшее представление! Внимание, внимание, почтенная публика! Только сегодня на арене цирка специально для вас – водные акробаты дельфины-афалины! Посмотрите, нет вы только посмотрите, что они вытворяют! Какие головокружительные трюки! Кульбит, ещё кульбит, сложнейшее сальто, лунная прогулка на хвосте… Ай да артисты, да таких артистов ни в одном цирке мира не сыскать!
Примерно через три часа на горизонте появились очертания скалистого острова. На душе снова стало муторно-мерзко. Я огляделся вокруг. Просто зона отчуждения какая-то… Дельфины отстали от катера ещё час назад, исчезли из виду вкусные пирожные-островки, даже небо, казалось, налилось серой свинцовой тяжестью… В какие неприятности я впутал Кьёнга? Да, мне удалось убедить его в том, что, если вдруг до него доберутся, он должен строить из себя полнейшую невинность и валить всё на меня – дескать, обманул, мутант, обвёл вокруг пальца, плакался, что на острове у него любимая девушка, без которой он жизни не мыслит, и ему просто позарез нужно с ней встретиться. Поверят ли? Вряд ли, конечно. Но ничего иного я ему предложить не мог… За себя я не боялся. Положа руку на сердце, я был уверен, что остров – это ловушка. Слишком уж гладко всё складывалось, слишком уж всё одно к одному, прав был Кьёнг, ох как прав. Не верю я в такую удачу, а вернее даже в целую вереницу удач. Не бывает такого в этой жизни. Да, меня пустят на остров, возможно, даже позволят встретиться и поговорить с профессором, а потом… потом на том же острове и оставят. Скрыться мне там негде, а вот меня скрыть от кого угодно – пожалуйста.
Вскоре катер замедлил свой ход, круто завернул в узёхонький проливчик между скалами и пришвартовался в укромной бухте, нарушив её блаженное спокойствие. Помимо нас у причала стоял всего лишь ещё один катер чуть побольше нашего, тоже с красным крестом на борту. Судя по всему, визитами островитян не баловали. Нас провели к невысокому административному зданию, где выдали по паре небесно-голубых халатов с желтыми кантами. Голубой цвет действует на больных успокаивающе, а желтый помогает привлечь их внимание, объяснили нам. Заполняя анкету, я задержался на пункте «Темы, над которыми вы работаете» и, немного поколебавшись, решительно вывел «ментальные патологии переводчиков». Давай же, Алекс, смелее! Понятно, что неприятно, но другого выбора у тебя всё равно нет. В остальных темах ты и вовсе ни в зуб ногой. Через час нам выдали бэджи с нашими фотографиями и именами, и, как я теперь подозревал, вживленными в них жучками, после чего пришел спортивного телосложения доктор с пронзительным взглядом, представившийся нам как руководитель практики доктор Чань. Он внимательно просмотрел наши анкеты, позадавал по ходу уточняющие вопросы и пообещал каждому предоставить «чрезвычайно любопытный материал» по интересующей его теме.
Наконец, нас отвели в жилой корпус, распределили по комнатам, где мы должны были жить в течение месяца, и показали столовую, предупредив, что мы находимся на территории психокоррекционной клиники, одним из правил которой является свободное перемещение пациентов, поэтому нам следует быть всегда начеку и соблюдать меры предосторожности. Колючей проволоки я и вправду нигде не заметил, но вот камеры наблюдения висели чуть ли не на каждом дереве и беседке. Да и большинство местного медперсонала выделялось неплохой спортивной подготовкой.
– Пойдём, нам нужно успеть позавтракать и переодеться, – дёрнул меня за рукав мой сосед по комнате. Он прав, нужно поторопиться. Мне непременно, не сегодня, так завтра, нужно встретиться с профессором Лингом. Дольше я вряд ли сумею здесь продержаться, мороча голову настоящим медикам. Да и парни из управления госбезопасности тоже не дремлют. Так что в запасе у меня дня два, не больше.
После завтрака нас ожидала обзорная экскурсия по клинике под предводительством доктора Чаня, за которым мы следовали по пятам, как стая желто-голубых волнистых попугайчиков. Клиника и впрямь оказалась раем для душевнобольных. Под кронами деревьев повсюду виднелись группки людей, которые мирно беседовали, пели, рисовали, танцевали или слушали музыку.
– Мы не ограничиваем наших пациентов в передвижении. Такой подход дает замечательные терапевтические результаты. С одной стороны, люди не чувствуют себя больными, с другой стороны, такая свобода позволяет нам более точно диагностировать состояние пациентов, выявлять отклонения и следить за ходом лечения. Контроль за пациентами обеспечивается при помощи крошечных датчиков, которые вживляются им под кожу при поступлении в клинику. Благодаря ним медперсонал всегда может определить местоположение конкретного пациента на территории клиники. Очень эффективная система, впервые применена на практике в нашем центре.
– А вот, кстати, и объект вашего интереса, – доктор Чань повернулся ко мне и показал на молодого человека в чёрной пижаме, сидевшего перед большим мольбертом. Рядом с ним стояла медсестра и методично громким и отчетливым голосом повторяла: «Рисуй! Рисуй! Рисуй!»
– Типичный случай, – остановившись метрах в десяти от странной пары, прокомментировал он. – Бывший переводчик, работал с четырьмя языками: японским, арабским, языком свистящих и австроле. Как вам известно, чем большим количеством языков владеет человек, тем быстрее деградирует и рушится структура его нейронных сетей. А поскольку указанные языки обладают очень разными, можно даже сказать несовместимыми парадигмами, обрушение нейронных сетей произошло в очень раннем возрасте – в двадцать девять лет.
Только теперь я заметил, что молодой человек пристегнут ремнями к стулу, а кисточка зафиксирована у него на руке при помощи тонких резинок.
– Текучесть сознания III степени тяжести. Нейронные связи образуются и разрываются практически случайным образом. Больной не может сосредоточиться на одной мысли, одном языке или одном занятии. Мы стараемся заново выстроить ему структуру сознания, искусственно создать некие стабильные ориентиры, которые обеспечат устойчивость хотя бы элементарных мыслительных процессов. Представьте себе, что вы вбиваете в землю колышки, между которыми человек потом сможет сплести своего рода паутину мыслей.
