Юлий Крелин - Очередь
«Подсознательная автоматика. На то она и автоматика, чтоб быть подсознательной. Банальность потому и банальность… Тьфу ты… Раньше говорили: „предопределение“, теперь – „программирование“. Раньше говорили: „характер“, „конституция“, „наследственность“, теперь – „генетически“, „генетический рисунок“, „засекречено-закодировано“…
Она не додумала, как и что закодировано, потому что увидела садящегося в директорскую машину ученого секретаря института.
– Нет, нет, Лариса Борисовна, сегодня ничего не получится. Я приготовил для вас образцы, бланки, анкеты, но все заперто, а мне некогда сейчас.
«Доигралась: лексикон, термины, генетический рисунок… Ах, как все нехорошо!»
– Понятно, Петр Иванович. Я и не смею на это рассчитывать. Скажите только, как там с очередью? На когда назначат защиту?
– Полагаю, в этом сезоне удастся протолкнуть. Месяца через два, полагаю. Соберите все документы, мы с вами сядем, посмотрим список и назначим точный день. А сейчас извините. Дела.
Лариса покатила в больницу.
На этот раз все мысли витали вокруг диссертации, оформлений, бумаг, очереди на защиту. Затем стала думать непосредственно о диссертации, о больных, операциях, вошедших в материал диссертации. Затем, естественно, перенеслась на сегодняшних своих пациентов, вообще на больницу, на отделение… И вот она у своего дома – у своего хирургического корпуса.
В больнице она застала комиссию контрольно-ревизионного управления – «идет КРУ», как кратко и решительно пугают врачей администраторы. Проверяли финансовую отчетность. Члены комиссии находились в этот момент у нее в отделении и очень обрадовались, что появился заведующий, который, как им сказали, находится в отпуске.
– Доктор, у нас к вам есть вопрос.
– Я вас слушаю.
– Мы проверяли правильность назначений и отпуска учетных, дефицитных лекарств. Вот вы назначили больной, – член комиссии протянул Ларисе Борисовне историю болезни, – облепиховое масло.
– Ну, назначила.
– Мы не подвергаем ревизии само назначение – это не в нашей компетенции.
– Вестимо.
– Смотрите: семнадцатого ноября назначено по одной чайной ложке три раза в день. Так?
– Так.
– По отчетности старшей сестры ушел один флакон.
– Так.
– В каждой ложечке четыре грамма масла.
– Ну.
– Во флаконе восемьдесят граммов.
– Да.
– Значит, семнадцатого ушло двенадцать граммов.
– Именно.
– А где остальные шестьдесят восемь?
– Не один же день масло получают. Это курс. Дали ей флакон в руки, и она пила.
– Не знаю. Не вижу. В истории болезни один раз назначено и больше не повторяется.
– Да как же! Вот мой обход – обход заведующего отделением. Написано: «Провести курс лечения облепиховым маслом внутрь по одной чайной ложке три раза в день».
– Правильно…
– Так курс лечения и проводится, пока не будет отменен.
– Да, но смотрите: восемнадцатого, девятнадцатого, двадцатого и так далее нигде об этом не говорится.
– Так это курс!
– Правильно. Но нигде не отмечено.
– Вы хотите сказать, что мы не давали ей масла?
– Не знаю. Не думаю, чтоб вы забрали себе, но в акте проверки мы вынуждены записать. Надо оформлять правильно.
– Ну, хорошо, недооформили, сейчас допишем, зачем же в акте писать?
– А затем, что вы не хотите правильно оформлять. В иных местах и воруют, бывает, а оформлено все как надо.
– Спасибо, товарищи. Будем оформлять хорошо. Я надеюсь, что вы все же в акте не напишете, а мы учтем ваши замечания. Спасибо за урок.
– Напишем, доктор, напишем. Иначе вас не проучишь. Ответите – научитесь.
Лариса ушла в ординаторскую. Она была не права: не надо было столь гордо и высокомерно прекращать дискуссию, надо было их все же уговорить. Но что уж теперь делать?..
В ординаторской сидели свободные от операций врачи. Они уже знали о беседе их зава с комиссией, но вопросы задавать не стали: есть дела поважнее.
– Лариса Борисовна, умерла больная с панкреатитом.
– Что ты говоришь?! Я думала, она выкрутится. И как было?
– Последние дни температура высокая, но без болей.
– А в крови что?
– Да ничего особенного. Признаков гнойника не было. Интоксикация. Полное омертвение поджелудочной железы.
– А сахар как?
– Сахар держался на нормальных цифрах.
– Поползло расплавление клетчатки, наверное, позади железы.
– Так и было, по-видимому.
– Но мы ведь хорошо все раскрыли… Отток был хороший.
– Хорошо-то хорошо, но как бывает при панкреатитах, так и пошло. А по дренажам хорошо отходило. И секвестры отходили…
– Да, да. Ну, если полное омертвение – ничего не сделаешь. А если гнойник, сепсис? Вдруг могли еще что-то сделать? Тогда нехорошо, неприятно.
– Она у нас все хорошо получала. На полную катушку лечили. И панкреатит и сепсис. Даже если он был. Чего только не делали!
– Если нет полного расплавления железы и клетчатки, очень обидная смерть. Вдруг могли вытянуть? Тогда обидно. Обидно.
– Да что обидно-то? Вот сейчас на вскрытие вызывают. Хотите – сходите, посмотрите, убедитесь.
– Сейчас? Очень хочу. Пойдемте.
– Лариса Борисовна, вас к телефону.
– Меня нет. У меня отпуск.
– Из прокуратуры. Следователь.
– Ну и что?! На минуту заехала! И все сразу на меня. К вам же сюда заходить нельзя! Да, кстати, как эта больная, что я оперировала, с Меккелевым дивертикулом?
– Все хорошо пока. Все нормально.
– Во! Так и скажите терапевтам.
– Лариса Борисовна! Трубка ждет.
– А, черт! Алло! Я слушаю!
– Добрый день, Лариса Борисовна.
– Добрый.
– Следователь из районной прокуратуры с вами говорит.
– Слушаю вас. Что случилось?
– Ничего страшного, Лариса Борисовна. У вас лежал больной Силантьев с ножевым ранением. Там грязная история, пьяная драка, хулиганье между собой повздорило. Нам нужно допросить вас, лечащего врача и оперировавшего хирурга. Надо, чтоб вы к нам приехали…
– Помилуй Бог! Времени же совсем нет. У нас этого хулиганья сколько бывает! Что ж, мы и будем ездить каждый раз?
– Что же делать, Лариса Борисовна? Следствие идет. У нас работа такая.
– Приезжайте сами и сразу со всеми поговорите.
– Я не могу. Дел много очень.
– Когда всякая пьянь и бездельники лежат у нас, вы к ним приезжаете! А мы и так как загнанные лошади и все равно должны ехать к вам из-за какого-то алкоголика!
– Ну что же делать, Лариса Борисовна?
– Знаете, у меня отпуск. Я выхожу на работу в понедельник. Тогда и поговорим.
– Хорошо, Лариса Борисовна. Время терпит. – Следователь добродушно хмыкнул. – До свидания. До понедельника.
Когда она пришла в морг, вскрытие уже началось.
– Лариса Борисовна, а нам сказали, что вас нет, в отпуске.
– Приехала. Но меня еще нет. Я в отпуске. Это не я – мираж.
– Ну, это вскрытие ничего экстраординарного не дает. Полное расплавление поджелудочной железы. Ужасная печень.
– А селезенка? Развалилась? Нет, это не сепсис.
– Да, селезенка развалилась. Интоксикация. Нет, сепсис мы не поставим. Тут и так хватает причин для смерти.
– Не жилец она была. Нам можно идти, наверное?
– Идите. Так и запишем: некроз поджелудочной железы, цирроз печени, интоксикация.
Когда хирурги вышли, паталогоанатом повернулся к своему коллеге:
– Хирурги, конечно, в этом деле ничего не понимают. Типичный сепсис. Да что их травмировать? Значения это никакого не имеет. Не от сепсиса, так от некроза железы, но должна была умереть. С этим не живут. Лечили они правильно, что им лишний раз нервы трепать? А так, по правде, если, сепсис тоже есть.
Лариса Борисовна по пути в отделение заметила своим помощникам:
– Патанатомы в этом ничего не понимают. Конечно, сепсис. Она бы все равно умерла, но для себя, ребята, вывод сделать нужно. Не знаю, может, нужно было больше антибиотиков? Не знаю…
– Да вы что, Лариса Борисовна! Мы максимально ее пролечили. Не представляю, что еще можно было.
– Надо взять историю болезни и еще раз внимательно просмотреть, проанализировать всю схему лечения.
– Так это сделаем. Будет конференция по разбору смертности, тогда и проанализируем. Возьмет историю назначенный оппонент-рецензент и будет анализировать. А мы – отбиваться.
– Не люблю я эту систему, когда историю болезни дают на рецензию и анализ твоему же коллеге. Не по должности заниматься поиском ошибок у товарища.
– А кто же это должен делать?
– Кто! Ты сам. А иначе ты только отбиваться будешь да оправдываться. Сам ищи, либо начальство, которому по должности положено.
Ларису остановила какая-то женщина.
– Доктор, мой муж лежит у вас в пятой палате. Я бы хотела узнать про него.
– Лариса Борисовна, это больной, который лежит в пятой палате первым направо. Склероз аорты, подвздошных артерий, начинающаяся гангрена обеих ног.
– Это тот, у которого два инфаркта было?
– Да, да, доктор. Два инфаркта. Он, он.
