Татьяна Соломатина - Одесский фокстрот
Подробности постройки особняка с бассейном в начале девяностых в Одессе опустим. Опустим нервы, потраченные архитектором, прорабом, строителями и самой Петровной. Опустим сперва насмехавшихся над Петровной новорусских жён одесского розлива, позже крючившихся от зависти. Как известно, каждая новорусская жена – особенно одесского розлива – была сама себе дизайнер, а что в результате этого получилось – всё ещё можно лицезреть, прогуливаясь переулочками Большого Фонтана или окрестностями той же дачи Ковалевского.
Петровне практически все комплектующие доставлялись из-за границы, чаша джакузи лепилась в точном соответствии с геометрией спины бизнес-леди. Короче, через три года особняк и отдельно стоящий павильон бассейна были воздвигнуты. Территория была облагорожена авторским дизайном того самого московского архитектора, потому у нового одесского дворика, размером в полгектара, был несколько среднеполосный оттенок. Что, впрочем, лишь придавало ему дополнительное очарование. Сама Петровна была родом из Иркутска, так что намеренную «русскость» лишь приветствовала, особенно в виду свеженаступившей украинской независимости, которую никто из более-менее разумных людей не слишком одобрял.
В одном только Петровна не сошлась с архитектором. Но тот наступил себе на горло, потому что заказчик всегда прав – в том случае, если он вовремя авансирует и платит по счетам. Петровна – авансировала и платила. В результате её этой не самой характерной для богатых людей черты на территории владения появилось что-то, донельзя напоминавшее ацтекское кладбище.
– Я же вам говорил! Я вас предупреждал! Я вам рисовал! – кричал на Петровну архитектор, с ужасом озирая творение рук, как ни крути, своих собственных.
– Нет, а чего такого? – с умилением и где-то даже материнской нежностью оглядывала Петровна мраморное плато с ровными прямоугольниками чёрного взрыхлённого жирного украинского чернозёма.
– О боже! – чуть не рыдал архитектор, хватаясь за голову.
– Какая прелесть! – щебетала Петровна. – Он будет доволен! И что вы нервничаете, мой дорогой?! – обращала она чуть возмущённый взор на архитектора. – Во всём остальном я вам совершенно не противоречила! Я ни во что не вмешивалась! Ни в проект, ни даже в цвет занавесей! Ни во что! Вы имели полную свободу воли, как этот ваш…
– Сомс! – стонал архитектор.
– Да. Сом. Из этой вашей…
– «Саги о Форсайтах»! – стенал архитектор. – И она не моя. Она – Голсуорси.
– И это то единственное, что я попросила вас на свой вкус, так что же вы стонете и стенаете? Идёмте чай пить!
Архитектор не знал, как повежливее объяснить Петровне, почему он стонет и стенает, и шёл пить с ней чай. Баба она была, в общем-то, добрая и весёлая.
Дело в том, что внешторговский пожилой супруг Петровны любил сажать редиску, цветочки и прочий укроп. Это частенько случается с пенсионерами. Даже с такими пенсионерами, чьи золотые запасы и текущие доходы позволяют скупить на корню весь урожай одесской редиски авансом на десять лет вперёд. Внешторговский муж хотел, чтобы на территории ему было выделено место под огородик. Петровна не желала в доме грязи. И хотела, чтобы любимому старенькому мужу «было удобно». В результате этих совокупных стремлений супругов и появилось у одного из крыльев крепостной стены мраморное плато с прямоугольниками чернозёма. Это и был огородик, выполненный в точном соответствии с представлениями Петровны о чистоте и удобстве пенсионерских огородиков.
В общем, история не про особняк с бассейном, и не про перипетии его создания, и даже не про грядки в мраморе. А про белого кота.
За время трёхгодичной стройки на ней прижились пара бездомных псов и котов – без меры. Петровна, несмотря на всю свою жёсткость и даже жестокость в бизнесе, в отношении животных была – ну чисто Маленький Принц. Псов у себя оставила – благо и вольер «с пробегом» выстроен был такой, что у многих квартиры поменьше. Котов всех пристроила-раздала. А одного – приютила. Прямо в дому. Белого. Потому что сильно он ей глянулся. И внешностью, и характером. И назвала она его Фёдором.
– Нет, ну ты посмотри! Ну, чисто, сука, Фёдор! – пихала она архитектора локтём в бок, с любовью и нежностью глядя на наглую белую животину.
– Он кобель! – резюмировал архитектор.
– Кобель. Конечно, сука, Фёдор – кобель! – умилялась Петровна. И плескала себе в чай ещё коньяка.
Впервые запущенный во внутренние покои белый кот, сука, Фёдор брезгливо прошёлся от и до и решил, что ничего, в принципе. Дождь не капает. Жить можно. Особенно в кухне, на тёплых полах.
– Хорошая хата, жить можно! – кивнула Петровна.
Кот, сука, Фёдор, в соответствии с вековечной традицией, был одарен правом первого прохода по сданному «под ключ» особняку.
Затем, когда Петровна привезла сюда своего старенького мужа и двух короткошёрстных шотландцев, кот, сука, Фёдор был немало удивлён. Не старенькому мужу – кот старичка не обидит. А тому, что кастрированные вислоухие серые твари полагают себя хозяевами Петровны и вообще – высшей расой. Кот, сука, Фёдор быстро показал переливчатым голубым шерстяным мешкам, кто тут на самом деле альфа и омега. И шотландцы сперва смирились, а позже – уже и не помнили иного положения дел на этой планете. Ладно – шотландцы. Главное, что с этим смирилась Петровна. И кот, сука, Фёдор воцарился в доме на правах существа высшего порядка. Он даже отбил своё право налево, хотя ему и предлагался свой, отдельный от шотландцев, горшок. В смысле – лоток. С самыми дорогими белоснежнейшими гранулами, существовавшими на тот момент в продаже. Несмотря на самые дорогие консервы. Несмотря на роскошные пледы и тёплые полы. Нет! Коту, сука, Фёдору просто жизненно необходимо было вываляться в грязном песке, поймать жирную чумную мышь и насрать прямо в центр мраморных могилок, в весёленькую зелень занимавшегося лучка. Коту, сука, Фёдору прощалось всё. И не просто прощалось – одобрялось и принималось. Он ставился в пример понуро жмущимся друг к другу шотландцам как образец мужественности и любви к хозяйке. Каждую дохлую, обезглавленную котом, сука, Фёдором мышь Петровна, обнаружив трофей на шёлковом белье своей спальни, тут же несла в столовую – дабы продемонстрировать мужу-пенсионеру доблесть своего любимца. Сука, Фёдора. И тогда аферист-контрабандист внешторговец трусливо жался третьим к кастрированным шотландцам, потому что боялся мышей. Особенно – свежеобезглавленных.
Если белый кот пропадал более чем на день – Петровна устраивала такую чёрную жизнь мужу, прислуге, шотландцам и собакам, что ой!
– Дорогая, давай его кастрируем. И он не будет уходить в загулы, – как-то раз предложил пожилой супруг.
– Ты что!!! – так заорала Петровна на мужа, что тот уронил ложку в суп. – Фёдор, сука, боец! Как можно лишать бойца его бойцовской сути?!!
– Но, родная, ты каждый раз так переживаешь, что я…
– Что – я?! Ну что – ты?!
На этом (ещё несколько раз опасливо начинаемые старичком) разговоры о кастрации кота, сука, Фёдора заканчивались. А белый кот, кинув высокомерный взгляд на мужа хозяйки и даже не удостоив взглядом шотландцев, выходил на улицу. И, закусив из миски алабаев (для которых и строился вольер с пробегом) и поиграв с оставленными после постройки приблудными дворняжками, шёл на море. Купаться. Ловить бычков. Или таскать их у незадачливых рыбаков. Иногда, по ночам, белый кот, сука, Фёдор сидел на пирсе и смотрел на лунную дорожку. И тогда в глазах его появлялась неизбывная печаль. Впрочем, это быстро проходило. Потому что он вспоминал, что у него есть любимый дом, четыре любимых собаки, два смешных мерцающих войлочных мяча, которым он иногда притаскивал слегка подтухшую на солнце рыбёшку, любимая Петровна, её безобидный муж – и, значит, ему есть зачем жить. А печаль лунных дорог?.. Ну, так печаль – не тоска. Чувство космическое. А космос – он безбрежен. А значит, никуда не денется. Это вам любой кот подтвердит. Не только Белый.
Но однажды, грязным промозглым одесским мартом, кот Фёдор пропал. Уходил-то частенько. На день. Ну, на два. А тут уже вторая неделя пошла!
В доме никому не стало житья. Каждый вечер, когда Петровна возвращалась с работы, все – муж, прислуга, сама Петровна, и даже собаки – отправлялись искать, сука, Фёдора.
– Фёдор! Кот, сука, Фёдор! – орала Петровна на все окрестности своим командирским голосом. Но никто не откликался. И на фоне тёмных стволов дубовой рощицы Четыреста одиннадцатой батареи не появлялось никаких белых пятен.
Были прочёсаны все близлежащие пляжи. Опрошены с пристрастием все соседи. Ничего. В доме было объявлено военное положение. На попытки тихой прислуги посопереживать, типа: «Да ну что вы так, Любовь Петровна. То ж кот! А там – март! Наэтосамое – и вернётся!» – Петровна чуть не выкинула эту самую прислугу за порог. Лишь коленопреклонённое заступничество мужа спасло добрых людей от моментального расчёта и лишения комфортабельной крыши над головой – в виде трёхкомнатного домика с ванной, туалетом и кухонькой. Эта самая крыша и очень приличная зарплата помогала пожилой семейной паре содержать дочь с её мужем и внуков – проживающих в родительской квартире, полученной от уже развалившегося государства за бессрочную службу на одном из советских заводов.
