Гали Манаб - Всего лишь женщина
Зато, случайно подняв голову наверх, я вдруг обнаружила на небе яркую Большую медведицу. Я ее давно не видела. Повеяло детством, я вспомнила, как мне отец показывал звезды, рассказывал про них много интересного. Я немедленно поделилась с девочками детскими воспоминаниями. Юсупова при виде Большой медведицы прямо загорелась. Ей очень захотелось показать детям такое волшебное звездное небо. Она готова была бежать домой и будить Аленку, чтобы показать ей небесную красоту. Но мы с Валей ее отговорили, сказав, что на это есть еще ночи, и пошли дальше.
Водку мы купили, только дойдя до набережной. Пока мы возвращались домой, у всех пропало желание пить водку. Мы вернулись домой и молча легли спать. И уснули тотчас.
В последний день нашего отдыха, в день отъезда, дети дружно отказались идти на море. Все уже устали и получили вдосталь впечатлений.
А мы с Полиной решили воспользоваться этим моментом, посидеть у моря вдвоем, ни за кого не беспокоясь, попить пиво, покурить, не боясь, что дети увидят, поплавать… Но получилось так, что у нас не осталось украинских гривен, а российскими и долларами никто не брал. Обменные пункты поблизости открывались поздно, в одиннадцать. А мы вышли пораньше. Так что полной свободой не насладились, лишь искупались и полежали на утреннем солнышке. Позже обменяли деньги, купили пиво и сигарет, но время поджимало. Мы сидели на пляже, настроение было чемоданное, прощальное и от этого немного грустное.
– Мы облазили почти весь Крым, а на Генуэзскую башню так и не поднялись, – грустно вспомнила я. – Ну ладно, может, в следующий раз как-нибудь.
– Следующего раза не будет, – мрачно констатировала Юсупова.
Да, следующего раза не будет. И если даже появится у нас возможность подняться на Генуэзскую башню, то, конечно, не вместе. Се-ля-ви, такова жизнь.
Остальную часть дня мы готовили прощальный стол для хозяев. У нас с ними сложились прекрасные отношения. Хозяин иногда вечерами составлял нам компанию за столом, хотя жене его, видимо, это не нравилось. Она что-то ему говорила на чужом языке, и по интонации можно было понять, что она недовольна.
А он был мужчиной компанейским, общительным. Когда мы у него спросили, кто он по национальности, он очень оригинально ответил:
– Извините, не француз.
Пошутил, но в то же время, видимо, хотел подчеркнуть, что он не чужой. Потом он поведал нам историю своих предков армян, которые еще в прошлом столетии переселились в Крым. И вот они теперь крымчане в некотором поколении и считают Крым своей родиной. Но язык свой не забывают, хотя о национальной культуре говорить не приходится.
В тот последний день у наших хозяев поселилась своеобразная женщина средних лет. Сначала она к нам приставала с расспросами, чем мы занимаемся на кухне, почему свое драгоценное время тратим на стряпню, а не на море. Когда мы сказали, что уезжаем и нам больше на пляж не хочется, она удивилась. Ей, только что прибывшей, наше состояние было непонятно. Потом она, долго сидя на кухне-беседке, готовилась пойти на пляж, для чего тщательно наводила марафет. И макияж оказался далеко не дневной. Одновременно дама пила водку и рассказывала нам, как ее провожали друзья. Якобы они напоили ее перед отъездом и затолкнули в вагон. Всю дорогу она проспала и удивилась, когда ее по прибытии в Феодосию разбудили и сказали, что она уже в Крыму.
Пока дама красилась, пила водку и рассказывала про свою бурную жизнь, она дошла до той кондиции, что на пляж идти уже не стоило. Мы стали отговаривать ее от этой затеи, но она нас не послушалась. Объявила, что приехала на море и, в отличие от нас, Золушек, у плиты стоять не намерена, и неуверенным шагом, к тому же на высоких каблуках, ушла в сторону пляжа.
К прощальному столу собралась вся наша компания с детьми и наши хозяева тоже с детишками. По такому случаю хозяин полез в погреб и достал оттуда бутылочку домашнего вина собственного производства, но мы отказались. Валя – потому что вообще не любитель спиртных напитков, а мы с Юсуповой – памятуя свой печальный опыт на пляже с горячим домашним вином. Да и завтра рано утром нам в путь-дорожку. Застолье получилось душевным, дети поели и все вместе поднялись на второй этаж поиграть. А мы сидели и мирно болтали, как вдруг со стороны ворот донесся какой-то шорох, а потом стук. И появиласьт наша новая отдыхающая босиком, туфли в руках, еще пьянее, чем уходила, веселая. Ее подвезли на велосипеде. Какой-то добрый молодой человек лет двенадцати, сказала она.
Она шумно вошла на кухню-беседку, потеряла координацию и схватилась за стол. Ее с трудом удалось усадить, и хозяйка заварила ей кофе. И дальше мы только слушали монолог нашей новой курортницы. Она рассказывала, как была замужем за грузином четыре года и запомнила из грузинского языка лишь несколько матерных слов. Затем хозяева ушли спать, подтвердив, что хозяин нас на своей машине отвезет на вокзал. А эта женщина еще много интересного рассказывала о своей жизни. И все нам предлагала пойти куда-нибудь в кафе.
– Девчонки, давайте сходим в кабак. Нам ничего не надо! Мужики… пошли они на фиг! Ничего вообще. Мы просто возьмем по чашечке кофе и будем п-деть до утра, и все.
Возможно, в первый наш день в Крыму мы бы приняли такое предложение. Но в тот вечер мы мысленно были уже по дороге в Москву, нам не терпелось лечь спать.
Наутро хозяин, как и обещал, повез нас в Феодосию. А жена его из кружечки полила нам дорожку за машиной, объясняя, что это народный обычай пожелания счастливого пути.
Пока мы отдыхали в Крыму, мне ни разу не удалось дозвониться до мужа. Дома его можно было застать только поздно вечером, когда мы уже никуда не выходили. А днем его рабочие телефоны не отвечали. Поскольку он был в курсе, когда мы приезжаем, то знали, что он нас встретит. Но в Москве к нам подошел один Юсупов, и они быстренько вышли, прихватив Валю с собою, потому что жили почти на одной улице. А мы с детьми остались в вагоне ждать, пока появится наш папа и поможет нам с вещами. Мы ждали его с той минуты, как сели в поезд. У нас накопилась масса впечатлений, мы столько всего увидели, и нам не терпелось все рассказать нашему папе, и сказать ему, что он многое потерял, не поехав с нами. Вагон уже был пустой, но мы его не дождались, и пришлось своими силами выносить вещи. По дороге на станциях я набрала фруктов и овощей – дешевых, для консервирования на зиму. И мы все трое, нагруженные, еле передвигая ноги, идем и видим: наш папа стоит впереди и смотрит на нас, как посторонний наблюдатель. Дети бросили все и, радостные, побежали к нему, а он грубо остановил их, сухо поздоровался, подошел ко мне, молча поднял тяжелые сумки и молча пошел вперед. Мы за ним еле поспевали. Поведение его нас ошарашило. Всякое бывало в нашей семье за столько прожитых лет вместе, но такое, пожалуй, впервые.
Папа наш молчал, и когда мы сели в машину. Смотреть на него было невозможно: злой, как сто волков, того гляди, покусает. У меня даже появилась очень неприятная мысль, что он не рад нашему приезду. А каково же детям? Они ехали, счастливые, соскучившиеся по папе, ждали встречи с ним. И вот на тебе! Какие все-таки мужчины эгоисты!
– Что-нибудь случилось? – осторожненько начала я.
– Ты за столько времени ни разу не могла мне позвонить? Или тебе было не до меня?! – заорал он.
Все понятно, его душит ревность. А то, что он один остался в Москве, а я с двумя детьми уехала, в счет не берется. Хотя я должна его ревновать, у меня, во всяком случае, есть на то все основания, – он пожелал остаться один. И как понимать его поведение, его взрыв? Нападение – лучший способ защиты? Меня бросило в жар. Но в такой ситуации кто-то трезво должен смотреть на вещи. Нельзя давать волю эмоциям. Ради детей. Я с трудом взяла себя в руки и стала объяснять, как обстояли дела. На рабочий его телефон я неоднократно пыталась дозвониться, но тщетно, а на домашний – у меня не было возможности так далеко ночью идти до почты. Меня дети поддерживали, рассказывая, что мы с Юсуповыми вместе ходили звонить, но не могли дозвониться и расстраивались. На эти унизительные объяснения ушла почти вся дорога. К концу дороги папу нашего немного стало отпускать, и он уже по-человечески начал расспрашивать детей, как отдыхали, как им понравился Крым. А дети все быстро забывают. Они взахлеб, перебивая друг друга, рассказывали любимому папе, делились накопленными за время отдыха впечатлениями. И в подъезде, когда вошли в лифт, папа начал обнимать детей, говорить, что их очень любит, очень по ним скучал и счастлив их видеть. И попросил прощения за свое поведение на вокзале. И ко мне начал подлизываться: он и маму очень любит, только мама, конечно, в отличие от детей, еще долго его не простит…
Но я чувствовала, что он еще не все высказал, и меня это настораживало и пугало.
Дома дети, не успев распаковать вещи, быстренько побежали во двор к друзьям. И тут муж начал целый рассказ в свое оправдание. Как-то он поехал на свалку автомобилей за запчастями. И его остановила цыганка.
