Марина Болдова - Курсистки
Имея свободу, выписываемую матерью в полной мере (дома дочь ей только мешала), Вика школу посещала, но жила в основном жизнью двора. И ей это нравилось…
Посмотрев на Лунева, Вика согласно кивнула головой. Она не видела, как Лунев облегченно вздохнул. Выполняя просьбу друга опекать Вику, он очень слабо представлял, как он будет это делать: девочка была неуправляемой с самого раннего детства. То, что она согласилась остаться у Агнессы Бауман еще на год, сильно облегчало его жизнь.
Вика, Ксюша и Соня были вместе до Рождества. А потом Софья ушла. Ушла неожиданно, не вовремя: осталось учиться – то всего пол – года. Ушла она с любимым человеком. Было слегка завидно, потому, как все у них всерьез, по – взрослому. А она, Вика, даже еще не влюблялась толком ни разу.
Вика не была на суде над матерью. Но, знала: той дали десять лет. Простить Вика ее не прощала, жалеть не жалела, вычеркнув Валерию Георгиевну Шляхтину из своей жизни. Она даже в мыслях не называла ее матерью, обвинив без всякого суда своей не прощающей ничего молодостью. О том, что десять лет пройдут, она тогда не думала. Думала она часто о той, из – за которой все и случилось. Ее она не обвиняла, ее она хотела бы увидеть, с ней хотела поговорить об отце. И самый главный вопрос к ней был бы о том, вспоминал ли о ней отец? Но, как сказал Лунев, после суда эта женщина уехала из города.
Как – то странно дядя Володя о ней говорил: осторожно, словно бы боялся сболтнуть что – то, ее касающееся лично. На вопрос, кто она по профессии, буркнул что – то вроде: лечит она людей. Вика поняла, что она врач. Но, глядя, как Лунев в сомнении качает головой, заподозрила, что он сам толком не знает, что и сказать. А про красоту ее (это же нужно знать, красива ли та, за которой отец пропал!) и слова не вымолвил. Помычал только, а глаза в это время в сторону отводил. «Так неужели же не красавица? Для отца! Да по нему все бабы знакомые западали!» – с обидой даже подумалось Вике.
Вика точно могла назвать дату, когда из нее вышла вся дурь. Это даже не тот день, когда она узнала про смерть отца, это как раз тот день, когда приезжал Лунев. Она, все – таки заметив, что он рассеян и неуверен, поняла, что надеяться нужно только на себя.
Последний год у Агнессы Бауман пролетел мухой. Она не высыпалась, наверстывая то, что было упущено. К тому же, узнав, что отец оставил ей акции, понимала, что хоть как-то в бизнесе она должна разбираться. Поэтому и пошла к Агнессе с просьбой ввести в программу что – нибудь такое, чтобы можно было хотя бы улавливать смысл того, о чем будет говорить Лунев. «Умничка, Викуша!», – обрадовалась искренне Агнесса, услышав ее просьбу.
Они с Ксюшей плакали, провожая Софью. Они с Ксюшей плакали, когда собирали свои вещи.
Ее забирал из школы Лунев. Когда машина уже поворачивала на трассу, Вика увидела на обочине дороги одинокую фигуру. Она узнала Зинаиду. Но, так и не определив к ней пока своего отношения (не уберегла ж отца!), проехала мимо.
Глава 3
Ксюша смотрела на себя в зеркало и тихо млела. В вытянутой руке она держала свою фотографию, на которой она, пятнадцатилетняя, была похожа на рассерженного ребенка. Она переводила взгляд со снимка на отражение в зеркале и улыбалась: она сама себе нравилась. И еще она очень хотела увидеть в глазах Клима если не восхищение, то хотя бы мужской интерес.
У нее было три дня до отъезда в Лондон. И у нее оставалось два желания: увидеть отца и поцеловать Клима. Хоть в щеку, как сестра. Просто, чтобы запомнить и сохранить его запах. Теперь она понимала, что имела в виду Агнесса Лазаревна, когда говорила, что она, Ксюша, очень сильная. Да, она смогла его забыть. Нет, не так. Просто один раз сказав себе и ему «нет», она так и жила, вычеркнув его из своего ближайшего будущего. Ее отъезд и вовсе поставит в их отношениях точку.
В дверь постучали.
– Заходи, Вика! – Ксюша торопливо подсунула фотографию под книжку, лежащую на туалетном столике.
– Не прячь уж! – рассмеялась Вика, протягивая руку, – Веришь, я сама сейчас сравнивала себя в зеркале и на фотке!
– И как?
– Как и у тебя – восторг полный! – Вика довольно улыбнулась, – Сонька приехала, посмотри в окно. Хороша!
– А Гурский! Да его просто распирает от самодовольства! – сказала она, выглядывая в окно.
– О! Дядя Володя! И Ванька! Класс! Посмотри, Ксюш! Я тебе о нем говорила. Ну, сын Луневых, ботаник!
– Ничего себе, ботаник! Где очочки? А фигурка тощая, сутулая? Ты посмотри повнимательнее, Вика! У него же плечи! – она раздвинула руки в сторону.
– Да он всегда спортом занимался! Только что это меняет? Он спит с книжкой, зачем ему женщина? – рассмеялась Вика.
– Пойдем?
– Подожди. Ты звонила отцу?
– Нет, – односложно ответил Ксюша.
…Они спорили с Викой на протяжении всего последнего года. Спор был странный, затяжной и бесполезный. Тогда, в машине Гордея, когда Ксюша увидела подпись отца под согласием на обучение в школе Агнессы Бауман, Ксюша на него разозлилась. Только позже, обдумав все, она поняла, что Марго ее подделала. Она сама пришла к Агнессе, чтобы объяснить ситуацию.
– Ты понимаешь, что, если это так, то я не имею права тебя здесь удерживать. Я должна обязательно связаться с твоим отцом.
– Зачем?
– Получить его разрешение. Маргарита тебе никто. Договор может подписать только родственник. Если отец не согласится с условиями обучения, ты сможешь в любой момент вернуться домой.
– Нет!
– Но, ты должна понимать, что долго скрывать от отца, что ты не живешь дома, будет невозможно?
– Я все продумала. Он никогда не согласиться с вашими условиями, даже, если я его буду убеждать, что все хорошо. Простите, Агнесса Лазаревна, но он не поймет, почему такие ограничения. Он будет думать невесть что, постарается приехать, разобраться. А я этого не хочу.
– И что же ты предлагаешь?
– Я сама ему буду звонить. С вашего разрешения. И буду рассказывать про лицей. Про тот, в котором училась месяц. Имена учителей, программа, мне известны. Буду врать.
– Нет! Так нельзя!
– Агнесса Лазаревна! Ну, поймите! Я не хочу жить с Маргаритой. Кому от моей лжи будет хуже? То, что Марго меня не заложит, это факт: ей это не нужно. Отец будет спокойно работать до следующей зимы. А, когда он вернется и все узнает, я ему все объясню. Мне только нужно, чтобы он за меня не переживал! Пообещаю ему звонить каждый месяц, он и успокоится. Я теперь не хочу отсюда никуда бежать, – улыбнулась она, вспомнив, как еще недавно просчитывала пути отступления.
– На что ты меня толкаешь! – произнесла Агнесса, все же соглашаясь с ней.
А следующей зимой отцу предложили продлить контракт. Ксюша убедила его, чтобы он согласился, радуясь, что час расплаты за вранье отодвигается как раз до того момента, когда она закончит Школу…
А Вика уговаривала ее позвонить отцу и все ему рассказать. Так они и проспорили до самого выпускного…
Отец должен был вернуться со дня на день. Вчера она разговаривала с ним: он уже прилетел в Москву. Но, у него были в столице еще какие – то дела.
Ксюша опять повернулась к окну и замерла: по дорожке к административному корпусу шел отец. С седой макушкой и висками, похудевший и загорелый дочерна. Ксюша рванула к двери.
– Ксюха, стой! – успела крикнуть ей Вика, пока та не скрылась. Поняв, что догонять подругу бессмысленно, Вика подбежала к окну.
Она никогда не считала себя сентиментальной. Но, глядя на подругу, повисшую на шее пожилого мужчины, расплакалась.
Глава 4
Агнесса Лазаревна Бауман молила Бога об одном: не упасть прямо перед выпускницами, так ей было плохо с самого утра. Гордей первым заметил ее состояние, тут же засуетился и в результате его активных действий Агнессу уложили обратно в постель. Она практически не сопротивлялась, решив отлежаться до начала торжества. А выпуск этого года и был ее финальным торжеством. Софья Риттер, Вика Шляхтина и Ксюша Ляшенко, самые, пожалуй, сложные и непредсказуемые из всех воспитанниц, получали аттестаты.
Агнесса не могла бы точно сказать, когда ей пришла в голову эта идея: открыть школу для таких вот девочек. Просто, получив неожиданные деньги, она искала, куда их использовать. Были попытки открыть модный салон (открыть – то открыла, только скучно и мелко показалось!), музыкальные классы для одаренных детей (стипендии она и сейчас выплачивала) и даже приют для бездомных кошек и собак. Приют работал, Агнесса, часто уставшая или чем – то раздраженная приезжала туда, чтобы просто посмотреть на счастливые морды сытых и ухоженных питомцев. И отпускало.
Никто не знал, откуда у нее деньги. Кроме Ады. Собственно, именно Ада уговорила ее принять наследство. Наследство от человека, которого она уже вычеркнула из своей жизни навсегда.
…Эдуард Барковский застрелился прямо за карточным столом в парижском клубе в 1989 году. Перед этим выиграв приличную сумму. Все свое имущество он завещал Агнессе Бауман и ее детям, если таковые имеются. Прощальное письмо бывшего возлюбленного она и читать не хотела, деньги брать отказалась, гордо бросив в лицо зачитавшему ей завещание поверенному: «В деньгах убийцы и предателя не нуждаюсь!» Ада, узнавшая об этом первой, не нашла ничего лучшего, как обозвать ее дурой. Этот, по ее мнению, проходимец, должен был Агнессе гораздо более крупную сумму, чем завещал. Собственно, размеры платы за содеянное им, она определить даже не бралась. Разозлившись на Агнессу, Ада целый день капала ей на мозги. Агнесса невольно стала прислушиваться к бубнящему постоянно голосу подруги, постепенно привыкая к неизбежному: не отстанет. Она сдалась. Скорее вняв голосу разума: возможно, Барковский вполне осознавал свою вину перед ней и ее отцом. Попытка откупиться деньгами была в его духе, но, Агнесса решила, что прощать или нет своего недолгого любовника, она решит позже, когда поймет, куда определит эту сумму. После оформления бумаг, она все же прочла письмо Барковского. Слез не было, но боль от предательства любимого человека почти ушла. Она простила, поняв из трех страничек текста только одно: Эдик заплатил за то, что он сделал с ней, многолетними страданиями. Бог дал ему деньги, отняв все остальное: Барковский медленно умирал от неизлечимой болезни, постепенно теряя подвижность и испытывая невыносимую физическую боль. Он писал Агнессе, что любил только ее, и она верила. Написал он и о том, как из него выбивали показания на невинных людей. И, как, попав на фронт, тут же сдался в плен. Чтобы больше никогда не ввернуться в Россию…
