Михаил Веллер - Странник и его страна
– Это! Не! Мое! Поприще!
Когда я возвращался в учительскую, у меня был мокрый пиджак. На амбразуру, по крайней мере, ложишься молча. Школа отбивает охоту к общению и публичным речам на пять жизней вперед. Из учительской выходят мизантропы, мечтающие о карьере отшельника.
Все это и многое другое я декламировал однорукому заву РОНО, как на эшафоте. Теперь казалось, что руку ему отгрызли в школе.
– Расстаться – это большое счастье, – сказал он, шлепая печать.
Wenn die Soldaten
Жарища в тот год на Белом море стояла страшенная. Все ручьи пересохли. Вода в заливе прогрелась градусов до двадцати, когда это слыхано. Дважды в день после работы, перед обедом и ужином, мы там купались минут по двадцать.
Мы в тот год вели просеку под дорогу, валили по трассе лес и били нагорную канаву. Нас было восемь проверенных кадров: бывший моряк, бывший стройбатовец, бывший геолог, бывший наркоман, бывший суворовец и бывший учитель. А бывшего сержанта дисбата мы поставили бугром. Он закрывал наряды лучше всех в СМУ. У него было неподвижное бледное лицо в кавернах прошлых угрей, рыжий пух на лысине и немигающие бледно-голубые глаза в кровавых прожилках. Он входил и молча не мигал своими глазами на всех по очереди. И они начинали беспокоиться, суетиться, теряли уверенность и подписывали все, что надо, лишь бы он перестал смотреть и молчать. Потому что невозможно было понять, улыбнется он сейчас или зарежет.
Дважды в день, дудя и бумкая на губах марш из «Белорусского вокзала», мы гуськом топали в гору, как восемь гномов. Там мы раздевались до пояса, мазали друг друга диметилфталатом из канистры, и вламывали пять часов с десятиминутными перекурами. Диметилфталат жирный, испаряется с по́том медленно, и полдня комар и сменяющая его мошка́ нас не брали.
Из лесных забав было свалить сорокасантиметровую в диаметре сосну топором за три минуты на спор. Руки от топора, лопаты и лома покрывались геройскими мозолями, приводящими девушек в экстаз.
А дважды в день спускались, купались, нажирались и отсыпались. Готовила у вагончика жена бугра, Маришка, и готовила она хорошо и много. Женское присутствие не давало коллективу звереть в лесу окончательно.
Но не окончательно мы все-таки озверели. Хотя за десятичасовой рабочий день по уму мы делали управлению процентов четыреста, после знакомства с нами Фрейд бы свою теорию сублимации отменил.
– Пила бабе не замена! – сформулировал трудность Саул, критически глядя на свою «Дружбу». – Она только пилит. И то хуже.
Поэтому воскресенья были посвящены культурному отдыху. После завтрака мы резали березовые веники, влезали в наш 157-й ЗиЛ, и с песнями летели по петлистой дороге через перевалы в Кандалакшу.
Программа была отработана, и в Кандалакше нас уже знали.
С горы из леса спускалась туча пыли, из пыли вылетал трехосный «ЗиЛ», в кузове стояли семь диких бородатых мужиков и победно горланили:
Wenn die SoldatenDurh die Stadt marschieren,Öffnen die MädchenDie Fenster und die Türen.Ei warum? Ei darum!
А стоящий прямо за кабиной Мишаня Козин, с самурайской повязкой над вытаращенными глазами, поддувал это бесчинство густыми оккупантскими звуками губной гармоники.
«ЗиЛ» тормозил у бани, объявляя о себе стуком буфера в стену. Мы выпрыгивали и входили. Теперь впереди раздвигал народ неупомянутый ранее восьмой, бывший боксер. Боря был серьезный боксер, призер спартакиад и первенств Союза в 69 килограммах, мастер спорта. Он был небольшой, осадистый, сколоченный, коренастый, и если вид нашего бугра еще мог вызвать сомнения, то Борин вид сомнений не вызывал. Низкий лоб, медная щетина, мощная сутулость, жестокая угрюмость, из всех преступлений склонен к убийству с особенным цинизмом. Боря входил в парилку в войлочной шляпе и рукавицах, выгонял всех, проветривал, поддавал свежий пар, жестоко хлестал, дирижировал и терроризировал.
Потом мы отдувались в предбаннике, курили и пили пиво. Банщик получал свое, и восемь бутылок «это для мужиков из леса» были неприкосновенны.
На грузовике мы пересекали пустырь, служивший городу центральной площадью, и входили в кафе «Снежинка» напротив бани. Нас приветствовали из-за стойки и заводили Анчарова:
Губы девочка мажет в первом ряду.Ходят кони в плюмаже. И песни ведутпро героев, про рыцарей и про невест.Вы когда-нибудь видели сабельный блеск?..
Мы культурно обедали, затоваривались в магазине вином и ехали за другой перевал к археологиням. Июль и август, пока там сидела при палатках студенческая практика Петрозаводского университета, были лучшим временем работ. На тридцать девчонок был завхоз-алкаш и три существа неясной ориентации среднего рода. Мамка-доцентша блюла свой цветник в страхе перед вензаболеваниями, изнасилованиями и абортами. Она их никуда не пускала под угрозой отчисления, и к ним никого. Ее звали Паула, ей было сорок, она была финнка с лицом обветренной козы и телом заждавшейся принцессы. Нас впервые привез туда завхоз, с которым мы познакомились в кафе. После того, как в первый вечер напоили и соблазнили Паулу, ее режим допускал наше присутствие. На нас был конкурс, мы жили хорошо.
– Что уж теперь скажешь, у самой рыльце в пушку́, – мило снисходила Паула и пила с нами ужасный венгерский ром, шестидесятиградусную смесь веселящего газа с конским возбудителем.
Превзойдя практику, девушки уехали, и Боб-бугор закрыл нам месячные наряды по куску на рыло. Мы отпраздновали это в «Снежинке», чувствуя себя богатыми, но одинокими. Потребность в интиме приняла неожиданный характер: мы посадили за столик к верному семьянину Боре-боксеру подобранную невдалеке девицу с намерением образовать из них счастливую воскресную пару.
Следует заметить, что зверского вида мордоворот-компакт и профессиональный страшила Боря не пил, не курил, не ругался матом и хранил верность далекой однокласснице-жене. Мы признавались друг другу, что это неправдоподобная патология.
Такова верная мужская дружба, что мы уговорили Борю выпить первую в жизни рюмку водки и закурить первую в жизни сигарету.
Сталкивание добродетели в пучину порока происходило поступенчато. Потом усовестили девицу, что грех не поцеловать беззащитного мальчугана. Оглушенный первым в жизни левым засосом, Боря самостоятельно справился со следующей рюмкой.
Через час вбежали какие-то пацаны с тревожными призывами «там вашего убивают». Мы высыпали на улицу и увидели сцену из фильма «Броненосец “Потемкин”».
С десяток местной молодежи жалось спинами к витрине, вид имея покоцанный. Перед ними, как Малюта Скуратов на помосте, как вобравший голову в плечи неандерталец перед козодоями, похаживал растопыренный набыченный Боря и сипло ревел:
– Ну!! Выходи по одному!! Убивать вас буду!!
– Мы милицию вызовем, – позорно пискнули из шеренги, это было неприлично и неправдоподобно.
Из Бориного ответа мы узнали, сколько есть в русском языке глаголов на – л, обозначающих то, что он делал с их милицией.
Мы выступили с мирной инициативой, сказали парням, что этот – точно всех убьет, мы его сами боимся, принесли Борину девицу и повесили ему на шею, а сами загородили парней, чтоб они смылись.
Пьяный Боря клялся нам, что они плохие люди, и лучше их было убить. И вот что я вам скажу. Боксеры понимают жизнь лучше остальных.
В сумерках мы растянулись вдоль улицы попарно с дамами. Они вели нас к своей общаге, а мы проводили с ними вербальную прелюдию к заветным сказкам, по возможности не выпадая из равновесия. Это называется – погулять и поговорить перед тем как, согласно приличиям. Иначе девушка усомнится, что ты уважаешь в ней человека.
Приятно, как-никак, идти по собственной дороге, которой не было – и стала. К злобе местных, мы получали 400 % зарплаты, делая 500 % плана. Конечно, таких работничков надо давить на корню (что у нас всегда с успехом и делали).
Я шел первой парой и услышал сзади шум в темноте. Сзади следующий за мной Славулька-матрос, самый здоровый из нас славяно-норманн, сунул своей девушке бушлат и побежал в хвост колонны. Я подумал и побежал за ним. И прибежал, когда один дал ему по ушам, а другой подсек под колени, и он в секунду укатился.
Секунду я смотрел, что их там двое, и решал, кому и как пинком выбить колено, а кому в кадык перекрыть дыхание. Во вторую секунду мне не сильно, но удивительно точно сразу попали в кончик подбородка, и я улетел в канаву.
В канаве было тепло и мягко, там уже лежала вся бригада. Бригада беспомощно ворочалась и грозно кричала.
Никогда ни до, ни после я не видел, чтобы двое так красиво отоварили семерых. Они догнали, вырубили заднего, и затем остальные подбегали к ним по одному с интервалом, каждый за своей порцией. И поочередно, как с конвейера, улетали в канаву.
Помогая друг другу и падая, суля Кандалакше атомную бомбу и Освенцим, мы долго искали в ночи машину и только назавтра вспомнили, что там были какие-то девушки, которые, видимо, куда-то делись.
