Евгения Перова - Другая женщина
– Томка! Боже мой…
Он встал на колени, пытаясь нащупать пульс – Тамара не дышала, зачем-то потряс ее безжизненное тело – напрасно, попытался сделать искусственное дыхание…
– Папа! Что случилось?! Что с мамой?! Почему ты… в крови?! Папа!
Он не слышал, как хлопнула входная дверь! Катя и Антон дико смотрели на него, а Катя вдруг зажала рот обеими руками и…
Томка зажмурилась, но муж не ударил, а кинул ее на диван и взял почти силой – быстро, грубо, унизительно. И ушел, хлопнув дверью. Тамара свернулась клубочком на диване: ну что, получила? Хорошо, детей дома не было! Ну, при детях он бы не посмел… Да и она сама не стала бы так к нему цепляться! Слезы текли у нее по щекам – за всю предыдущую жизнь она не плакала столько, сколько за последнее время. Поздно ночью он разбудил Томку, напугав до ужаса – спросонок показалось, что он пришел ее убить, и она шарахнулась к стенке. Но Дима просил прощения, и она, опять заплакав, сказала:
– Ничего… Я сама виновата… Я больше не буду…
– Том, я тебя серьезно прошу: прекрати! Господи, и почему мы не можем общаться как нормальные люди?!
– Не знаю…
Но постепенно все как-то наладилось – Димка иногда спал с ней, когда видел, что совсем сносит крышу. Редко. Очень редко. И Томка задумалась: а может, родить еще ребенка? Тогда ей точно будет не до секса. Она заикнулась об этом Димке, но он хмыкнул и сказал: «Не выдумывай!» И Тома даже представить не могла, что на языке у него вертелись совсем другие слова: «А может, лучше разведемся?» Так они и жили, и потом, когда вся правда наконец выплыла наружу, Тамара поражалась: почему ей никогда не приходила в голову простая мысль, что у мужа есть другая женщина?! А может, и не одна – с его бесконечными командировками можно было изменять хоть каждый день! И как теперь жить дальше? С Варварой, что ли, поговорить…
А Варька наконец вышла замуж! Четыре года назад, когда Глеба Пономарева, в которого Варвара давно и безнадежно была влюблена, бросила жена, Варя приняла его в радостно распахнутые объятия вместе с тремя детьми: дочкой и близнецами-пацанами. Теперь Томка со стыдом вспоминала свое снисходительное сочувствие: она, конечно, радовалась тогда за подругу, но не слишком ее одобряла – Глеб казался ей прирожденным неудачником, не сумевшим удержаться в Москве. И почему, интересно, его жена бросила? А теперь он посадил Варьке на шею троих детей, одна вообще почти калека (у девочки был ДЦП) – любое физическое отклонение или недомогание вызывало у Томки бессознательный страх и отторжение. Но Варвара с Глебом были так счастливы, так упивались собственной любовью, так нянчились с детьми, к которым довольно скоро прибавилась их собственная Танечка, что невозможно было не признать: после долгих лет безнадежного отчаянья удача наконец повернулась к ним лицом. И как теперь рассказывать Варваре о Димкиной измене?! Она же будет злорадствовать или, хуже того, жалеть!
И так проходил день за днем – в постоянных размышлениях, душевных терзаниях и воспоминаниях. Только на работе Томка могла отключиться: надев строгий офисный костюм, она преображалась в благополучную и уверенную в себе даму, наводящую страх на подчиненных барышень.
– Тебе не показалось, что наша Тигра как-то помягчела после отпуска? – спросила, выходя из туалета, одна барышня в пиджачке и зеленом фирменном галстучке у другой, точно такой же, но в очках.
– Как же, помягчеет она!
– Нет, правда! Ходит с томным видом, рассеянная, а вчера я ошиблась в сводке, думала – убьет! А она: «Постарайтесь больше так не делать!» – и все, представляешь?!
– Слушай, а может, она… – И барышня в очках зашептала что-то на ухо барышне без очков, но та скептически поджала губы:
– Да ладно, никогда не поверю!
– Я тебе говорю! Так и млеет рядом с ним! А что? Он такой зайка!
– Все у тебя зайки! Она ему в мамки годится! Тсс, идет! – И барышни с деловитым видом разбежались.
Томка никак не могла годиться в мамки «зайке», о котором шла речь, потому что была всего-то лет на десять старше Майкла, системного администратора. Майкл – ему удивительно шло это имя! – действительно нравился Тамаре, и она не видела в этом ничего предосудительного: симпатичный молодой человек, легкий в общении, с приятной улыбкой. Всегда очень понятно объясняет, а то в этих новых банковских программах сам черт ногу сломит. Он совершенно ее не боялся, разговаривал, как со сверстницей, и… очень странно на нее действовал! Когда Майкл садился за ее компьютер и быстро шелестел по клавиатуре, задумчиво покусывая ноготь большого пальца и хмурясь на монитор, Тамара почему-то волновалась и не могла оторвать взгляда от его рук с татуировками: на левой от запястья до локтя красовалась длинная фраза на английском языке, выведенная красивой вязью, а на предплечье правой руки – затейливый иероглиф.
– А что он означает? – не выдержала однажды Томка.
– Любовь, – ответил Майкл, глядя в монитор.
– А как переводится фраза?
– Эта? – Он вытянул руку, показывая татуировку Тамаре. – Будь осторожней со своими желаниями – они сбываются.
– А что, есть еще фразы? – спросила Томка и подумала: «Что я к нему пристала?! Какое мне дело до его татуировок?! Совсем с ума сошла!» Они сидели рядышком, как школьники за партой, и у Томки от близости его крепкой загорелой руки бежали по коже мурашки. Майкл повернулся и взглянул Томке в глаза, а она вдруг покраснела.
– Есть и еще. Могу показать, хотите?
– Нет, спасибо! Не стоит!
Вернувшись из Петербурга, Тамара уже не могла больше смотреть Майклу в глаза, потому что осознала, в чем причина мурашек и волнения – раньше ей казалось, что она не способна испытывать ничего подобного ни к кому, кроме собственного мужа, а уж в особенности к такому молодому человеку, как Майкл! С серьгой в ухе и татуировками. Не способна и не должна! Но пример Людмилы и Димки наглядно показал, на что способны и женщины, и мужчины. А муж ничего не замечал, занятый, как всегда, своими загадочными делами…
Дела у него были – хуже некуда. Оставшись один, когда Томка с детьми уехала в Питер, Митя слегка волновался. Нет, надо же было им отправиться именно в Петербург! Мите казалось, что они вторглись на его заповедную территорию. Но волновался он вовсе не из-за этого: Лёка собралась на две недели к родным в Израиль, а он так не любил, когда она уезжала! Он сразу чувствовал себя сиротой, хотя обычно они виделись вовсе не каждый день, да и не каждый месяц вообще-то! Но сознание того, что нельзя сесть в «Сапсан» и через четыре с небольшим часа увидеть Лёку, его огорчало. Проводить ее Митя в этот раз не смог и с нетерпением ждал сообщения. Но получил совсем не то, что ожидал. Лёка уже давным-давно должна была приехать на место, а ни звонка, ни смс! Телефон ее не отвечал. Наконец Митя догадался влезть в почту – не веря своим глазам, читал он путаные и какие-то лихорадочные строки, из которых сначала понял только то, что она разбила мобильник. Он перечел раза три, пока дошло: Лёка его бросила! Бросила?!
«Прости, я больше так не могу, это убивает меня, не ищи, я не вернусь, квартира – твоя, можешь там всегда останавливаться»… Какая, к черту, квартира?! При чем тут квартира?! Он еще раз набрал ее мобильный – ничего, позвонил зачем-то в Питер – гудки, еще раз перечитал письмо – все то же: «Не надо мне писать, я не отвечу, давай разорвем сразу, а то очень больно». Да что ж это такое?! Почему?! Ничто ж не предвещало! Он стал вспоминать недавние встречи – вроде бы все как всегда… Не ссорились, он даже не заговаривал о разводе… Давно не заговаривал…
Хотя сам как раз собирался осуществить свой план: уйти из семьи и поставить Лёку перед фактом. Он уже нашел работу в Питере и присмотрел квартиру, оставалось только поговорить с женой и детьми. Митя планировал сделать это сразу, как они вернутся из Петербурга. И вот пожалуйста – и квартиру снимать не нужно! Живи – не хочу! Но без Лёки ему не нужна ни эта квартира, ни любимый Петербург, ни литература – ничего не нужно. Почему, почему она это сделала?! Нет, что-то тут не так… Он посмотрел, когда отправлено письмо – двадцать минут назад! Митя представил Лёку, сидящую у компьютера, и закричал, как будто она могла его слышать:
– Почему?!
И рванул в Питер. Ночным поездом. Конечно, не спал! Даже лежать не мог и почти всю дорогу метался в тамбуре: то ему казалось, что Лёка ждет его в Питере, а то… От другого варианта, тоже приходившего ему в голову, он покрывался холодным потом. К утру Митя осознал: если Лёки не окажется в питерской квартире – а ее там точно не окажется! – как он будет ее искать?! У него не было ничего, кроме бесполезного теперь номера мобильника и электронной почты – он уже написал Лёке три письма, но не получил даже автоматического извещения о доставке.
За все эти годы он не удосужился толком узнать, где именно живут ее родные в Израиле! Отца уже не было в живых, а мама – как ее, кстати, зовут?! – вроде осталась в Ашкелоне… Или не в Ашкелоне?! Может, она переехала к старшей дочери, которая – где?! В Иерусалиме или Тель-Авиве? Сестру зовут Каля, Калерия! У нее какое-то кошмарное количество детей – не то шесть, не то семь! Или пять? Но как ее фамилия? Вряд ли она оставила девичью… Ее муж – врач, это Митя откуда-то знал. Ни телефонов у него нет, ничего…
