Владимир Гой - Стертые времена
– Мы с ней столько времени не виделись! Я даже думал, что с ней что-то случилось, а позвонить ей не мог. Я её так часто вспоминал!
И вот спустя столько лет он впервые нам открылся, это было как признание, что мы для него очень близкие люди.
– Мои родители были эмигрантами первой волны из России, они приехали сюда, бросив у себя на родине, в Западной Украине, всё. Поскольку они были дворянами, шансов остаться в живых у них практически не было, и отец решил – надо бежать. Они добрались до Чёрного моря, а оттуда на каком-то корабле вместе с такими же, как и они, приплыли в Ниццу. Моя мать тогда сказала отцу: «Я бы мечтала тут жить!»
Но кто же с ними считался, их всех отправили в шахтёрский городок Хомекоурт, где требовалась рабочая сила.
Так мой отец, потомственный дворянин, спустился под землю в забой. Через год родился я, и отец сразу же решил всё за меня, сказав матери: «Он станет врачом, мне в роду рабы не нужны, и я сделаю для этого всё!»
И он сдержал своё обещание – когда пришло время, меня отправил в Страсбург, в Университет Луи Пастера, где я с отличием сдал вступительные экзамены и был принят без оплаты за обучение. Мои родители были довольны, да и мне в этом городе нравилось. Это была не та глухая провинция, где мы с мальчишками гоняли мяч или дрались. Тут было всё по-другому: красивые женщины, дорогие машины, здесь был другой мир.
Правда, моя мать сделала всё, чтобы привить мне любовь к классической музыке, поэтому, когда мне было уже восемь, родители купили старенькое пианино, и она научила меня музицировать. Чтобы не ушёл родной язык, мы дома говорили только по-украински, это помогало осознавать, что ты славянин, что ты русский. Конечно, отец мечтал когда-нибудь вернуться на родину, но с каждым годом понимал, что это будет невозможно. Наверное, и поэтому, чем больше он это чувствовал, тем сильнее старел. Конечно, этому виной была и тяжёлая работа на шахте.
Его не стало, когда я был на третьем курсе. Вот тогда я по-настоящему осознал, что для меня значил отец и что он для меня сделал.
Тут Жорж замолчал, растрогавшись от воспоминаний, потом поднял бокал.
– За моего отца! Дай бог ему царствия небесного! – сказал он на своём красивом украинском языке и чуть погодя продолжил: – Учиться на медицинском – всегда трудно, времени на отдых практически нет, ты вгрызаешься в науку, понимая, что в этом и только в этом твоё будущее. И всё-таки у меня нашлось время, чтобы встретить её.
Был выходной день, она вышла из магазина женской одежды со множеством свёртков в бумажных пакетах. И тут один из пакетов лопнул, и все свёртки оказались на мостовой. А я как раз бесцельно гулял по городу, проветривая мозги, забитые учёбой. Но, увидев это, я быстро подошёл и стал ей помогать собирать свёртки. Через мгновение из магазина выскочил его владелец и с извинениями: «Мадам Мари, простите, это моя вина!» – тоже стал помогать. Так я впервые услышал её имя, ещё толком не разглядев её лица. А когда увидел, то просто замер и растерялся, как она была хороша. Хозяин магазина положил мне на руки часть свёртков, быстро сбегал за пакетами и, вернувшись, разложил всё, продолжая извиняться. Она не обращала на него внимания и изучающе смотрела на меня: «Спасибо вам за помощь!» Я кивнул и предложил помочь ей всё донести. Она согласилась. Я шёл рядом и не знал, как мне начать разговор, был в каком-то страшном смущении. Тогда начала она: «Мне кажется, вы студент?»
Как она этим меня обрадовала, ведь я мог вот так молча проводить её до дому и просто уйти, больше её никогда не увидев. «Да, я учусь на медицинском в университете!» – «Это очень достойно! Как вас зовут?» – «Простите, я не представился, Жорж».
Её речь и манера держаться говорили, что она не из простого сословия, в ней чувствовалась какая-то недоступность. «Можете называть меня Мари».
Мы остановились возле большого дома с массивной резной дубовой дверью и стеклом с ажурной решёткой. «Большое вам спасибо, Жорж! До свидания!» – нежно улыбнувшись на прощание и забрав свои пакеты, она скрылась за этой дверью, а я понимал, здесь – вход в другой мир и он мне недоступен.
Я шёл в свою крошечную квартирку и фантазировал: «Вот вдруг она заболеет, а я врач, придёт на приём – а там я!» Но так долго ждать я не мог и по возможности приезжал и гулял в окрестностях её дома, рассчитывая на случайную встречу. Почти так и получилось. Однажды она вышла из своего подъезда и направилась прямо ко мне: «Добрый день! Я уже две недели наблюдаю за вами через окно – вы, как часовой, приезжаете сюда в одно и то же время, у вас, наверное, как раз кончаются занятия. Вы случайно не меня караулите?»
Таким красным я не был, наверное, никогда в жизни, хотелось сказать: «Нет, нет, что вы, у меня тут дела!», но я собрался с духом и признался: «Вас!»
Она внимательно на меня посмотрела, словно пытаясь заглянуть в мои мысли: «Ну, пойдёмте тогда прогуляемся!»
Ох, и что я ей только тогда нёс, пытаясь понравиться, и мне это удалось. Я понимал, что она старше меня, но она была прекрасна, а я первый раз влюбился. И мне повезло, она была уже в разводе, и детей у неё не было. Каждый день после занятий я стоял солдатиком возле её подъезда и ждал, когда она выйдет, и она выходила. Прошло больше месяца, пока она не пригласила меня к себе и больше уже не отпустила. Она была первой и, наверное, лучшей женщиной в моей жизни и после окончания университета стала моей женой.
Это были очень счастливые годы, но, к сожалению, у нас не было детей. Хотя меня это не слишком огорчало, наша разница в двадцать лет делала ребёнком меня, и мне это нравилось – всё её внимание доставалось только мне.
Жорж замолчал, разглядывая пассажиров на проплывавшем кораблике, потом продолжил, словно вспоминая:
– Николь пришла ко мне на приём со своей дочкой. Когда она только зашла в кабинет, я почувствовал, что между нами словно проскочила искра. Это была красивая женщина с великолепной фигурой, и к тому же она была моей коллегой, правда, в области психотерапии. Я посмотрел тогда её ребёнка, сделал анализы и назначил новую встречу на следующий день. Она ушла, а я почему-то начал тогда думать о ней. Так всё и началось. Назавтра я предложил ей выпить вместе чашечку кофе, а через две недели мы уже сняли номер в загородном отеле, где провели весь день, вернувшись лишь вечером. Моя жена Мари уже с первого дня почувствовала, что со мной что-то не то. Мне-то казалось, что я самый умный и об этом никто не узнает. Но чем дальше, тем больше – нам уже было мало встречаться раз в неделю, и мы пытались ускользнуть из своих семей, чтобы почаще видеть друг друга. Если муж Николь не обращал на это внимания, а может, ничего и не чувствовал, то моя жена очень переживала и однажды сказала мне: «Жорж, ты подарил мне волшебное время любви, и я не хочу смотреть, как она уходит. Мне очень больно, но мы должны с тобой расстаться!»
Я обнимал её и слёзы ручьем текли из моих глаз, она мне была безумно дорога, но она была непреклонна. И я переехал от неё в этот дом, где сейчас моя квартира и мой кабинет. Всё, чего я достиг в этой жизни, – это её заслуга.
Николь стала приезжать ко мне сюда, теперь для нас всё стало проще, но меня начинали мучить сомнения, нужно ли мне всё это. Когда она сказала мне о своей беременности, я не мог быть уверен, что это ребёнок от меня – она же работала, как говорят, на два фронта, и… кто его знает. Я тогда предложил ей сделать аборт, она поняла мои мысли и сказала, что больше ко мне не придёт! Так за короткое время я потерял двух близких женщин. Наверное, меня Бог наказал за моё непостоянство, но тогда он должен был бы наказать почти всю Францию! – воскликнул он с возмущением.
– Потом я встретил Лиззи из Швейцарии, всё тот же сценарий: муж, дети, как наваждение какое-то в моей жизни.
Жорж разлил по бокалам вино и произнес тост:
– За прекрасных женщин, которые сводят нас с ума!
Мы выпили, и Жорж продолжил:
– И вчера я встречаю Николь в нашем заведении, она пришла навестить свою мать. Как увидел её, сразу всё вспомнилось. Мы договорились назавтра встретиться!
Меня уже давно удивляла французская любвеобильность, с которой я был знаком только по книгам, но после знакомства с Жоржем мне показалось, что я невнимательно читал, и их чувства переливаются через край подобно игристому шампанскому. Недаром его тут создали как символ их чувственности, хотя изобрел его монах.
– Как раз хорошо! Мы поедем дальше, а у тебя будет интересная встреча! – порадовался я за него.
– Несомненно, встреча будет интересной, но опять та же история – она живёт с мужем, – грустно сказал он.
Каждое расставание с Жоржем вызывает у меня печаль, мне почему-то кажется, что мы покидаем его в одиночестве. Мы прощаемся возле его дома, а сами идём вдоль набережной и любуемся красивыми подсвеченными фасадами домов на другой стороне реки и болтаем об удивительных поворотах нашей жизни.
