Евгений Чепкасов - Триада
На завтрак еще не звали, а Иванов уже успел принять два укола, выдышать подушку кислорода и теперь лежал под капельницей. Когда рот его освободился от соски, он сказал:
– Спасибо, Павел. Я сегодня точно бы помер, если б не ты.
– Всё в руках Божьих.
– Это точно. И еще говорят, что перед смертью не надышишься. – Он замолк, слушая, не скажет ли сосед чего-нибудь успокоительного, но тот был тих, и пришлось продолжить: – Я чую, не выйти мне отсюда. Не сегодня, так завтра – в ВЧК. – Вновь обоюдное молчание и вновь необходимость договаривать: – В деревне – сын беспутный, пропьет всё на… Прости, Павел.
– Бог простит. И ты меня прости.
– Что же мне делать?
– Ты крещеный?
– Да.
– Тогда – собороваться.
– Ничего себе советик, – усмехнулся Иванов. – Я, можа, и не помру, а ты меня уже отпевать снаряжаешь.
– Соборование – это не отпевание, – терпеливо объяснил Слегин. – Соборование – это одно из семи церковных таинств, помазание елеем больных. После этого таинства совсем не обязательно умирать. Наоборот – иногда происходит чудесное исцеление. И самое главное – при соборовании прощаются грехи, о которых забыл, и можно исповедоваться в грехах, которые помнишь. И еще сразу после соборования можно причаститься. А насчет помереть или не помереть – это уже как Бог даст.
– Складно говоришь, – иронично прокомментировал Коля. – А сам-то ты соборовался хоть раз?
– Конечно, – ответил Павел с улыбкой. – Если боишься, я и сам вместе с тобой соборуюсь, хоть завтра. А я пока помирать не собираюсь – честное слово. Завтра отец Димитрий, скорее всего, придет причащать меня, так что я сегодня же позвоню ему и скажу, чтобы…
– Погоди, Павел. Мне надо подумать. Но если что – чтобы вместе.
– Договорились.
После завтрака к Леше пришли мать и невеста и подробно говорили о свадьбе. Жениху слегка полегчало: сильный антибиотик подействовал надлежащим образом, кашель смягчился от барсучьего жира, и заведующая отделением обещала, если состояние больного еще более улучшится, отпустить его на сутки под расписку. По замыслу заведующей, перед регистрацией брака Леше необходимо было сделать два укола, после которых более получаса придется хромать, затем ни к какому памятнику, конечно же, не ездить, во время застолья не пить, а в брачную ночь следовало непременно полежать под капельницей.
– И только попробуй не сделать! – сердито добавила мать, увидев на лице сына ухмылку.
– Завтра утром Мишка из Москвы приедет, – сообщила невеста. – Может, сразу к тебе зайдет.
– Круто! – обрадовался жених.
После тихого часа к Иванову пришли родственники и очень обеспокоились его состоянием. Павел видел, как дочь Коли остановила в коридоре Марию Викторовну, о чем-то спросила, получила ответ и, резко и глубоко вздохнув, прижала ладонь к приоткрытому рту. Затем она пошла звонить по телефону, и вскоре родственников прибавилось. Они всё приезжали и приезжали, и старичок обреченно плакал, а Михаил, Павел и Леша ушли из палаты, чтобы не видеть тягостного.
В холле, заставленном различными растениями в горшках и кадках, а также жестковатыми креслами, работал телевизор, и трое из палаты № 0 приютились там. Шла какая-то передача, в которой нужно было отвечать на вопросы, а поскольку остальные телезрители старались отвечать, отвечал и Павел. Вскоре на него стали уважительно поглядывать, и это было приятно ему.
Через некоторое время к Слегину подошла дочь Иванова и отозвала в сторонку.
– Отец хочет собороваться, – проговорила она глухим голосом. – Он сказал, что вы тоже будете и можете позвонить какому-то священнику. Наверное, лучше договориться на завтрашнее утро. Врачи нас сейчас выгоняют, говорят, что мы его расстраиваем, и разрешили прийти только завтра, с утра. – Она потянула носом и сглотнула. – Поэтому нужно позвонить сейчас.
– Я понял. Пойдемте, – ответил Павел.
– Доброго здоровья, – говорил он через пару минут. – Отца Димитрия можно к телефону?.. Благословите, отче… Прости, я забыл… Спаси Бог, у меня нормально, а вот одного раба Божия из нашей палаты надо соборовать. Ты не занят завтра утром?.. Слава Богу. И меня тогда вместе с ним соборуй, а то он один боится… Знаю, что мне и так нужно, просто после больницы собирался… Отец Димитрий, тут его дочь стоит рядом. Передаю трубку.
– Здравствуйте, святой отец, – взволновано сказала женщина, покраснела и поправилась: – Батюшка. Простите, я со священником первый раз… Скажите, пожалуйста, что нужно для этой процедуры?.. Простите, таинства… Восемь свечей… А зачем миска с крупой?.. Понятно, я и не подумала… Да, крещеный, только крестика не носит… Значит, купить и надеть. Ясно. А сколько это времени займет?.. Я думала, меньше. Тогда, наверное, к половине восьмого надо подойти, чтобы до завтрака… Да, встречаемся завтра внизу, в половине восьмого. И еще, простите, но сколько я буду вам должна?.. Ну, это несерьезно: должен же быть какой-то тариф… Простите… Да, до завтра.
– Странно как-то, – озадаченно пробормотала она, стоя перед оглохшим телефоном. – Дадут – спаси Бог, и не дадут – спаси Бог… Человек же трудится, время затрачивает…
– У него служба такая – он не имеет права отказать, – проговорил Павел.
– Ну а всё-таки – сколько?
Слегин сказал, сколько примерно берут за соборование в церкви, и попросил купить не восемь, а девять свечек (семь на стол плюс по одной в руки – Коле и ему).
– Деньги я отдам, – добавил он.
– Какие деньги, что вы!.. – воскликнула женщина и, махнув рукой, пошла прочь.
Ранним утром следующего дня старичок Иванов тихо беседовал со Слегиным.
– Я, Павел, никогда не исповедовался. Волнуюсь. Потренироваться хочу.
– Но ведь я не священник.
– Ты, Павел, хороший мужик. Послушай. Я тебе только об одном расскажу. Просто, по-человечески.
– Слушаю.
– Я ведь тоже человека убил.
Павел вздрогнул от этого «тоже».
– Как вон Лешка, снайпер-то, – продолжил Коля. – Только я не на войне: в войну я пацаном был. Это уж после, на грузовике задавил, выпимши. И голова под колесо попала – тоже фонтан… Отсидел, как полагается, а спокойствия нет. Детишек вон настрогал – взамен, что ли… Вот и всё. Чтоб ты знал.
– Спаси Бог, – спокойно сказал Павел и с улыбкой добавил: – А я, чтоб ты знал, гораздо грешнее.
Он поднялся с постели и стал одеваться.
– Павел! – позвал старичок. – Правильно креститься – вот так вот?
– Да, – подтвердил тот и отправился в пальмовую молельню.
Вскоре пришли отец Димитрий и Колина дочь. На шею Иванова повесили серебряный крестик на тонкой цепочке, больничный стол вновь очистили от пузырьков с микстурой и застелили красным платом, на столе оказалась большая эмалированная миска с рисом, в которой были установлены семь свечей. Вся палата завороженно смотрела, как священник раскладывает на красном плате необходимое, как наматывает ваточные наконечники на семь спичек, как затепливает рисовый семисвечник от зажигалки и дает две иные горящие свечи Николаю и Павлу.
Иерей читал длинную молитву, начинающуюся со слов: «Отче Святый, Врачу душ и телес наших…», потом – Апостол и Евангелие, а после помазывал елеем лоб, ладони и грудь соборуемых, напевая:
– Исцели ны*, Господи. Исцели, Владыко. Исцели ны, Святый.
Затем он вынимал из риса свечку, тушил ее и откладывал в сторону, рядом с использованной ваточной спичкой.
Это повторялось семь раз.
Николай, полулежавший на двух подушках так, чтобы видеть, и Павел, стоявший позади батюшки, были торжественны и крестились, когда крестился тот, а их лоб, внешняя сторона ладоней и приоткрытая грудь блестели от масла. Когда все свечки были потушены, началась исповедь, и посторонние вышли из палаты, хотя их и не просили. Затем исповедники причастились и поцеловали крест.
– Слава Богу! – сказал отец Димитрий по окончании, попрощался со всеми и ушел.
Вскоре позвали завтракать, а после завтрака Лешу посетил долгожданный Миша из Москвы. Леша крайне обрадовался, обнял посетителя, усадил, стал расспрашивать. Судя по разговору, они были одноклассниками, а нынче Миша вона как – москвич. Говорили про общих знакомых (кто где, кто с кем), про больницу и свадьбу, про Москву.
– Эх, мы и погудели на Новый год! – смачно повествовал приезжий. – Компания – человек десять. Прикинь, мы еще когда на хату ехали, еще трезвые… Ты метро видел?
– Да.
– Так вот, там вдоль поручней эскалаторов такие желоба, и по этим желобам постоянно сверху монетки пускают – прямо до низу звенит. Прикольно, там внизу всегда бомжи пасутся. Я один раз видел, как одна старуха внизу подняла монетку и перекрестилась, будто это ей подали – умора… Так вот, когда еще по трезвянке поднимались наверх, мы сверху, прикинь, по этому желобу петарду немаленькую запустили. Эх, она и долбанула! Как атомный взрыв! И это, ты учти, по трезвянке. А что потом было!..
