Юрий Чудинов - Порядок вещей
– Я думал, ты знаешь.
– Ну-у… сейчас возьму.
– И машину надо.
– Зачем?
– Сейф, спальник, теодолит – вещей-то сколько!
Некомпетентность Ануфриева действовала мне на нервы. Его перевели к нам недавно, из топографов, когда наш начальник партии исчез после того, как двигатель «восьмерки», на которой он делал облет постов, заглох в воздухе над тайгой. Две-три секунды в салоне стояла мертвая тишина. Начальник партии обхватил соседа так, что тот чуть не задохнулся. Двигатель ожил, все закончилось благополучно, но с тех пор начальника мы больше не видели.
Четвертое явление Ануфриева народу ознаменовалось фразой:
– Машина будет через полчаса. Узнаешь у Зыкова. Езжайте в аэропорт. С Крикуновым.
– Наверно не успеем, – сказал Крикунов.
– Угу, – согласился я и полез под тент.
В кузове грузовика обнаружил шикарное кресло, и устроился в нем, как король. На руки взял гитару. Рюкзак поставил у ног.
В аэропорту Крикунов сходил в «Лайнер» и принес бутылку шампанского.
– Что-то голова болит, – сказал он, – давай опохмелимся. Стаканов нет?
– Нет.
– Плохо. Придется пить из «горла».
Осторожно, без хлопка, откупорил бутылку и сделал несколько больших глотков. Шампанское вспенилось у него во рту и потекло по подбородку. Вовка поперхнулся и передал бутылку мне.
Я пил аккуратно, маленькими глотками, оставляя отверстие для выхода газа, но и после меня в бутылке не убавилось. Вино расширялась по мере выхода углекислого газа. Крикунов заткнул бутылку пробкой и поставил ее в один из ящиков с продуктами:
– Что будем делать?
– Оставить бы вещи здесь, – размечтался я. – Подъехали бы ко второму рейсу. Давно пора сделать здесь перевалочный пункт. Привозили бы грузы в аэропорт заранее. Неужели до сих пор не додумались?
– А им плевать.
– В том-то и дело.
– Давай поедем обратно. Скажем Зыкову, что Ануфриев летает без нас. Пообедаем. Там видно будет.
– Давай.
Обратно доехали быстро. Отнесли вещи в склад.
– Ну что, надо допить? – сказал Вовка. – Здесь должна быть тара.
Долго искали стаканы. Нашли старую солдатскую кружку. Осмотрели ее со всех сторон:
– Вроде чистая.
Крикунов ополоснул кружку шампанским.
– Схожу по делу, – вспомнил я.
Вернувшись, увидел, что Крикунов уже допил свою порцию. Наполнил кружку до краев:
– Совсем другое дело.
– Угу, – согласился Вовка. – Ну что, пошли?
– Сейчас. Захвачу сумку.
Вовка ушел.
Я снял с полки рюкзак, достал из рюкзака сумку с бумагами. Поставил рюкзак на место и закрыл склад на замок. Мимо экспедиционных гаражей, в лабиринтах которых колдовали механики, вышел на улицу.
Накрапывал дождь. О полетах можно было забыть.
«Сегодня понедельник, – с сожалением подумал я. – Библиотека закрыта. Придется читать в обстановке массового запоя».
60. Дождь
Двенадцать реперов отсняли гладко, без сучка, без задоринки. Репер тринадцатого поперечника заслонила не какая-то там одинокая береза, а густая поросль молодняка. Река поворачивала направо, и деревья, росшие у самой воды, вдоль плеса, заслоняли от меня оставшиеся репера.
Что это? Совпадение? Или закономерность? Сумма розыгрыша у Игоря и Олега равнялась двенадцати: семь плюс пять. То есть, вроде бы не ведая о том, Олег с точностью определил, сколько ему отдыхать.
– Олег! Слышишь?
Ни звука! Спит. Я поднял с земли щепку и бросил в него. Никаких эмоций! Бросил щепку покрупнее. С тем же результатом. Поднял с земли приличных размеров сучек. Ноль внимания!
Я бросал и бросал в Олега щепками, пока тот не открыл глаза:
– Чего бревнами кидаешься?
– Подъем. Рубиться надо. Будем менять постановку.
Стоя по колено в траве, Олег рубил осинник, а я поглядывал то и дело в теодолит, стараясь различить соседний репер.
Птицы смолкли. Лес застыл в немом ожидании. Нещадно палило солнце. Тишину нарушала только неуклюжая возня Олега. Деревца то и дело выскальзывали у него из рук. Приходилось снова и снова ловить их, пригибать к земле и рассекать каждый ствол в основании, иначе топор пружинно подпрыгивал, и деревце выскальзывало из рук.
Наконец «визира» была готова. Я «привязался» к реперу и перенес теодолит на новое место.
Оставшиеся репера левого берега отсняли гладко, без сучка, без задоринки. Дальше отдыхал Игорь, а Олег работал.
Сосредоточенность на измерениях не оставила места мыслям. Не заметил даже, как небо затянуло тучами, и стал накрапывать дождь. Только с третьей или четвертой капли, сбежавшей по потному лицу, понял, что дождь уже идет.
Дождь, казалось, сдерживал себя какое-то время, чтобы дать нам возможность довести дело до конца, и мы снимали поперечник за поперечником, работая, как говорится, на пределе, пока дождь не припустил не на шутку. По странице журнала от карандаша побежала вода. Графит скользил по бумаге, не оставляя следов.
– Все! Последний делать не будем! – крикнул я Олегу. – Карандаш не пишет! Собирай рейку!
– Может, пойдем пешком? – предложил с другого берега Игорь.
– Нет. Будем ждать!
Дождь успел промочить рубаху. Одетый под рубаху свитер тоже промок, особенно на плечах и спине.
Я посмотрел на Олега. Олег стоял в лесу, под деревьями.
– Собирай треногу.
– Зачем торопиться?
– Собирай. Я отнесу теодолит.
Футляр теодолита лежал на песке, у самой воды. Уложив в него инструмент, я огляделся по сторонам. Документы были в непромокаемой сумке, на суку, под ветвями сосны. Набирающий силу дождь покрыл реку канцелярскими кнопками.
Поблизости рос ветвистый кедр. Под деревом было сухо. Забираясь под него, я уже не чувствовал стекающих по периметру капель, потому что сам был сырой, как капля. И тут мне показалось, что это уже было, или во сне приснилось, а сейчас повторяется. Я вспомнил все, что будет дальше, и испугался.
61. Письмо
Крикунов цокнул языком.
– Все сорвались, все гудят, – сказал он, задумчиво ковыряясь спичкой в зубах. – Не один я «двинулся».
– Естественно.
– Сейчас тихо, но к вечеру повыползают.
– Приехал Тимофеев – может он успокоит?
– Вряд ли.
Полулежа на кровати, я читал письмо Виталия, найденное в бумагах Сергея. В комнату вошел Корочкин, пьяный и возбужденный.
– Я пил и пить буду! – заявил он с порога, как будто продолжал начатый с кем-то разговор. – Буду пить и все!.. Сегодня идем на работу, а на берегу ящик вина. Какая тут работа! Я им говорю, Корочкин будет пить! Мне выговор сделали. Ну, и что?
Он достал из кармана бутылку азербайджанского портвейна, поставил ее на стол:
– Выпьем!
– Я пас, – сказал Вовка. – Всё, всё.
– Как это, всё? – изумился Корочкин.
– Я пас.
– Открывай. – Корочкин протянул бутылку мне.
– Не хочу.
– Почему?
– Не хочу и все.
– А не хочешь, пошел на …
– Может покажешь дорогу?
– Извини. Это шутка.
– Он понимает, что ты шутишь, – сказал Крикунов.
– Как тебя зовут? – спросил Корочкин.
– Ты что, забыл?
– Разве всех упомнишь?
– А надо помнить.
Корочкин распечатал бутылку, выпил стакан вина, поставил бутылку под кровать и ушел.
– Все гудят, – сказал Вовчик.
– Угу, – согласился я и углубился в чтение.
...«Если жизнь твоя наполнена больше внутренним смыслом, чем внешним, – писал Виталий, – то моя как раз наоборот. Вот сейчас я лечу зубы. Вернее дожидаюсь приема в кресле. Не могу же я одновременно, чтобы у меня во рту ковырялись и писать.
Разве ж там, в тайге полечишь зубы? А? В тайге можно, спьяну, треснуться зубами о сосну, и они все повылетают…
Твоя тайга, что монастырский скит. Келья. Комары. Жуть и ужас…
А Гамлет – действительно, хорош парень. Только я Шекспира не люблю. Я люблю пиво с рыбой. И рок-н-ролл. С элементами интеллектуального риска. Или наоборот: интеллектуальный риск с элементами рок-н-ролла.
На днях доделал песню, выброшенную когда-то в мусорную корзину. «Над серебром». Помнишь? Результат оказал на меня столь сильное воздействие, что я аж курить начал, хотя до этого два месяца ни-ни.
Эх! Ну что за времечко было! Золотое! Найти бы рецептик, чтоб существовать в пяти измерениях одновременно, и двигаться во времени, как мы – в наших трех, грешных. Пошел бы сейчас обратно, допил бы то, что не допито, долюбил бы тех, кто не долюблены. Вот класс! Проглотил пилюлю, и мир стал для тебя не просто Землей, а пружиной диаметром с планету. И вот ты идешь по этой пружине, и останавливаешься в том периоде, который тебе больше всего по душе.
Ау! Ты меня слышишь?! Черт знает, о чем пишу. Я ведь сейчас того, слегка под градусом. Боюсь стоматологов – жуть! Почти как парикмахеров…
Вспоминаю себя пьяным в тот день, когда вы с Виктором поспорили по поводу смерти, и он сказал, что смерть – это единственный, доступный для каждого из нас портал. Но мы не умеем им пользоваться…
Впрочем, не будем о грустном. Напиши-ка лучше, что такое, тайга. Тайга на морозе. И когда идет снег. Мне ж интересно!
