Дмитрий Барчук - Александрия
Однажды, когда бабушка позвала меня с собой в церковь, я закатил ей такую истерику, что она меня насилу успокоила. Стоило ей только заговорить о моем крещении, я тут же насупливался, пока от меня не отставали.
А потом мы уехали жить в Москву, и о бабушкином Боге я какое-то время просто не вспоминал. Даже когда она умерла.
Правда, когда мне было особенно трудно, я мысленно просил Бога о помощи. Например, если был плохо готов к экзамену в университете. И что самое удивительное, после молитвы мне обязательно попадался билет, который я знал. Но научный атеизм на пятом курсе, как ни молился, все равно сдал только на четверку. Преподаватель дотошный попался, раскусил мою неатеистическую сущность.
С первой женой я регистрировал брак во Дворце бракосочетания, а Татьяна захотела венчаться в церкви. И тут мне пришлось признаться, что я некрещеный. Она всплеснула руками от неожиданности:
– Угораздило же меня влюбиться в нехристя.
Я попытался отшутиться, мол, не знаю в какую веру креститься: в православную или иудейскую. И предложил невесте обвенчаться в синагоге.
– Да брось ты, Мишка, какой ты к черту еврей! – Таня щелкнула меня пальцем по носу. – Хотя и носатый. Если не покрестишься, замуж за тебя не выйду.
Делать было нечего. Пришлось идти в церковь. У меня в банке юристом работала одна пожилая дама. Из разговоров я знал, что она каждый церковный праздник посещает храм, а на Пасху и на Рождество, несмотря на преклонный возраст, отстаивает даже всенощную службу. Ее-то я и попросил договориться с батюшкой о своем крещении в православную веру. Она с радостью откликнулась на мою просьбу и даже предложила себя в качестве крестной матери, но потом вспомнила, что в зрелом возрасте крестные родители новоиспеченному христианину вовсе не обязательны, и огорчилась.
Так я, чуть-чуть не достигнув возраста Христа, благодаря настойчивости невесты принял православие. И то не до конца. Совершив надо мной тайный обряд крещения и получив от меня за это щедрое пожертвование на восстановление храма, молодой священник, еще моложе меня, сказал мне, что я после окончания поста должен снова прийти в церковь, чтобы исповедоваться и причаститься.
– Но мне нужно завтра лететь в зарубежную командировку. Я не знаю, сколько она продлится, – предупредил я.
Тогда он посоветовал мне, как только вернусь из поездки, сразу прийти к причастию.
– Иначе потом придется исповедоваться во многих грехах. Вы же теперь христианин, – наставлял он меня.
Но он еще не закончил фразу, когда у него под рясой что-то затренькало.
– Прошу простить меня, – извинился священнослужитель.
И, путаясь в складках своего длинного одеяния, он извлек откуда-то изнутри маленький пейджер и стал, щурясь, читать пришедшее на него сообщение.
«Наверное, от Господа», – съязвил я про себя. И после командировки ни на исповедь, ни к причастию я не пошел.
С Таней мы расписались в районном загсе. Она несколько раз заговаривала о венчании, но я категорически ответил ей:
– Дорогая моя, я верю в Бога, но не верю его слугам. И разреши мне, пожалуйста, самому выбирать, как мне общаться с Создателем: напрямую или через посредников. А что касается нашего с тобой чувства, это, прежде всего, зависит от нас – насколько долго мы сохраним его.
Вплоть до ареста в церковь я ходил очень редко. Пока пил – чаще. После запоя чувствовал потребность в покаянии. А после того как по настоянию жены в один день завязал, как мой дед Яков, и с пьянкой и с курением, храм стал посещать только в чрезвычайных ситуациях. Когда на душе так скребли кошки, а душу открыть, даже Татьяне, даже маме, было нельзя. Ради их же безопасности. Но я никогда не исповедовался у священника. Просто стоял перед иконостасом и молился. И становилось легче. Но это случалось не чаще чем раз в году. А иногда еще реже.
Зато господин Неклюдов ходил в храм регулярно.
– Работа у меня такая, – объяснял он свою набожность. – Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – в рай не попадешь.
Грешить ему по долгу службы приходилось на самом деле часто. Клиенты, не вернувшие банку кредиты, были еще самой цивилизованной публикой, с которой ему приходилось иметь дело. Хотя и среди них попадались отморозки, подставленные какой-нибудь преступной группировкой (солнцевской, ореховской или чеченской), чтобы кинуть нас. Но это еще были цветочки. Ягодки созревали, когда какому-нибудь авторитету из Люберец или кому-то из правительства вдруг взбредало в голову подмять под себя наш банк. Вот тогда Неклюдову приходилось крутиться ужом на сковородке, подключать все связи наших теневых акционеров, чтобы отбить наезд. Обычно Леониду хватало одного психологического давления, дабы остудить пыл чересчур ретивых рэкетиров. Если не справлялся сам, обращался за помощью в свою бывшую контору. Понятливые конкуренты обычно отваливали сами. А у особо настырных и отчаянно глупых иногда взрывались машины. Порой их находили с дыркой в голове в собственном подъезде. Иные, чтобы спрятаться подальше, ложились в больницу на плановое обследование, но неожиданно отдавали Богу душу от внезапного сердечного приступа.
Несколько раз покушались и на мою жизнь, но служба безопасности всегда оказывалась на высоте, поэтому я до сих пор еще жив. Таковы были условия первоначального накопления капитала в нашей стране. Выживает сильнейший. Леонид делал свою работу, как мог, а я свою. И какие средства использовал каждый для достижения поставленной цели, на эту тему в нашем кругу не принято было распространяться. Я особо не касался его дел, а он моих. Все равно за всем не уследишь. Да мне и нравилось выполнять представительские функции, это у меня получалось. Главным критерием выполненной работы был ее результат.
С Борисом Николаевичем Ельциным еще в период его работы первым секретарем Московского горкома партии меня познакомил Иван Матвеевич. Потом московский партийный лидер через меня неоднократно обращался за помощью в финансовый отдел ЦК по поводу финансирования какого-нибудь мероприятия. И всегда, даже в период опалы мятежного уральца, дядя Ваня либо сам, либо поручая это дело мне, находил возможность удовлетворить его просьбу. Такая взаимовыручка среди старых коммунистов никогда не забывается. Поэтому после гибели моего наставника я унаследовал от него и расположение будущего президента страны. А это очень многого стоит.
Одно время я даже работал советником председателя правительства Российской Федерации, но с приходом к власти Гайдара я целиком и полностью посвятил себя частному бизнесу. У него хватало своих советчиков. Да и не разделял я стратегию этой «шоковой терапии». Как еще Россия выжила после такой процедуры!
Но свои связи в администрации президента и в правительстве я сохранил. Иногда мне кажется, что эти мои полезные знакомства и позволили мне тогда, после революции, выжить. Тайные неклюдовские акционеры пораскинули умишком и сообразили, что живой я принесу им куда больше пользы и денег, чем мертвый, но безопасный. А тут еще на распродажу России понаехали западные банкиры. А из них добрая половина – евреи. Вот когда мне пришлось сказать спасибо своему папочке Аркадию Иосифовичу Бернштейну за свой длинный нос и кучерявые волосы. Заграничные Ротшильды тоже приняли меня за своего. И захотели вести дела со мной, а не с ребятами в погонах.
Куда было теперь деваться начальству господина Неклюдова? Только терпеть меня и периодически доить. А Леониду, полагаю, строго-настрого наказали глаз с меня не спускать, чтобы, не дай Бог, не ломанулся я за флажки. И при первой же попытке к бегству…
Мой банк в приватизации государственной собственности принимал самое что ни на есть активное участие. Мы даже создали для этих целей целое управление. Только за один месяц оно осуществляло до полусотни сделок по разгосударствлению крупных и средних промышленных предприятий. Сейчас мне ставят в вину хищение еще в 1994 году пакета акций комбината калийных удобрений, принадлежащего Российской Федерации. Я уже об этой операции и думать забыл, столько их прошло с той поры. Обвинение считает, что я в составе преступной группы незаконным путем завладел этими акциями. Моя подставная фирма, кроме выплаченных государству денег за ценные бумаги, должна была еще инвестировать значительную сумму в техническое перевооружение комбината. Таковы были дополнительные условия инвестиционного конкурса. И эти деньги она перечислила комбинату. Есть доказательство – платежное поручение. Но получатель их вернул отправителю под предлогом невозможности освоения средств. Дальше мои фирмы распылили этот пакет акций и несколько раз перепродали его другим инвесторам.
