Инна Тронина - Дефолт
У их подъезда стояли две машины, и под козырьком курил очень знакомый мужчина. Но Саша никак не могла его узнать, потому что внимание отвлекал микроавтобус с красным крестом, в котором сидел шофёр и наливал из термоса кофе в крышку. Больше ни кого кругом не было – только они трое.
Кто же он, высокий худой блондин в обвислом джемпере и джинсах с пузырями на коленях? Блондин курил и плакал, лицо его кривилось, морщилось, временами застывало в страдальческой гримасе. Но всхлипываний Саша не слышала, потому что вокруг всё журчало, булькало, чавкало, шуршало, да ещё невдалеке лаяли собаки.
Саша подошла поближе, сгребла ладошкой со щёк воду, откинула назад мокрые блестящие волосы и наконец узнала плачущего человека.
– Никитушка!
Саша сама оглохла от своего крика, и почему-то сразу же заболело горло. Молчанов не удивился, даже не вздрогнул. Он равнодушно взглянул на соседку и с трудом её узнал.
– Что случилось, Никитушка, милый? С Настенькой? С Ксюшей? Я слышала, Марина заболела…
– Марина умерла, – просипел Молчанов так, будто его гортань сдавила петля.
Саша окаменела, даже попыталась улыбнуться, потому что не до конца поверила услышанному.
– Она на днях говорила, что умрёт от инфаркта, так же, как отец, хотя никогда не жаловалась на сердце. Тогда мне казалось, что она преувеличивает, но всё так и случилось. Утром ей стало плохо, внезапно упало давление. Настя пошла прогулять собаку, а Марина заснула. Когда вернулась… – Никита мучительно и коротко застонал. – Всё было кончено. Настасья, конечно, кинулась «скорую» вызывать, и мне позвонила. Я прямо с торгов сорвался. Марина скончалась во сне. Она лежала на боку, отвернувшись к стене, и рука под щекой. Лицо такое спокойное, чистое, доброе…
– Когда примерно это произошло?
Саша трясла Никиту за плечи, пытаясь привести его в себя, немного расшевелить, прогнать оцепенение. Потом начала целовать – в щёки, в лоб, даже в губы. Ни его, ни её теперь некому было ревновать.
– Прошу тебя очень, расскажи!
– Эксперты скажут, когда именно она… И от чего конкретно. Пока говорят, что похоже на внезапное ослабление сердечной деятельности. Это у спортсменки-то, которая и насморком не страдала!
– Действительно, очень всё странно. А Настя дома сейчас?
– Настя у вас, с Аллой вместе. У неё жуткая истерика. И я не могу там находиться. Самое главное, что ничего не понимаю! Её не убили… Никак не могли убить. И в то же время очень уж это на руку одной компании. Маринку ещё до дефолта на счётчик поставили. В пятницу, после того, как Ксюшку в Ромашково отвезли, мы опять у них были.
«Я вас видела», – хотела сказать Саша, но прикусила язык.
– Но она же, ты говоришь, во сне, своей смертью…
– Да, всё так. Комар носа не подточит. Но теперь, по завещанию, я наследую и фирмы Маринкины, и долги, многократно возросшие за последнее время. Отдала бы всё до обвала, теперь не имела бы проблем. Но кто мог знать? У Маришки денег не было, она своего отца просила. Теперь уже можно сказать – тесть мёртвый, и ему ничто не повредит…
Никита сбил пепел с сигареты о стену дома, пятернёй взъерошил волосы.
– Он раньше в «Росвооружении» работал, у него там связи оставались, но три года назад он в тень ушёл. То есть оружием торговал напрямую, по-чёрному. Больше частью с теми странами, против которых введены международные санкции. Так что богатым человеком был тесть – на его деньги мы, собственно, и жили, и Маринкины фирмы содержали. Они вроде прачечной были – на них списывали средства. Но когда она у отца в последний раз попросила, он заартачился, отказался дать даже в долг. И Маришка своим кредиторам сказала – папа не в духе, погодите немного. Те включили счётчик, Маринка психовала очень, даже в Испании не могла отключиться. А когда мы вернулись, опаньки, тестюшка умер от того же самого, от чего потом и Маришка. А она унаследовала за ним очень много всего, но деньги-то большей частью лежали в банках. Оставалось несколько дней для того, чтобы снять нужные суммы и расплатиться. Но мы не успели, закрутились с похоронами, а потом начался кризис. Папины деньги пропали. Остались городская квартира, загородный дом, антикварная мебель, драгоценности. Две машины – джип «Гранд-Чероки» и «Рено-19». Тесть хотел расширять жилплощадь, да не успел, и отложенные на это дело баксы сгинули в банке. Теперь с меня обе квартиры требуют и имущество тестя. Марина не желала отдавать с такими процентами, но я теперь отдам им всё. Всё, понимаешь? Лишь бы девчонок не тронули…
– И куда ты денешься? – тихо спросила Саша, глотая слёзы.
– В Ромашки уеду. Буду девчонок воспитывать. Не хочу, чтобы мои долги к ним перешли. А меня всё равно дожмут – я же живой человек. И молодой – сороковника не праздновал ещё. Рано мне в сырую землю, тем более что Маришку себе век не прощу. Ведь не сберёг, не уговорил пойти на их условия. Детей не брошу ни за что. Наших с ней детей…
– Кто эти люди, Никитушка? – одними губами прошептала Саша.
Молчанов горько усмехнулся, опять закурил, спрятав огонёк в лодочке ладоней.
– Ни к чему тебе это, свои проблемы решай. И никаких советов мне не нужно. Сделаю то, что решил. Брошу всё к чёртовой матери, буду с удочкой на бережку сидеть по утрам, в трениках и в майке. Я пришёл к выводу, что там, в деревнях, среди изб, бань и огородов, куда больше счастья, чем здесь. Попариться, выпить кваску. Посидеть под рябиной или под яблоней, поглядеть на облака… Что ещё нужно-то нам, Саша? Мы с тобой оба овдовели среди наворочанной роскоши, и должны начать другую жизнь. Ради детей хотя бы. У меня их двое, и у тебя скоро двое будет…
Сигарета прыгала в крепких желтоватых зубах Никиты, и лился с края навеса бесконечный дождь. Шофёр в микроавтобусе дремал, встряхивал головой, устраивался поудобнее и вновь вырубался.
– Я был готов идти на любые жертвы, чтобы семье не было стыдно за меня. Чтобы жена и дочери многое могли себе позволить… Думал, что это и есть самая большая радость в жизни. И твой Артём имел такое же мнение. Мы снисходительно поглядывали на тех, кто остался на обочине, не сумел устроиться в новой жизни, кто только ноет и клянёт власть, вспоминает, как хорошо было при коммунистах. Мы не были такими! Мы пребывали в непоколебимой уверенности, что родились для свободного рынка, как птицы для полёта. Ты заметила, что для наших детей любое море было просто морем? А как оно называется – Средиземное, Красное, Эгейское, Балтийское. Чёрное – какая разница? Мы верили в удачу, мы надеялись расплатиться. Не думали, что такое произойдёт с банковской системой. Обмануть можно старуху с её грошовыми гробовыми, но не нас, не господ Лукьянова и Молчанова! А теперь я и тебе рекомендую уехать в Молдавию или под Тулу. Куда-нибудь, на парное молочко. Эта страница в нашей жизни перевёрнута, и нам будет, что вспомнить. Но цепляться за барахло мы не должны. Выздоровеем на природе, на огороде, тогда подумаем, что дальше делать. Мы стали другими, Сашка! В тот вечер, после похорон Артёма, мои родители, как оказалось, в последний раз на сноху поглядели. И я не желаю обрекать их ещё и на свои похороны, а перед тем – и на похороны внучек! Мне было ясно сказано в ту ночь: «Ты умрёшь последним, а перед тем схоронишь всю свою семью…»
– Я тоже решила расстаться с прежней жизнью. – Саша осторожно просунула руку под локоть Никиты. – А как же иначе-то? Хватит с нас горя, хватит потерь. Мы своими руками не выроем могилы нашим детям. – Саша подумала, стоит ли говорить Молчанову про бабушку Артёма и решила, что нет, не стоит. – Пойдём в дом, здесь зябко.
– Пойдём. – Никита набрал код на щитке. – Ты к себе сейчас?
– Нет, к вам. Я тоже хочу с доктором поговорить. – Саша поймала удивлённый взгляд Молчанова и даже обиделась. – Вы были со мной, когда не стало Артёма. И я не брошу тебя с девчонками сейчас…
Не дожидаясь охранника, Саша вызвала лифт, и зубы её стучали от холода. Никита обнял соседку за хрупкие плечи, прижал к себе, и так они вошли в кабину. Саше хотелось поскорее увидеть свою подругу, несмотря на то, что Марина уже никогда не сможет ответить на её обычный «приветик». И думала только об этой совсем близкой встрече со спокойной неподвижной Мариной, а не о грядущем расставании навеки, до которого ещё нужно дожить…
Глава 3
Порывистый восточный ветер то и дело хлопал дверью балкона, швырял Саше в лицо ледяные капли дождя, пролетал по опустевшей квартире, притихшей в ожидании расставания с хозяевами. Вдова сидела одна на кухне и в третий раз просматривала пришедшую вчера по почте видеокассету. Обратный адрес на пакете она так и не смогла разобрать. Кажется, посылка была из Белоруссии.
А вчера, перед тем, как забрать послание из почтового отделения, Саша крючком вязала будущему ребёнку кофточку, и старалась думать только о нём, неведомом, но любимом сыночке. Думала о том, как назвать его, но ещё не решила твёрдо. То склонялась к тому, чтобы дать ребёнку имя его несчастного отца, то думала, что младенцу лучше стать Александром Шульгой, в память дедушки. Неожиданно добавила к этому списку ещё одно имя – Траян. Так звали непутёвого племянника, которого Саша всё равно жалела. И, в конце концов, пришла к выводу, что имена её детей будут звучать так – Алла и Траян. Возможно, фамилии у них будут разные, ведь у Павла с Аурикой больше детей нет, и им будет приятно увидеть нового Траяна Шульгу.
