Анатолий Малкин - А потом пошел снег…
Он не боялся собак, он у них всегда был за главного и с Лизой справился легко, схватил за ошейник подальше от клацающих зубов и поволок. Лиза опомнилась быстро, завиляла виновато хвостом, он отпустил ее, и она забилась в вольер.
Над забором торчала голова любопытной соседки в неизменной кружевной широкополой шляпе — в конторе говорили, что она из дальних родственниц Брежнева, — но когда он посмотрел в ее сторону, шляпа немедленно исчезла.
Он поднялся на второй этаж. Ирка в одном белье стояла перед зеркалом и ставила на синяк примочку. Скомканное платье валялось на полу.
«А она здорово похудела, кожа прямо светится, но фигура вполне. Готовит себя к новой жизни?»
Он давно не видел жену обнаженной, что-то, видимо, проявилось в его взгляде упорное, она повернула голову, посмотрела на него, и возникла пауза, достаточная, чтобы разглядеть в глазах и некий вызов, и снисходительную игривость.
Он спросил, нужно ли все-таки позвонить врачу, хотя Лиза была привита и опасности вроде бы не существовало. Она сказала, что справится сама, но собака становится опасной.
— Ты хочешь убить Лизу?
— Не убить, а усыпить.
— Я этого делать не буду.
— Тогда я сделаю.
— Нет, не сделаешь.
— Эта дача принадлежит не только тебе, но и мне.
— И дача, и земля, но не жизнь собаки.
— Ты видел, что она со мной сделала?
— А что, собственно, между вами произошло?
— Между нами? Она — собака! А я — ее хозяйка! Между нами?! Я ее попросила уйти из беседки, а она…
— Наверное, ты потащила ее оттуда?
— А если даже и так…
— У нее больные лапы, может быть, ты задела нечаянно?
— Она все равно не смела на меня нападать. Это ты ее распустил!
Он пошел вниз, позвонил соседу-пенсионеру Саше, который присматривал за Лизой. Саша был невообразимого размера, жил в поселке круглый год, ходил всегда в шлепанцах и трениках, оставшихся от советского времени, денег за услуги не брал, только водку, еду и диски с фильмами, которые он ему поставлял, по субботам покупая их на «Горбушке». Он попросил соседа взять на время собаку к себе, передавая ему Лизу, выслушал новый анекдот про тандем — Саша рассказывал хорошо, поблескивая глазами из-за толстенных стекол очков, — хлопнул его по ладони, прощаясь, как тот любил, и пошел пить чай на кухне.
Через пять минут напротив села жена.
Они пили чай с собственным вареньем из черной смородины, с какими-то хрустящими пластинками из «Метро», поглядывали друг на друга и молчали, выжидая, кто начнет первым.
Он кожей, всем своим существом чувствовал, что сегодня подходит к концу время неясности и начинается новое, другое время, в котором эта красивая, взрослая женщина станет чужой женой. Она этого хотела, хотела страстно и уже не могла терпеть, выдерживая приличия. Наверное, ей было немного совестно перед ним, наверное, приготовила к их встрече гору компромата, который копила всю жизнь. Он знал, что она вспомнит все, и заранее скучал, потому что не хотел оправдываться, а хотел, чтобы она один раз, но взяла вину на себя — полюбила, уходишь, бросаешь, так и скажи, не оправдывай себя чужими прегрешениями. Это было главное. Все остальное — лишь завеса, лишь прикрытие, лишь нежелание быть честной перед собой.
Так он думал, прихлебывая горьковатый с запахом дыма чай — в Китае на чайной фабрике как попробовал, так и запал, — Ирка любила зеленый, а утром кофе из турки, с пенкой.
Все-таки он хорошо ее знал — двадцать три года вместе, целая жизнь, — и сейчас, когда она начала, наконец, говорить, выслушивая длинный перечень своих действительных и мнимых прегрешений, он разглядывал ее лицо, впервые за столько дней оказавшееся буквально перед ним.
«Стоп, что-то не так, что-то изменилось?»
Ее лицо было ему знакомо до мельчайших веснушек, которые появлялись у нее иногда, именно весной, немного милых пятнышек, на щеках, — жена воевала с ними беспощадно.
«Нос? Подбородок? Лоб? Нет, нет, глаза, пожалуй, и рот — уголки другие…»
— Ты что-то с собой сделала? — спросил он внезапно.
Вопрос был таким неожиданным, что она не смогла справиться с собой и, покраснев, ответила:
— Да, это ботекс.
— Зачем?
— Глаза открылись… А что, тебе не нравится?
Он вспомнил ее фигуру, которую видел недавно наверху, — какая она стала стройная, прямо девушка.
— Тот ДРУГОЙ намного моложе меня? — спросил он как можно спокойнее.
Жена резко отодвинула чашку, встала и ушла на веранду.
Он пошел следом, открыл дверь и, прислонившись к косяку, закурил впервые при ней. Она раздраженно набросила на плечи плед:
— Тебя не касается, какой он! Это моя жизнь! И я не хочу, чтобы ты мне помешал.
— Боишься?
— Кто тебя знает, ты на многое способен.
— И когда ты так начала про меня думать?
— Давно.
«Давно? И жила с этим в душе. Спала со мной, а сама копила вот эти слова?»
— Ты перестал быть родным, — сказала она, словно прочитав его мысли, — ты стал другим…
— А тот уже родной?
— Не трогай его, он о тебе ничего плохого не говорит.
— Так он меня знает?
— Конечно!
— Он бывал у нас дома, на работе, на даче?
— Естественно.
— И после этого, уводя мою жену, продолжая все делать скрытно, исподтишка, он, по-твоему, хороший человек?
— Я его попросила с тобой не общаться.
— И он с удовольствием согласился?
— Я запретила.
— Молодой и уже подленький…
— Не трогай его, не смей!
— А ты не подлая? Ты не предатель? Ты, за моей спиной вводя его в мой дом…
— Прекрати, прошу тебя, прекрати.
Как бывает в плохих фильмах, сразу после этих слов за воротами раздался автомобильный гудок. Ирка бросилась к домофону, нажала кнопку, и на маленьком экране появилось чуть размытое изображение мужского лица с бородкой.
Потрескивающий динамик произнес:
— Я здесь, Ирина Ивановна, жду.
Он было рванулся к домофону, но жена схватила его за рукав.
— Я тебя прошу, умоляю, Игорь, хочешь, на колени встану? Он здесь ни при чем, это просто водитель его. Что я, дура, что ли, чтобы организовывать вашу встречу? И зачем это мне? Не позорь меня.
Он вырвался, бросился к воротам, сжимая в руках каминную кочергу — когда успел ухватить? И только около калитки под дождем он очнулся.
«А собственно, зачем и что я хочу сделать? Морду ему набить? Застыдить? Обругать? И что? Какая жизнь тебя ожидает потом? Повторение пройденного, только в качестве постоянной половой тряпки?»
Ирка подбежала к воротам, молча постояла рядом, переводя дыхание, — была уже полностью одета и с дорожной сумкой в руках. Он отошел в сторону, она подняла голову, подставляя лицо под дождь. А потом посмотрела на него, как ему показалось, с горечью и сожалением.
Когда затих звук мотора и стал слышен шелест падающего на землю дождя, он, вымокший до нитки, побрел в дом.
Быстро смеркалось.
Он походил бесцельно по комнатам, пока не встретился с глазами шоколадного Ленина. Какой-то хохмач подарил ему это чудо на день рождения, и с тех пор вождь торчал на полке — рука на него не поднималась, — но сегодня, видимо, настал и его час.
Шоколад оказался белым, который он не любил. Вяло погрыз отколовшийся кусок, с усмешкой отметив, что это была какая-то часть от головы.
«Может, поумнею — вождь все-таки».
Потом затопил камин и сидел, глядя на отблески пламени, не включая света, долго, пока не прикончил бутылку виски.
Утром нашел себя на ковре рядом с камином и с дикой сухостью во рту.
Потратив следующий день на несколько агентов по недвижимости, он въехал в унылую съемную квартиру неподалеку от работы — все-таки гонять на дачу туда и обратно круглую неделю ему было уже трудновато, — от водителя он отказался, не мог вынести его сочувственного взгляда и попыток демонстрации мужской солидарности.
Ирину он видел часто. Два здания компании были соединены стеклянными мостиками переходов — любимое место для курильщиков, но когда начальство бросило курить, всю несчастную толпу выгнали вниз, в открытый двор, что, как ни странно, совсем не сократило количество дымящих, а мостики стали любимым местом встреч молодых гениев и их поклонниц.
Ирина появлялась на работе каждый день в новых платьях и прическах, изящная фигурка ее прямо летала по переходам, сопровождаемая группками оживленных женщин.
Она была весела, светилась счастьем — можно было так сказать, если бы не некоторое напряжение и какое-то актерство в движениях и позах, которые он, как опытный продюсер, читал и которые оставляли ему пространство для мыслей о будущем.
Сказать, что он совсем махнул рукой на прошлое, было бы неправильно — он по привычке выбирал дорогу так, чтобы проехать мимо своего теперь недоступного дома, и, притормаживая, заглядывал в окна, словно все еще чего-то дожидаясь.
