Тинатин Мжаванадзе - Самолет улетит без меня (сборник)
Раз они все женщины, то им предначертано продолжать род Симургов, и каждая входит в пещеру, чтобы побыть с тайной наедине и раздвоиться – породить подобную себе птицу. Каждая птица Симург может произвести потомство только один раз, значит – каждой дано побывать там лишь дважды: при собственном рождениии и при раздвоении.
Эти двойники появляются сразу взрослыми и могут жить самостоятельно, их ничему не надо учить. Симурги разговаривают между собой, однако не издают звуков, а излучают потоки энергии, которая окрашивает небеса в нужные цвета, и таким образом передают друг другу непостижимые для остальных существ знания.
Потом они возвращаются на место общего слета, уже в удвоенном числе, и разлетаются каждая в свое жилье.
Обычно они живут поблизости от людей, но не показываются им на глаза. Чаще всего в пустынях рядом с оазисами или там, где есть большая вода, – нужно много открытого неба, чтобы рисовать на нем без ограничений.
А еще они играют на всем, что похоже на струны, – потому-то у них длинные пальцы на кистях рук. Когда они взлетают, большая тень падает на землю, и людям становится тревожно, но они не могут видеть летящих Симургов.
Иногда они превращаются в женщин и незаметно приходят жить в человеческие поселения. Такие женщины ничем особенным не отличаются, только глаза их странны – взгляд птичий, веки тяжелы, и они не умеют смеяться, хотя всегда будто слегка улыбаются.
В этом облике они быстро осваивают местное наречие и говорят громко и много: ведь человеческий язык может лишь описывать, а птице надо показать.
Так вот, жила-была одна из птиц Симург рядом с небольшим городком возле моря.
Она жила на горе, излучала энергию, окрашивала небо, и ее оперение было прекраснее всего, что могло появиться под солнцем.
У каждой птицы Симург свой цвет оперения, и рисунок на перьях тоже складывается неповторимым образом, но общая черта все-таки есть – они издали напоминают глазки, на шее совсем мелкие, на груди и спине побольше и на хвосте перетекают в один большой глаз.
У нашей с вами птицы Симург оперение было перламутровым с черными глазками. Перья прилегают к телу плотно, но, когда птице хорошо и спокойно – они пушатся на концах, если их овевает даже самым слабым ветром.
Кистями рук она перебирала струны арфы – из городка под горою сюда как-то свезли барахло из старой разрушенной музыкальной школы, и в числе выброшенного оказалась рассохшаяся арфа с порванными кое-где струнами, – но Симурги способны играть хоть на бельевой веревке, если она туго натянута, – и смотрела вниз.
А у этих существ глаза устроены как у соколов – они могут видеть очень, очень далеко, притом во всех мельчайших подробностях.
И вот птица играет на своей арфе и видит деревню, а там разные-разные дома, богатые и скромные, с шиферными крышами и жестяными голубями на водосточных желобах, с пристройками и ржавыми ставнями, деревянными верандами и виноградными навесами, с балконами в глициниях и клумбами в георгинах, и это понятно и привычно глазу. По дворам надуваются крахмальные пододеяльники на тугих веревках, собаки дремлют, а наседки ищут корм, загребая когтями землю и балуя цыплят, море дышит с одной стороны, а горы с другой, эти дыхания сталкиваются и закручиваются в благовонные вихри. Птица рассматривала дома один за другим, а вот еще один, а вот двор, а там девчонка купает младенца.
Птица Симург приблизила к себе эту картинку и увидела совсем другую энергию, не такую, как у нее: вокруг девчонки и младенца словно стояла капля росы. Девчонка сидела на корточках прямо на солнце и сосредоточенно поливала ладошкой ребенка в большом продолговатом тазу, он пробовал розовым язычком воду на вкус и изумленно таращился, не умея даже головы поднять.
Глаза птицы Симург могли заглядывать внутрь помещений – и она увидела беседку, увитую цветущими глициниями, в беседке – стол с расстеленными покрывалами и крошечной одеждой.
Девчонка положила младенца животом вниз себе на руку, полила из кувшина, потом ловко завернула в полотенце и понесла в беседку.
Птица наклонила голову и смотрела дальше, как младенец шевелит короткими ручками и ножками, сердито машет ими, пытаясь взлететь, а девчонка вытирает ему все складочки, сосредоточенно хмурясь, потом посыпает чем-то белым, растирает тельце, младенец смотрит на нее, а девчонка на него. И птица захотела, чтобы на нее тоже так смотрели и чтобы она смотрела.
Симурги ни у кого не спрашивают советов, они делают то, что им велено или хочется, а это обычно одно и то же. Кем велено – никто не знает, такова их природа. Поэтому птица Симург перестала играть на рассохшейся арфе и поднялась с места, кинув на землю огромную тень.
Девчонка во дворе мельком поглядела на небо, но тут же забыла и понесла кормить своего скрипучего младенца.
Птица Симург преобразилась в женщину и пошла к людям. Мгновенно впитала язык, обычаи, традиции, манеры, стала жить в съемной квартире, устроилась на работу, нашла себе молодого человека. Это все птица проделала очень быстро, но для человеческой жизни вполне медленно, растянулось лет на шесть. Ей было трудновато, потому что скорости не совпадали.
Молодой человек очень ее любил, но не всегда понимал и поэтому страшно боялся, что она сделает что-то необычное. Он ее не пускал никуда одну, заставил уйти с работы – а ей там не больно-то и нравилось, устроил ей отменное гнездо, и она совершенно не страдала, потому что ждала главного – когда же у нее будет младенец, на которого она будет смотреть своими выпуклыми прозрачными глазами, в которых, если долго всматриваться, видны давно случившиеся события – все, что она видела когда-то.
У Симургов нет птенцов – они сразу рождаются взрослыми. И это очень волновало нашу птицу – она многое знала о мире людей, но этого не знала. Симурги ведь в человеческом понимании всегда счастливы, и им все подвластно, но так говорить – все равно что называть Луну загадочной, ведь мы всегда видим только одну ее сторону, да и ту очень издалека.
И вот у птицы Симург появился младенец.
Сбылось все то, чего она так хотела, и он смотрел на нее, а она на него, и шевелил короткими ручками и ножками, пытаясь взлететь, а она слегка улыбалась, и небо над морем окрашивалось в аметистовый, рубиновый, алый, и другие Симурги читали письмена и клокотали на своих скалах, и посылали ветры и волны.
Потом младенец вырос и стал смотреть на многое другое. Тогда птица Симург родила еще одного, и все было по-новому – ведь он был хоть и тоже младенец, но все же совсем иной: как соплеменницы его матери – у них есть много общего, но они все равно различны.
А потом вырос и второй, и третий, и прошло много лет, и время шло медленно, как и всегда возле Симургов, но настала пора улетать всей стаей туда, в тайное место на острове.
А наша птица Симург уже не могла стать частью стаи, потому что в человеческой жизни она забыла многое из своей природы.
Она часто уходила из дома и ловила воздух пальцами – она умела играть на струнах, но забыла, что это такое. Желание осталось, а чего именно – она не могла вспомнить.
Тогда она села перед зеркалом и посмотрела в свои глаза, в которых было записано все, что она когда-либо видела, и увидела те бесчисленные струны, веревки и провода, на которых она играла. Симург пошевелила пальцами и все вспомнила.
И еще увидела свою стаю, и остров, и тайну. Она уже получила все, чего хотела от человеческого облика и от младенцев, и захотела снова стать собой.
Но чтобы снова стать птицей, ей надо было все бросить и больше не возвращаться.
И тогда она затосковала по-настоящему, так, как не умеют Симурги, а умеют только люди.
Муж видел, что его жена меняется и угасает, но не знал, что с ней, и задаривал ее всем, что на глаза попадалось. А он для нее значил не так уж много – был только способом получить желаемое, но чего хотел он – ей было все равно.
Не все ли равно, в самом деле, что с ним станется? Была она птицей Симург и вечно ею должна быть. Нет над ней никого, да и под ней не надо. Есть только воля, горы, море и небеса. Людям этого не объяснишь, они только и делают, что взваливают на себя страдания, а если рядом кто-то свободен, щедро одарят толикой своих камней, чтобы не дать взлететь.
Такова их жизнь, но пора мне вернуться к своей – если бы птица Симург умела думать, то думала бы именно этими словами. Страшно, если оперение потускнело, если пальцы заскорузли, если цвета иссякли: и здесь она не могла оставаться, и взлетать не решалась.
Тогда ушла она ночью в горы, где нет чужих глаз, и попробовала вернуться в себя.
О, чудо!
Блестящие плотные перья, перламутровые с черными глазками, облегли ее тело, которое стало легким и узким, крылья распахнулись, подняв бурю, пальцы натянули длинные травинки и извлекли из них звуки. Сполохи света охватили край темного неба, и в домике неподалеку спящие дети увидели во сне стаю поющих птиц и смеющегося воздушного змея. Лицо птицы Симург утратило возраст и испустило сияние, и стала она вновь невидима.
