Александр Филиппов - День козла
– А тебе не кажется, что шеф твой… которого ты так бдительно охраняешь, к установлению такого порядка в стране руку приложил? – осторожно полюбопытствовал Гаврилов.
– Каждый свой путь выбирает. И теперь, и прежде, – Коновалов плеснул себе минералки в пластиковый стаканчик, отпил. – И при социализме сколько людей по тюрьмам сидело. Ты-то вот в милицию работать пошел. А мог бы гоп-стопом промышлять, у прохожих по ночам кошельки отбирать…
– Нас воспитывали! В школе, в семье. В пионерской и комсомольской организациях! Факт!
– Да брось, – отмахнулся полковник. – Грабители да бандиты тоже в пионерах состояли. И в школе тому же, чему и ты, учились. А выучились в итоге все разному! А большинство – вовсе ничему. Ни украсть, ни покараулить…
– Эй, Ваха! – прервал вдруг спор Гаврилов, обращаясь к хозяину кафе. – Где ты там? Покормишь служивых?
Кавказец, до того молча колдовавший над шкворчащим мангалом, обернулся, хищно блеснул зубами, изображая улыбку.
– А это что еще за моджахед? – глядя на него подозрительно, поинтересовался Коновалов,
– Тутошний, – пояснил Гаврилов. – Ваха Цечоев. Когда-то, при советской власти еще, отсидел за разбой лет десять. Потом в наших колхозах шабашил – коровники строил, свинарники, тока асфальтировал. А сейчас малым бизнесом занялся – кафе вот это держит, киоск.
– И много у вас таких?
– Кавказцев-то? Да где ж их сейчас нет! Понабежали… из своих вольных республик. И армяне есть, и грузины. А Ваха – ингуш.
– А чеченцев много?
– В городе нет. А в селах несколько семей прижилось. В основном скот держат. Пока вроде тихие…
– Эх, зачистку бы здесь устроить, – мечтательно вздохнул полковник. – С тотальной проверкой личностей. А то кого только нет! Какая уж тут безопасность?!
– Да, с народом вам крупно не повезло, – ухмыльнулся ехидно Гаврилов. – Вы для него старались, старались, с президентом своим, а в ответ – ни любви, ни лояльности…
Появился Ваха, поставил на столик три тарелки с кусками обжаренного до румяной корочки мяса, щедро посыпанного резанной мелко зеленью, с крупными кольцами лука, поинтересовался деловито:
– Пить что будете, товарищи командиры? Пиво? Водку?
– Воды еще принеси. На службе, – развел руками, сожалея будто по несостоявшейся выпивке, Гаврилов.
– Может, товарищу, который президента охраняет, коньячку налить? Настоящего, армянского!
– Откуда ты меня знаешь? – неприятно удивился Коновалов.
– По телевизору видел, – обезоруживающе растянул губы в улыбке Ваха, блеснув влажно зубами. – Рядом с президентом. Все на него смотрели, только ты – в сторону. Сразу видно – телохранитель!
– Наблюдательный, – криво усмехнулся полковник.
– Очень наблюдательный, – согласился, скаля зубы, Ваха. – А еще я наблюдаю, товарищ начальник, что ты нехорошо на меня смотришь. Падазрытельно! Кавказец – значит, террорист, боевик, да-а?!
– Ладно, Вaxa, – миролюбиво поднял руки Гаврилов. – Никто ни в чем тебя не подозревает,
– А почему нэ подозревает? – вроде обиделся даже шашлычник. – Нада падазрэвать! И твоему прэзэденту на Кавказ ехать не нада. Секим башка сдэлают! А ты – военный, – обращаясь к Коновалову, заявил Ваха. – Я понимаю. Приказ, тудым-судым… Ты не виноват. Так что кушай. И Сашку корми. Он – Герой, солдат. Тоже нэ виноват. Дэнги нэ нада. Угащаю.
Сказав так, Ваха удалился с гордо вскинутой головой, а Коновалов, двигая ближе к себе тарелку с шашлыком, заметил:
– Борзые они тут у вас. Никакого уважения к титульной нации.
Гаврилов не ответил, стал потчевать Сашку:
– Ты ешь, герой. Попадешь на нары – тебя там шашлыками кормить не будут. Разве только из собачатины.
– Собак мы в Чечне ели, – заявил, будто проснувшись, Сашка. – Под Гудермесом. Сухпай не подвезли, три дня на подножном корму. А там собаки здоровые, как телята… Ну, подстрелишь одну, шкуру сдерешь – и на костер. Мировая еда!
– Может, и этот баран еще вчера гавкал? – задумчиво глядя на кусок мяса, предположил полковник.
В кармане кителя Гаврилова резко заверещал звонок мобильного телефона.
– Вот зараза, – в сердцах заявил подполковник. – Не привыкну никак к этой штуке. Везде достанут…
– А зачем носишь? Оставь в кабинете – пусть там жужжит, – предложил Коновалов.
– Казенный, – с неприязнью глядя на телефон, пояснил Гаврилов. – Мне его по случаю вашего визита выдали. Рации-то у нас сам знаешь какие – один хрип и треск, ничерта не поймешь! – он, дальнозорко отставив трубку, нерешительно ткнул указательным пальцем какую-то кнопочку, с опаской поднес к уху. – Слушаю!
Потом, кивнув хмуро невидимому собеседнику, бережно спрятал мобильник в карман, сказал озабоченно.
– Быстро доедаем, ребята, и в машину.
– Что случилось? – насторожился Коновалов.
– Ты ешь, ешь… У нас, понимаешь, труп на улице. В трех кварталах отсюда. С огнестрельным ранением… Да ты жуй, а то неизвестно, когда теперь ужинать придется… Убитый опознан. Учитель местной школы Вениамин Георгиевич Воскресенский. Застрелен пятнадцать минут назад, в центре города. Свидетелей – десяток, но выстрела никто не слышал. И убийцу не видел. Шел человек в магазин и вдруг упал с пулей в сердце.
– Снайпер?! – изумился полковник. Гаврилов пожал плечами в растерянности:
– Похоже на то…
– Поехали, – отодвинув тарелку, вскочил Коновалов. Гаврилов тоже встал, кивнул на безмятежно поглощавшего шашлык Сашку.
– Парень-то в это время с нами был…
– Ладно, оставь его здесь, – махнул рукой полковник. – Понадобится – найдем.
ХIХ
Площадь, где до сих пор лежал труп сраженного пулей учителя, являлась как бы центром городка. Узкие улочки, на которых встречные автомобили едва могли разминуться, сливались здесь в широкий проспект. По его сторонам располагались здания муниципалитета, бывшего сельхозуправления, ставшего теперь филиалом Сбербанка, прокуратура, милиция, суд, кинотеатр «Серебряное копытце», пестрящий ныне множеством вывесок и превратившийся неизвестно во что. Дом колхозника и ряд одноэтажных, не чета столичным супермаркетам, магазинчиков, пользовавшихся, тем не менее, вниманием покупателей. А надзирал за кипящей на пятачке маленького городка жизнью строгий Ильич, и пулеметы его постамента-броневичка грозно выцеливали расплодившихся неимоверно в последние годы местных буржуев.
Перед одним из приземистых кое-где сохранивших еще кованные купеческие ставни магазинчиков толпилось два десятка зевак, мигали заполошно проблесковыми маячками машины «скорой помощи» и бело-синие милицейские «Жигули». Подъехавшие на патрульном «Уазике» Гаврилов и Коновалов пробрались к телу, решительно раздвигая толпу.
Худой, довольно пожилой мужчина в сильно поношенном сером костюме лежал на спине, запрокинув голову, и на белой рубашке его, видневшейся из-под распахнутого пиджака, прямо по нагрудному карману расплылось подсохшее пятно крови.
– Стреляли в спину, – доложил Гаврилову эксперт-криминалист, стягивая с рук резиновые перчатки. – Сквозное пулевое ранение. Смерть наступила мгновенно. Остальное будет известно после вскрытия.
Словоохотливая бабка с азартом рассказывала молодому прокурору свою версию происшествия.
– Я, сынок, аккурат в магазине была. Купила, значит, пакет молока, пачку соли, спичек три коробки… Да еще вермишели полкило…
– Ближе к делу, мамаша, – черкая что-то в блокноте, поморщился прокурор.
– Я и говорю – ближе некуда. Я-то вот так стою, возле двери, а по ту сторону – он… Ты не сбивай меня, а то все перепутаю! – заявила она в сердцах, а затем продолжила на свой лад. – Значит, вермишели полкило… рассчиталась в кассе, конешно – шашнадцать рублей как корова языком слизнула… А че купила-то? Не иначе, сынок, у них в магазине гири подпилены, – перешла она на заговорческий шепот. – Ты глянь на вермишель-то! Разе ж здесь полкило? – наткнувшись на яростное молчание следователя, зачастила вновь. – Во-от… Выхожу из магазина – а навстречу мне он, сердешный. Как кто? Да вот энтот, который лежит. Я-то с энтой стороны двери, а он с той. Мне-то скрозь стекло все видать. Идет, значит, он по ступенькам, быстро так… молодой ведь ишшо, чо ж ему не ходить? Состарился бы – заковылял, небось… Да. А потом его будто толканул кто сзади. И он прямо о стекло обличьем-то – бац! Ну, думаю, выбьет! Ан нет! Выпрямился, за сердце схватился, вот так… Подержи! – бабка сунула растерянному прокурору полиэтиленовый пакет с покупками, и картинно прижала руки к груди, закатила глаза. – Схватился, значит, и упал, как подкошенный. И душа из него – вон!
– А вы не обратили внимание, – задал, наконец, вопрос словоохотливой бабке приплясывающий от нетерпения прокурор, – на улице рядом с убитым был кто-нибудь? Стоял поблизости или рядом проходил?
