Татьяна Осипцова - Принцесса на горохе
– А что, неплохая вроде баба…
– Прямо! Да она, пока я в ее доме порядок наводила, хвостом за мной ходила, буквально всю дорогу за спиной торчала. Может, боялась, что я стяну что-нибудь или испорчу? Еще как нарочно, сообщает, сколько какая вазочка или статуэтка стоит. Я цену услышу ― руки дрожать начинают, даже пыль вытирать боязно. А то еще ее свекровь заявится, и давай меня страшилками потчевать, как у одних знакомых горничная что-то украла, у других няня начала глазки хозяину строить, а где-то прислуга вообще оказалась воровской наводчицей. И что ей отвечать? Что я за два года в их доме ничего не попортила, Риткиного мужа в глаза никогда не видела, и бандитов знакомых у меня нет? Сейчас зарплата позволяет, я только в парикмахерской подрабатываю, по богатеям больше не хожу.
– А скоро тебе вообще работать будет не нужно!
– И правда, ― Ира на несколько секунд умолкла. ― Мы будем, как это называется ― рантье?..
– Рантье ― мужчина, а женщина ― рантьиха! ― расхохоталась Юля. ― Кстати, можно у твоего Попова совета спросить, куда денежки вложить, чтобы побольше процентов капало. Он ведь банкир, должен знать!
– Нет у меня никакого Попова, сколько раз тебе говорить! ― рассердилась Ирина.
– Нет, так нет, ― легко согласилась Юля, ― хотя это было бы очень эффектно, разместить свои миллионы в банке, где работала уборщицей. Кстати, в наших банках проценты больше.
– Зато за бугром надежнее. И не занимается директор отдельными клиентами.
– Тобой бы занялся. Ты что, не понимаешь, что теперь между вами нет такой пропасти? Ты ― миллионерша!
– Юль, еще раз повторяю, меня не его богатство оттолкнуло, а то, что он меня обманывал, целых три месяца обманывал! И не напоминай мне о нем, если не хочешь, чтобы мы поссорились!
Юля промолчала, только искоса глянула на сестру. Ясно, что не забыла она Попова, и на самом деле страдает по нему. «Вернусь к этому разговору, когда получим наследство, ― подумала Юля, ― и я буду не я, если не найду способа их помирить».
Вена встретила сестер солнцем, что было особенно приятно после питерских дождей и ветров.
Для Иры, впервые оказавшейся за границей, все было в диковинку. Пока ехали на такси из аэропорта, она с интересом глазела по сторонам. Поражала особенная чистота, ухоженность, какая-то игрушечность пейзажа. Архитектура в центре города сразу пришлась ей по душе, и удивило отсутствие суеты. Казалось, здесь никто не спешит по делам, все просто гуляют. Юлия, которая уже не раз бывала в Европе, шепнула на ухо:
– Ты пялишься в окно так, будто только что с пальмы слезла. Мы, в конце концов, из Питера приехали, а не из Зимбабве.
Ира отвернулась от окна и спросила:
– Мы прямо в отель?
– Ага, и сразу позвоним Елене Шнайдер, которую нам Зинаида в качестве переводчицы сосватала. Зинка с ней вчера сговорилась, она должна нас ждать.
Лена Шнайдер оказалась из русских немцев. Подростком, лет десять назад, она с родителями переехала из Саратова в Германию, потом вышла замуж за австрийца и теперь работала в Вене, сотрудничая с несколькими российскими турагентствами в роли индивидуального переводчика и гида. Познакомившись с сестрами, Лена сразу связалась с больницей, где лежал Виктор Фишер, и договорилась о визите.
– Мы можем поехать прямо сейчас. Мне сказали, что длительные посещения ему не полезны, но нас пустят поговорить на полчаса.
– Что, прямо так пустят к больному СПИДом? ― немного забеспокоилась Юля.
– СПИД по воздуху не может передаваться, ― Елена не всегда грамотно строила фразы, и легкий акцент слегка проскальзывал. ― В России неправильное отношение к таким больным: эти люди несчастны, надо проявлять милосердие, а не обливать их презрением. Вы не должны бояться, в клинике держат все меры предосторожности. Посетители находятся в безопасности, всегда.
На своей машине Лена Шнайдер повезла сестер в сторону западного предместья.
– Завтра воскресенье, ― сообщила она, ― передавать документы адвокатам вам надо в понедельник. Мне стоит повозить вас по городу завтра?
Сестры выразили согласие.
– Вы хотели бы осмотреть дворцы? Шенбрунн, Хофбург и Бельведер?
– Нет, на подробные экскурсии маловато времени, лучше просто покажите нам историческую часть города.
Загородная больница, расположенная рядом с обширным парком, походила на небольшой санаторий.
– Это хоспис, ― объяснила Лена, вводя их в вестибюль, ― заведение частное и не дешевое.
Приветливая медсестра проводила их в комнату, которую занимал Виктор. Когда они вошли, сложная кровать была пуста, и аппаратура возле нее бездействовала. В комнате имелся большой телевизор, круглый столик, пара кресел. Стеклянная дверь, ведущая на просторный балкон, была распахнута. Там в кресле-каталке сидел худой человек неопределенного возраста, одетый в связанную из пестрых ниток шерстяную жилетку. Такая же пестрая, похожая на тюбетейку шапочка прикрывала его голый череп. Ира невольно вспомнила мужа в последние дни перед смертью. Лицо Виктора было изжелта-бледным, глубоко запавшие глаза внимательно смотрели на пришедших. Медсестра что-то прошептала ему на ухо, поправила плед и вышла, улыбнувшись девушкам.
Елена первая вступила на балкон, за ней вышли Юля и Ира. Проговорив что-то по-немецки и выслушав тихий ответ, Шнайдер повернулась к сестрам.
– Я сказала Виктору, что вы его троюродные сестры из России. Он очень рад и просит вас присесть.
Ира и Юля расположились напротив Виктора в плетеных креслах, Лена принесла из палаты маленький табурет и присела рядом с больным. Тихим голосом он что-то произнес. Лена перевела:
– Он очень рад, что поиски его отца увенчались успехом. Просит вас рассказать ему о себе и своих семьях.
Начать решила Юля. Вначале она рассказала то, что они знали о дедушке.
– Он был известным музыкантом? ― спросил Виктор через переводчицу.
– Наверное, нет, ― ответила Юля. ― Он играл в нескольких оркестрах на разных инструментах. Одно время был музыкальным руководителем в Ленинградском Малом Драматическом театре. Много ездил по стране. Мама говорила, что даже в джазе у Утесова какое-то время играл. Лена, объясни ему, что Утесов ― наш знаменитый джазмен.
Виктор слегка улыбнулся.
– Я неплохо знаю классику мирового кинематографа. "Веселые ребята", так, кажется? Очень смешно, и музыка хорошая. Композитор Дунаевский, он много написал. В нашей семье всегда любили русскую музыку.
Сестры радостно закивали.
– Но в кино дедушка не снимался, ― уточнила Ира.
– А мой отец снялся почти в пятидесяти фильмах. А дед давал сольные концерты на скрипке перед Второй мировой войной, по всей Европе. Во время бомбежки в сорок пятом он был ранен и уже не мог выступать, преподавал в Боннской консерватории. Вскоре после войны он вернулся в Австрию и в пятьдесят девятом умер. Я его не знал.
– Наш дедушка тоже преподавал музыку и пение, и еще немецкий язык, только в обычной школе ― это перед самой войной было. Дедушка умер от дистрофии во время блокады Ленинграда.
Юля еще рассказала про бабушку, про маму, показала фотографии, которые они привезли с собой. Виктор рассматривал фото, возникла пауза.
– Теперь ты расскажи нам о себе, Виктор, ― попросила Ира.
– Я родился, когда мой отец был уже совсем не молод, но еще снимался в кино. И я с детства решил связать свою жизнь с кинематографом. Выучился на оператора, снимал видеоклипы ― до большого кино дело не дошло. Наверное, потому, что я слишком много внимания уделял околокиношным тусовкам…. Это сейчас стало модно вести здоровый образ жизни, а лет пятнадцать―двадцать назад все было иначе. Все поголовно пили, наркотики в нашей среде считались обычным делом. Я понял, что болен, два года назад, но не знаю, когда и от кого заразился… Вы, наверное, поняли, что я гей…
Лена бесстрастно переводила, сестры украдкой переглянулись, а Виктор продолжал:
– Девушки меня никогда не привлекали. А друзей-мужчин было много. Конечно, отец не одобрял мой образ жизни. Он-то у нас был святым, прожил с моей матерью больше тридцати лет. Может, он до сорока лет был девственником? ― больной хрипло рассмеялся. ― Хотя, вряд ли… Знаете, каким красавчиком он был в молодости? Здесь у меня нет ни одной фотографии, а дома только недавние. Если будете на вилле ― привезите мне портрет, тот, что на каминной полке в гостиной. В детстве я очень гордился, что у меня отец ― такой красавец… Так о чем это я говорил?.. Да, ему не нравилось, как я живу, он даже перестал со мной общаться на какое-то время. А мне было плевать… Но когда он узнал, что я болен…
Виктор отвернулся и некоторое время молчал, глядя на деревья парка. Лена Шнайдер терпеливо ждала, когда он продолжит. Сестры боялись пошевелиться.
– Только с приближением смерти я понял, ― вновь заговорил Виктор, ― что больше всего отец страдал из-за того, что род прервется. Он был единственным ребенком в семье. Дед имел только одного брата, Виктора, который пропал в коммунистической России. У прадеда был только один выживший младший брат ― несколько братьев и сестер умерли в младенчестве, ― он погиб во время Первой мировой войны, не успев жениться. У прапрадеда были три сестры, но они умерли старыми девами. Все. Дальше мы не знаем. Вот и получается, что я последний, в ком течет кровь Фишеров.
