Лариса Райт - Алая нить
Молодая женщина прекрасно знает ответ: ребенок должен жить с мамой. И ее сын будет жить с ней, как только она допишет работу, получит диплом кандидата наук, соберется с духом и привезет Мику в Москву. А если дерматит вернется, что ж поделать, она уедет вместе с сыном назад. Конечно, она позовет Антона с собой, но захочет ли он ехать? Это у нее один только Мика, а у Тошки есть еще Анечка. Он и так уже предал ее один раз, уйдя к Соне, сможет ли уехать совсем? Анечка очень чувствительная и привязана к Тошке. К тому же у него здесь карьера, клиенты, имя, а там что? Соня, Мика и перспективы развозчика пиццы…
– О чем ты думаешь, Сонюшка?
– О кукушках.– Кукушка кукушонку сшила капюшон. Как в капюшоне он смешон. Давай, сладкий, повторяй.
– Ку-ку, – раздается в ухе неуверенный лепет.
– Чему ты учишь двухлетнего малыша, мама? – удивляется Соня. – Это смешно.
– Смешны дефекты фикции, а правильная речь еще никому вреда не принесла. И учиться говорить правильно надо сразу, а не потом.
– Лучше бы ты научила его обращаться ко мне «мама», а не «няня».
– «Няня» – это на его языке, Соня. Он прекрасно знает, что звонит Соне поздравить ее с днем рождения.
– А я хочу, чтобы он знал, что звонит маме.
– Защитишься – узнает. Кстати, желаю тебе закончить работу как можно скорее, раз ты так этого жаждешь.
– Присоединяюсь к пожеланиям тещи. – Антон целует затылок жены, забирая у нее телефонную трубку. – Дайте-ка мне сына. Мика, это папа. Ты слышал, мама скоро к тебе приедет.
– Не скоро, – грустно вздыхает Соня через несколько минут.
– Почему, Сонюшка?
– Я застряла на середине пути.
– Отчего?
– Понимаешь, когда я закончу, придется что-то менять, а я боюсь этого.
– Боишься жизни с сыном?
– Нет, что ты! Боюсь, он не сможет жить здесь.
– Значит, мы поедем в Лос-Анджелес.
От этого бесхитростного «мы» на Сонином лице расползается улыбка, спадают засохшие струпья переживаний, наполняя дыханием кожу, будто невидимая волшебная палочка стерла чернильное пятно с нарисованного Соней иероглифа.
– Фу [72] , – выдыхает она, утыкаясь мужу в плечо.
– Вот и славно. Что-то еще тебе мешает?
– Нет, – лукаво хихикает Соня. – Скорее мне чего-то недостает. Я же не просто ученый, Антош, понимаешь? Я книголюб, но не буквоед. Я хорошо пишу научные труды, но как-то отстраненно, словно не понимаю, что делаю.
– Как это не понимаешь?
– То есть понимаю, конечно, но полного представления о предмете исследования не имею.
– Для этого нужна машина времени, Сонюшка.
– Было бы неплохо. Но думаю, мне бы хватило для начала и современности. Теории мне мало, нужна практика. Полазить бы самой по замкам моих друзей кайзеров… Хоть бы глазком посмотреть на то, о чем пишу.
– Предлагаю посмотреть двумя, – загадочно улыбаясь, муж протягивает Соне конверт, а в нем путевки – двухнедельный тур по Европе. – С днем рождения!
Затаив дыхание, женщина пробегает взглядом по заветным названиям: «Мюнхен, Кельн, Брюссель, Париж, Леон, Бордо, Сан-Себастьян, Памплона, Барселона».
– Летим в Германию, сажаем историка в машину и везем по Европе собирать материал, – подмигивает жене Антон.
Соня стоит посреди комнаты с развернутой бумажкой в руках, лихорадочным блеском в глазах и дурацкой улыбкой на лице.
– Сонюшка, что ты застыла? Мы едем или нет?
Она начинает суетиться, носиться по квартире, рыскать по шкафам, вынимать нужные и совершенно бесполезные вещи, кидать их в стащенный с антресолей чемодан. Каждый раз, пробегая мимо мужа, она останавливается, заглядывает ему в глаза с многозначительной преданностью собаки, получившей вожделенную мозговую кость, и благодарно выкрикивает:
– Фу! Фу! Фу! Едем!2
– Стоим, – Лола выбирается из тесных объятий Андреса, – никуда мы с тобой не двигаемся, стоим на месте.
– Но я думал, ты не хочешь…
«Не хочу, – тут же молчаливо соглашается Лола, – одной ногой на одни и те же грабли наступают только слабоумные. Что ж, придется записать себя в их число». Вслух она произносит:
– Давай попробуем.
Лола вместе с Андресом уже пару лет. Техничный, гибкий и пугливый, он никогда не выходил на арену, но основные приемы работы с быком выполнял выверенными движениями, которым и обучал младшую группу в школе матадоров сеньора Риверы. Особых чувств Лола не испытывала, однако он был одним из немногих мало-мальски симпатичных мужчин, кто рискнул подойти к ней после развода с Бернаром. Очевидно, страх Андреса распространялся исключительно на рогатых парнокопытных. Перед женщинами он не робел. Да и с чего бы? Отлично сложен, довольно смазлив, помнит пару стихов и несколько анекдотов. В общем, может пустить пыль в глаза. Изучив джентльменский набор Андреса, дамочки обычно не задерживались, чем нисколько не расстраивали кавалера. Ему не стоило никаких усилий подцепить следующую.
Каким образом подошла очередь Лолы, она и сама не помнила. Что-то вроде:
– Привет! Все пестуешь молоденьких цыплят?
– А ты все дерешься с быками?
– Ну не с коровами же мне сражаться!
– Да? А я бы не отказался выпестовать такую курочку, как ты.
И понеслось. Лола не предполагала, что все так затянется. Долгие отношения не манили ни ее, ни Андреса. Она уезжала на феерии, он оставался преподавать; она возвращалась; он призывно улыбался, она принимала приглашение. Почему бы и нет? По прошествии времени Лола неожиданно поняла, что ее вполне устраивает такое положение вещей. Не то чтобы она не видела или не хотела видеть, что на самом деле представляет собой ее избранник. Лола не была слепой, и любовь не застилала ей глаза. Лола прекрасно все знала, но за те несколько дней, которые выдавались между боями, она находила в себе резервы посмеяться над однотипными шутками Андреса, принять его скорострельные ласки и забыть о нем до следующей встречи. Они редко виделись. Лола не успевала устать.
Была и еще одна причина, заставлявшая ее поддерживать связь. Конечно, никто давно не рисковал говорить ей в лицо «mari macho», но за спиной шептались, и она это чувствовала. «Ах, бедная девочка, у нее никого нет. Ох, несчастный сеньор Ривера! Воспитал на свою голову матадоршу. Одна коррида у нее на уме». Присутствие в жизни Лолиты более или менее постоянного мужчины на время заткнуло рты беспардонным сплетникам. Однако оно вселило беспочвенные надежды в ее отца. Все чаще Лола слышала намеки и просьбы:
– Нам бы с тобой наследника…
– Я и есть твой наследник, папа!
Или:
– Семья, Лола, – самое ценное, что только может быть у человека в жизни.
– Ты ведь не очень-то торопился обзаводиться ею.
– Вот и не повторяй моих ошибок! Я сожалею, что так и не смог обзавестись женой.
А еще:
– Мужчина – это все-таки опора в жизни.
– Я и сама подопру кого хочешь.
И даже так:
– Ты родишь мне в конце концов внука или нет?
– Успеется.
Лола уже серьезно начала подумывать о точке в отношениях с Андресом, как вдруг тот сам стал усердно предлагать ей руку и сердце.
Она отнекивалась:
– Какие глупости!
Посмеивалась:
– Вот еще!
Фыркала:
– Выброси эту ерунду из головы!
Приказывала:
– Чтобы я этого больше не слышала!
А однажды устало спросила:
– Зачем тебе это надо?
И неожиданно услышала:
– Я люблю тебя, Лола!
Это была откровенная ложь. Лола, изучившая до мельчайших деталей повадки быков, не могла не почувствовать фальши. Любовь для нее была чем-то совсем иным: бешеным стуком сердца, затуманенными глазами и даже вздохами на скамейке. Все это она проходила когда-то с Бернаром. Андрес лгал. В таких случаях многие тешат себя иллюзией, говорят: «Возможно, он любит по-своему». Лола не питала пустых надежд и не занималась самообманом, она знала: невозможно любить наполовину, по-другому или как-то еще – либо ты любишь, либо нет. Андрес не любил. Андрес не любил ее, Лолу. Но он испытывал иную, понятную Лоле страсть: Андрес обожал свою работу и на многое готов был пойти ради своего дела. Брак с наследницей одной из лучших школ матадоров в стране – предел его мечтаний. Лола не умеет учить, показывать, руководить, а Андрес прекрасный педагог – отличная возможность сохранить дело отца в семье. Все это более чем разумно, очень практично и чрезвычайно противно.
Лола – красивая, молодая женщина, она убивает быков и не терпит мезальянсов. Она уверена: для женитьбы на ней должно быть достаточно только этих причин. Да, ей придется потрудиться, чтобы школа не прекратила свое существование, но выходить за Андреса… Нет уж, увольте!
Как вдруг:
– …Папа! Папа! Очнись!
– Что-то не пойму, дочка – странный туман в глазах. Я просто вошел в манеж, и тут все поплыло, какая-то рябь в глазах, и я отключился. Наверное, опять переутомление. Пойду полежу.
– Ну вот что: я вызвала «Скорую», и полежишь ты в госпитале. Это уже третий обморок, папа. Я хочу, чтобы тебя обследовали.
