Марьяна Романова - Дневник Саши Кашеваровой
– А девушки как реагируют?
– Им нравится, конечно, – Тимофей будто бы даже удивился такому вопросу. – Говорят, что ощущение, как будто целуешься сразу с двумя. А еще я могу есть суши без палочек. Захватывать языком, как игуана муху.
– Эффектно. Но наверное, трудно найти «своего» человека, когда выглядишь так?
– Ну почему же. Я женат уже два года, – Тимофей продемонстрировал фото на коммуникаторе; блондинка, чем-то похожая на Клаудию Шиффер. – Но у нас договоренность, что, если у кого страсть, ни в чем себя не ограничиваем.
Домой я возвращалась озадаченная. Куда катится мир – мужчина с рогами и раздвоенным жалом спит с клоном супермодели, да еще и позволяет себе страсть на стороне. А мы, женщины приятной наружности, без хвоста, копыт и шрамов, по большей части неприкаянные. Может быть, в этом и дело – мы слишком обычные для Москвы нулевых? Может быть, если ты уже не так уж молод, не ослепительно красив, и язык у тебя подвешен куда хуже, чем у Дуни Смирновой, ты должен обзавестись искусственной «самостью»? Вытатуировать огромного тарантула на лбу – чем не поза? Или вставить в глаза линзы с эффектом кошачьего зрачка?
В ту ночь мне снились мужчины-гиганты, головы которых были размером с мой дом. Они нагибались к окну, за которым я, беззащитная и маленькая (помню, похожая сценка была в «Годзилле»), сначала смотрели с обезоруживающей суровостью, а потом просовывали в мою форточку проворный раздвоенный язык, хватали меня и утягивали в пасть. Как игуана муху.
А утром за мной заехал Олег, мы отправились завтракать в «Старбакс», и когда он пошел в туалет, забыв на столе мобильник, я, поколебавшись секунду, все же набрала его номер.
На дисплее высветилось: «Кашеваров Александр».
7 апреля
Я крута, крута, крута, круче, чем Лара Крофт, и Стив Тайлер, и даже тот чувак из книги Гиннесса, который вдыхал носом дождевых червей. Купила в Интернете билет и отправилась в Амстердам – одна, на два неполных дня.
Мне так нужна была пауза. Отдохнуть и от серости (ненавижу московскую слякотную весну, когда душа вроде бы поет, а под ногами – грязь да собачьи фекалии), и от этой вязкой, как болото, ситуации. Послоняться по улицам чистого города, покататься на арендованном велосипеде вдоль каналов, поесть свежей рыбы в порту, покурить травку в кофе-шопе. И ни разу, ни разу за уик-энд не созвониться ни с демоном-искусителем (Олегом), ни с ангелом-хранителем (Леркой).
В Амстердаме поймала странное ощущение. Как будто бы попала в чужое временное пространство, которое живет по своим законам. Медленно. Вот как получилось: несколько лет назад я тоже была в Амстердаме (самое смешное – примерно по такому же поводу, в поисках абстракции от бесперспективных отношений, затянувших трясиной), и вот в самолете, листая путеводитель «Афиша», обратила внимание на описание винтажного магазинчика Laura Dolls. Тогда я только начинала собирать коллекцию винтажных платьев, и естественно, туда отправилась. В путеводителе было написано, что в магазине пахнет разогретым утюгом и приветливая блондинистая хозяйка, склонившись над доской, тщательно гладит кружева. Когда я вошла в магазин, там действительно была блондинка, колоритная, бледная, в сером кардигане. И она действительно гладила кружева. Мы немного поговорили, и я купила платье и несколько юбок.
И вот прибыв в город, я снова отправилась в Laura Dolls, без особенной надежды, привыкшая, что московские симпатичные местечки существуют пару сезонов, а потом остаются только в виде воспоминаний. Но магазин был на месте.
И блондинка тоже. В сером кардигане. Она гладила кружева, склонившись над доской.
А мне стало не по себе.
Потому что за эти несколько лет я, словно персонаж компьютерной игрушки, десять жизней прожила. Вокруг менялись декорации, все поворачивалось на 180 градусов и обратно, периодически моя жизнь начинала восприниматься не моей, а потом моей снова.
А бледная блондинка каждый день гладила кружева в своем магазине.
Странно.
А вечером отправилась в какой-то бар близ квартала красных фонарей. План был таков: заказать глинтвейн, какой-нибудь торт с орехами и творогом, устроиться у окна с блокнотом и писать как минимум дурные стихи (а лучше – статью в жанре «поговорим о целительном одиночестве», которую потом можно будет продать московскому глянцу, окупив часть поездки).
Но получилось все не так.
Вот странная штука: почему-то всегда, когда я настраиваюсь на очищающее одиночество, в поле зрения оказывается компания или человек (да что уж там, симпатичный мужик, как правило), из-за которого все планы коту под хвост. Недавно в одной милой тесной компании обсуждали обеты. Одна моя приятельница, увлекшись крийя-йогой, задумала дать обет целибата на год-другой и посмотреть, какое влияние это окажет на ее сознание. Лично я бы рехнулась, честное слово, наверное, я недостаточно «просветлена» для таких трюков. Но в ее устах все это звучало почти логично – я слушала и верила, что это и в самом деле будет фантастический опыт.
– Это будет нетрудный обет, – говорила она. – Я сейчас настолько сосредоточена на себе, мой взгляд настолько направлен внутрь, что вокруг и мужиков нет. И секса мне не хочется. И все это так естественно, как сама жизнь.
И в этот момент один человек, мудрый, взрослый и опытный, сказал, и на лице его расцвела печальная улыбка «повидавшего»:
– Только ты учти: как только дашь обет, они все и появятся. И они будут прям как ты любишь. Как будто по заказу. И это будет трудно.
Не знаю точно, чем эта история в итоге закончилась, но до меня дошли слухи, что та приятельница вскоре после разговора вышла замуж за немецкого йогина, поселилась с ним в Баварии, и они там организовали чуть ли не тантрическую секту с собственной идеологией и вектором роста. Мы еще тогда с Лерой шутили – может, и нам дать целибат, может, тогда высшие силы и перед нашим носом помашут козырным тузом? Но потом пришли к выводу: нет, перед нашим – не помашут. Они же, силы эти пресловутые, прекрасно разбираются и в нас самих, и в наших мотивациях, так что рассчитывать на дешевый трюк и «везение дурака» – бесполезно.
И вот села я у окна с тетрадкой, написала: «Сто лет стояли на причале, /Многозначительно молчали, /И я души в тебе не чаяла, /А ты… а ты смотрел на чаек», а потом угораздило меня оглянуться вокруг, и у барной стойки я вдруг заметила… Олега.
Он был в любимом своем свитере из серого кашемира, волосы взлохмачены; перегнувшись через стойку, просил у бармена, кажется, пиво. Наверное, взгляд мой стал электрическим, потому что он обернулся, и – ну, разумеется, я увидела, что никакой это не Олег, а незнакомый мужик его типажа и комплекции, который принял мой остановившийся взгляд за приглашение и, получив свой бокал вишневого пива, пришел ко мне за столик. Выяснилось, что его зовут Бен, и он вообще из Сиэтла, но уже год мотается по миру – благо, есть что проматывать. Бросил хороший университет. Потому что жизнь – лучший учитель. Чувствует себя хиппи и абсолютно счастлив.
Эта речь плохо вязалась с дорогим его свитером и обильным буржуазным ужином, который он велел подать, когда к нам подошла улыбчивая веснушчатая официантка. Бен был моложе меня лет на пятнадцать, но то ли в полумраке бара ему это было незаметно, то ли он любил выдержанный коньяк, то ли я еще ого-го (последнее, учитывая мой образ жизни, маловероятно, да я никогда и не стремилась).
И я подумала – а, наверное, забавно будет отправиться сейчас в отель с клоном Олега, устроить себе акт мрачной сублимации, сравнить ощущения, получить прививку и вернуться в Москву с ощущением того, что страдать по людям не имеет смысла, все равно все они умрут. Да и Бен явно был не прочь такого сценария (уж не знаю, честный ли это был интерес или тоже жажда сублимации) – спустя четверть часа он пересел на деревянную лавку рядом со мной, приобнял меня за плечи, шептал в ухо анекдоты, в каждом из которых минимум четыре раза встречалось слово fuck.
В какой-то момент, воспользовавшись тем, что он отошел за очередным пивом, я быстро расплатилась и ушла. Возвращаться в гостиницу по ночным пустым улицам было приятно – я наконец ощутила в себе зарождение волшебной пустоты, которая мощной волной смывала все-все внутри меня, оставляя за собою лишь мокрый, в осколках ракушек, песок.
А вчера на фейсбуке мне написал товарищ, с которым я однажды, в годы студенческие, сидела в длинной очереди к стоматологу. В приемной не было журналов, и у нас сложился вынужденный разговор случайных попутчиков, easy talk. Моя память устроена по-дурацки – файлы в ней хранятся, как правило, вечно. Сама я (то есть та часть сознания, которую я привыкла называть «я») об этом не подозреваю, но потом, в качестве реакции на какое-нибудь фас-слово или действие, вспоминаю в мельчайших подробностях диалог или ситуацию, произошедшую много лет назад.
Например, про того, из приемной, вспомнила, что жена собиралась поехать во Францию, чтобы уши подшить (это он так выразился – «уши подшить»). У нее были уши оттопыренные, и она нашла хорошего хирурга.
