Леонид Васильев - Солнце над лесом (сборник)
– Григорий Василии, что с ним? – стучит по капоту Лешка. – Я двигатель кипятком прогрел, а он – ни хрена. едрит твою в дышло!
– Ты под свечку чистого бензину плесни! – советует Григорий.
– Плескал, а что толку!
– Ну, свечу смени – эта засорилась.
Вскоре дизель Алексея, мощно чихнув столбом черной гари, солидно зарокотал в «хоре» с другой техникой.
На лице у мастера леса, наблюдавшего за этой утренней суетой, поперек лба образовалась обеспокоенная складка.
Шеин ведет мощную технику по просеке, мысленно ругая проходчиков: «Навалили бурелому – так и сяк. все снегом занесло. В этих кучах черт ногу сломит. легко наскочить «брюхом» на пень или порвать гусянку».
Отвал бульдозера, отполированный землей и снегом, блестит ножевой сталью. Машинист его то опускает, наезжая на очередную кучу стволов и снега, то, пятясь назад, подымает.
Вот впереди в одной из куч Лешке привиделась черная шуба Копченого, он, сбавив обороты двигателя, остановился. «Дак вот ты где прячешься – Копченый?!» Покинув кабину, парень забрался на кучу и, склонившись над снежным челом, заговорил:
– Слышь, тебе в этом отеле не жарко?.. Ну ты, Копченый, даешь стране угля! Где водки-то нашел… кто привез, что ли? Тебя мастер леса обыскался, давай вылезай. чего молчишь?.. Не бойся, я не выдам, что тебя в снегу нашел. Вылезай, ты мне работать мешаешь!
Шеин выломал палку и, тыча ей, приговаривал:
– Вылезай-вылезай и дай мне закурить, я свои-то дома забыл!
Движение палки возымело действие – внизу что-то недовольно шевельнулось и в одну секунду перед улыбающейся физиономией бульдозериста возникла лохматая морда бурого медведя. незнакомцы встретились глазами.
Хозяин тайги строгим колючим взглядом желто-коричневых глазок изучал незваного гостя. Зверь выгулялся, взматерел. Шерсть на нем плотная, лоснится, и на загривок как бы хомут надет – такой он грозной силой вымахал. В хомуте узкорылая мордочка с черненьким и мокрым пятачком. Там, где лапы как бы для сердечного извинительного поклона прижаты к груди, под толстой и прямой шерстью видны крутые, как у штангиста, мускулы.
Бульдозерист не помнит, как оказался у водогрейки, но здесь он увидел и Федьку Копченого, и мастера леса, гревших руки у открытой топки.
– Ме… ме… – на козлином языке изъяснялся молодой бульдозерист, указывая в сторону, откуда только что прибыл.
– Чего ме-ме? – передразнивал Копченый.
Все знают – коренастый и горластый Шеин из армии пришел сержантом. Глотки у сержантов луженые – а тут «ме-ме».
Наконец парень пришел в себя.
– Медведь!.. там берлога! – тихо произнес он.
– Как медведь?.. Неужто – правда?.. Вот так история, а он не убежал? – удивлялся мастер леса.
– Вроде пошел досыпать.
Лобанов поспешил к железнодорожному разъезду. Здесь на телефонном столбе в ящике аппарат с аккумулятором, над головой натужно звенят провода.
Мастер крутит ручку телефона.
– Алло, диспетчер?.. Это Кубарев?..
– Да-да, – ответили с поселкового коммутатора.
– Начальника надо, где начальник Тебелев?..
– В конторе должен быть!
– Соединяй срочно!
Диспетчер крутанул ручку зуммера и стал подслушивать разговор мастера леса с начальником.
– Иван Михалыч, – кричал в трубку Лобанов, – у нас тут ЧП – медведь лежит в берлоге, работать мешает!
Такое сообщение Тебелева обрадовало… через час, два – к водогрейке подкатила дрезина с охотниками. В руках Ивана Михайловича трофейная двустволка немецкой фирмы, на огромном его животе патронташ с пулями.
Федька с завистью рассматривает красивые формы «иностранки». До судимости он тоже баловался ружьецом, но то была одностволка нашего серийного производства.
Тебелев нетерпеливо спрашивает:
– Где – он?..
– Там, в конце просеки, – понимающе отвечал Лобанов.
В целях безопасности начальник решает брать медведя из кабины бульдозера.
– Шеин! – кличет он бульдозериста. – Поехали!
– Не-е, – мотает головой Шеин. – Я со зверюгой уже виделся. второго раза он мне не простит – едрит твою в дышло!
– Давай, садись за рычаги! – просит Тебелев. – Я тебе кусок медвежатины отрублю!
– Не-е, спасибо…
– Давай, рули – я премию выпишу!
Последний аргумент все же возымел действие, Алексей, по-старушечьи перекрестясь, нехотя полез в кабину. и вот бульдозер с поднятым ножом ринулся на берлогу. Лобанов с Федькой остались у водогрейки.
По лесу прокатилось эхо выстрелов. медведя освежевали и на дрезине увезли в поселок.
Федька дернул Шеина за рукав:
– Счастливый ты – берлогу нашел, зверя видел. ну, как он – медведь-то?
– Нормально, медведь как медведь, только морда почище твоей.
Копченый за такие слова не обиделся, но серьезно заметил:
– Дак в берлоге ведь сажи не бывает?!. слышь, а начальник медвежатины даст?
– А куда он денется – если бы не я, то не видать бы ему зверя, как своей мошонки. знаешь, я, наверное, пельменей налеплю, еще не ел таких.
– Да знаю я начальников. вот увидишь, не дадут тебе ни хрена.
– Это еще почему? – набычился Лешка.
– Потому что над нашим начальником еще несколько этажей начальников, а не один ты – какой-то бульдозерист. Я тебе мяса дам!
– Да откуда оно у тебя? – сморщил лицо Лешка.
– Вот увидишь!..
Пельменей из медвежатины Шеину поесть все же не пришлось. Начальник свой памятный трофей – шкуру зверя – подарил своему шефу – директору леспромхоза.
Теперь много поразвелось коллекционеров охотничьих трофеев. Началось это, как и сама охота, издревле. За многие века человечеством истреблено много зверья и птицы. Современный обладатель трофеев – это самолюбивый, далеко не бедный гражданин, стремящийся к мнимой славе. Когда он глядит на чучело или похваляется этим, в его сердце не шевельнется чувство жалости, что в нем запечатлен навсегда застывший миг убитой души. Но самое опасное кроется в трещинах черепов, рогах, в шкурах и перья чучел – в них накапливаются и прогрессируют микробы, разновидности клещей, опасных для здоровья, особенно детского. Охотничьи трофеи хранят мстительную, негативную энергетику.
Вечером Лешка заглушил дизель, слил воду из мотора. Лесорубы, пропахшие лесной хвоей и потом, занимали места в теплушках.
К Шеину подошел Федька-тунеядец.
– Домой собрался? – спросил невесело.
– Ага, сегодня суббота – в баньке попарюсь.
– А я опять остаюсь наедине с водогрейкой.
Федька сунул в руки Лешке связку мерзлых тушек зайцев.
– Что это?..
– Мясо… я обещал.
– Где ты этих косоглазых раздобыл?
– Помнишь то утро – меня искали? Я же ходил в старые вырубки, там осинник поднялся по плечо, а зайцев поразвелось, как солдат у Бонапарта. Я поставил проволочные петли – и не зря.
Лешка, разомлевший после бани, вкушал рагу из зайца. Щедро угостив кота Мурзика, он вспомнил предсказание тунеядца: «А Федька-то Копченый не дурак, как сказал – так оно и вышло, едрит твою в дышло!»
Натолькина любовь
Натолька работает в депо на Стрелке смазчиком вагонных буксов. У деповских слесарей, токарей, смазчиков, кузнецов рабочий день на час раньше начинается и на час раньше кончается. Лесорубы еще в лесу елки валят, а деповские уже дома щи хлебают и, конечно, в магазин успевают – присмотреть что-нибудь из необходимых продуктов.
Чтобы вечер прошел полноценнее, Натолька тоже в магазин заглянул и, собрав по карманам мелочь, купил чекушку водки.
Ухмыльнувшись, что его никто не видел из посторонних, он спрятал ее в грудной карман и воодушевленно зашагал домой.
Его поджидает больная мать, и постоянным местом обитания в доме у Дуни – теплая печка, с которой она слезает только по особо важным делам. Поэтому Натолька и за кухарку, и за поломойку.
Из возраста молодых женихов он давно вышел, уж армию отслужил, несколько лет проработал на Балаковских стройках, но вернулся в Карасьяры по зову сердца и больной матери.
Здесь нашел себе работу. Он и смазчик, и сварщик, кузнецу Василию Пассаженикову помогает стальные тросы заплетать. Щупленького Натольку можно видеть в любом цехе депо и всем он помогает.
Случается, его кто-то поругает, а он, безобидный, только и ответит: «Да ладно, не пуши хвост!»
Начальство Натолька не то что бы боится, а скорее стесняется, да и папироску у начальника не стрельнешь. Вероятно, эта излишняя застенчивость и привела его к холостяцкой жизни. Он до сих пор не женат, а сверстники уж детей нарожали.
Сам-то он готов изменить такое положение, да не может сделать решительного шага из-за властных капризов своей матушки.
Спрятав в сенях чекушку и войдя в жилую комнату, он услышал старческий голос:
– Кто там?.. Натолька, ты, что ли?
– Я.
– А что так долго в сенях стоял, прятал чего?
– Чего мне прятать-то от тебя, мам? – оправдывался сын.
– Я ведь все равно когда-нибудь встану! – обеспокоилась старушка.
– Да лежи-ко ты на печи-то, миленькая, лежи, а то сорвесся и рассыпесся на полу. Я вот счас дров принесу, ужин сварю.
