Леонид Филатов - Как хоронили Караваева (сборник)
…В актерском фойе труппа собралась на экстренный междусобойчик. Затурканный директор, сложив руки умоляющей лодочкой, тщетно пытается утихомирить актеров…
– Товарищи, Юрий Михайлович… м-м… выразил желание побеседовать с рядом актеров… м-м… с глазу на глаз… Огромная просьба, товарищи, ведите себя сдержанно и корректно!..
– Петр Егорыч! – неожиданно спрашивает Федяева. – А что это за анонимные люди в театре?.. Кто их пропустил?
Чуть в стороне демонстративно скучает группа молодых людей физкультурного вида. Все они в чехословацких костюмах и с короткими прическами. На лице у каждого присутствует яркое выражение незаинтересованности.
– М-м… это я их пропустил… – в замешательстве мямлит директор. – Мне позвонили из… м-м… В общем, товарищи просто контролируют ситуацию…
* * *…Юрий Михайлович вонзает в Левушку свой немигающий взгляд, и тот съеживается, как устрица, в которую воткнули вилку.
– Нет, Лев Александрович, отмалчиваться вы не имеете права. Театр должен как-то обозначить свою гражданскую позицию. Скажем, написать коллективное письмо в газету…
– Я не люблю коллективные письма, – быстро говорит Левушка. – Это ложь и гадость. Каждый обязан иметь свою точку зрения.
– И какова же ваша точка зрения на поведение Рябинина? – любопытствует Юрий Михайлович. – Надеюсь, она не слишком расходится с точкой зрения партии и правительства?
– Слишком, – обреченно отвечает Левушка. – В поведении Рябинина нет никакой крамолы. Я считаю, что правительство должно вернуть ему гражданство!.. И извиниться перед ним!..
– Занятная идея! – сочувственно кивает Юрий Михайлович. – И вы надеетесь увлечь правительство этим проектом?
– Не знаю, – искренне сознается Левушка. – Видимо, надо обратиться к общественности. Люди должны знать правду!
– Скажите, а как вы относитесь к Гордынскому? – неожиданно меняет тему Юрий Михайлович. – Что он из себя представляет?
– Игорь? – вопрос застает Левушку врасплох. – Ну, как вам сказать… Человек как человек… А почему он вас интересует?
– Пытаюсь выяснить обстановку в театре, – улыбается Юрий Михайлович. – Говорят, что актер он средний… Да и человек – так себе…
– Кто это говорит? – Левушке становится нехорошо. – Игорь замечательный актер и достойный человек. В театре его любят…
– Да ну? – искренне удивляется Юрий Михайлович. – И вы тоже?.. А с чего бы это вам гоняться за своим любимцем с топором?
– Это частный конфликт, – багровеет Левушка. – Он никого не касается… Я вообще не понимаю, к чему этот разговор…
– Не годитесь вы в Робеспьеры, Лев Александрович! – словно не слыша Левушкиного пыхтения, продолжает Юрий Михайлович. – Прежде, чем давать советы правительству, надо заслужить уважение собственной жены!
– Вы не смеете! – высоким голосом кричит Левушка. – Вы не смеете лезть в чужую жизнь! Я подам на вас в суд!
– Ступайте, Лев Александрович! – Юрий Михайлович морщится, как от зубной боли. – И подумайте относительно письма. Горком очень обеспокоен климатом в театре. И моральным, и политическим…
* * *…По театральному фойе, не обращая внимания на стриженых мальчиков в чехословацких костюмах, шествует долговязый молодой человек в очках и с фотоаппаратом. Его останавливают. Он что-то энергично объясняет, показывая рукой в сторону гримуборных, но видно, что его объяснения мальчиков не удовлетворяют.
– Это ко мне! – спешит на выручку Гвоздилова. – Корреспондент из «Советского экрана»!.. Пропустите, пожалуйста!..
Гвоздилова умеет приказывать не приказывая. Мальчики улыбаются и разводят руками – мол, сами понимаете, такая служба. Корреспондент проходит в гримуборную Гвоздиловой и закрывает за собой дверь…
– Учитесь, девки!.. – злобно шипит Сима. – Вот как надо устраиваться!.. В театре – траур, а у нее – самая жизнь!..
* * *…В гримуборной корреспондент щелкает Гвоздилову.
– Голова чуть направо. Подбородок чуть выше. И легкий проблеск улыбки. А смотреть не точно в объектив, а чуть поверх него. Замечательно.
– Жаль ваших усилий! – усмехается Гвоздилова. – Из-за Рябинина материал наверняка не пойдет. Видите, что творится в театре?.. Чуть ли не комендантский час!..
– Ужас! – соглашается корреспондент, возясь с фотоаппаратом. – Но будем надеяться. Все-таки дети за отцов не отвечают. И потом кино – другое ведомство…
Он на секунду отрывается от фотоаппарата и озадаченно смотрит куда-то за плечо Гвоздиловой.
– Елена Константиновна! Что это у вас там за надпись?.. Я не имею ничего против этого лозунга, но он может испортить нам кадр!..
Гвоздилова оборачивается. Во всю ширину зеркала губной помадой написано: «Долой сук!» Елена Константиновна устало вздыхает и начинает оттирать зеркало носовым платком…
* * *– А чего ж не подписать? – весело удивляется Игорь. – Георгию Петровичу от моей подписи зла не прибудет. Только текст вы сами составьте, у меня не получится.
– Текст не главное, – Юрий Михайлович внимательно изучает развалившегося в кресле Гордынского. – Нужно минимум десять подписей. Тогда это мнение театра.
– Организуем! – машет рукой Игорь. – Но я надеюсь, это будет как-то учтено?.. Ну, звание, квартира… Или там командировка в Японию?..
– При чем тут Япония? – на скулах Юрия Михайловича рельефно проступают желваки. – Вы что себе позволяете?
– Как при чем? – обижается Игорь. – Раз я у вас на службе… Ну-ну, не торгуйтесь!.. За крупное паскудство надо и платить по-крупному!
– Плохо шутите, Гордынский! – чувствуется, что спокойствие дается Юрию Михайловичу с трудом. – При вашей репутации я бы вел себя скромнее.
– Уже донесли! – расстраивается Игорь. – Клеветники, завистники!.. Ну не дает им покоя мое сексуальное здоровье!
– С сексуальным здоровьем у вас все в порядке, – желчно улыбается Юрий Михайлович. – А вот с пропиской, насколько мне известно, дело обстоит гораздо хуже…
– У меня временная, – Гордынский с готовностью лезет за паспортом, словно собираясь показать. – Директор все обещает квартиру, но… то генсек помрет, то Рябинина лишают гражданства…
– Так вот, если вы не возьметесь за ум, – веско и внушительно говорит Юрий Михайлович, – то можете вообще вылететь из Москвы. Тем более что театр вами не очень-то дорожит!
Игорь элегически смотрит в окно, потом с сожалением цокает языком и поднимается с кресла.
– Нетонко! – кручинится он. – Я существо ажурное, меня надо было вербовать бережно. Жаль, жаль!.. Вы были в сантиметре от успеха!
* * *…В стеклянную кружку с шипением льется золотистое пиво… На патефонном диске крутится обшарпанная пластинка… Флегматичный Дрюля, задумчиво прихлебывая из пивной кружки, слушает Верди… В гримуборную влетает растрепанный Тюрин, чертыхаясь, шарит по бесчисленным складкам висящей на вешалке хламиды, наконец достает из ее недр смятую пачку сигарет…
– Вот это нервы!.. – разминая сигарету, восхищается Тюрин. – Земля горит, небо рушится, а мальчонка слушает Верди!.. Аномальный ты все-таки тип, Дрюля!..
– Это вы аномальные!.. – меланхолично отвечает Дрюля. – Все играете в казаки-разбойники!.. А я вне политики. Я ищу гармонию… Пью пиво, читаю Библию, слушаю Верди!..
– А вот скажи мне, Дрюля, – заинтересовывается Тюрин, – если тебя убивают… или лезут к тебе в квартиру… или насилуют твою жену… Что ты будешь в это время делать?.. Читать Библию?..
– Давай без глобальностей! – морщится Дрюля. – Никто нас покамест не убивает!.. Не надо мышиную возню выдавать за гибель Помпеи!..
* * *…В разговоре с Гвоздиловой Юрий Михайлович мучительно напрягает остатки своего мужского шарма, – все-таки знаменитость, кинозвезда! – но, видимо, шарм начальника изрядно пожух от многолетнего бездействия, потому что не производит на Гвоздилову ни малейшего впечатления.
– Насколько мне известно, Елена Константиновна, – журчит Юрий Михайлович, – вы и раньше не ладили с Рябининым? А уж последний его поступок, видимо, и вовсе не привел вас в восторг?
– Я не делаю из этого тайны, – ровно отвечает Гвоздилова. – На мой взгляд, Георгий Петрович повел себя легкомысленно. Чем и поставил театр под удар.
– К сожалению, не все это понимают, – элегически вздыхает Юрий Михайлович. – Вот вы бы и объяснили это вашим коллегам. Да и не только коллегам…
– Вы предлагаете мне осудить Рябинина публично? – Гвоздилова качает головой. – Нет, во всенародных шабашах я не участвую.
– Ну что за формулировка, Елена Константиновна? – мягко досадует Юрий Михайлович. – Вы же скажете то, что думаете. И что же плохого в том, что ваше мнение совпадет с мнением большинства?
– Дело не в большинстве, – терпеливо объясняет Гвоздилова. – Своим мнением я поддержу ваше мнение. А поддерживать вас – аморально.
– Кого это – вас? – Юрий Михайлович срывается на фельдфебельский тон. – Народ, партию, правительство?
