Аарон Шервуд - Байки старого еврея
На радостях он обнял меня и тут же предложил обмыть сделку. Он рассказал мне, какой пир он устроит со своей старухой по этому поводу и на сколько им хватит этого мяса. Я по наивности спросил: «А что, в магазине такого нет?» Ответ был прост и безысходен: «Нет никакого». Стол я предоставил, за что был премирован первоочередным дембелем. И вот настал день, которого я ждал долгих два года. Я стою в шеренге почти свободных людей. Свободным я стану дома, сделав отметку в военкомате, а пока этого не произошло, я солдат со всеми вытекающими. К чему это уточнение? А к тому, что, пока я мысленно приближался к заветному дому, в дверях КПП появилась моя бригадирша с мясокомбината. Я в запарке забыл ей сообщить, что служба моя закончена, и она пришла узнать, по какой причине я отсутствую на работе. Несмотря на весьма прохладную погоду, я вспотел, слыша диалог комбата и бригадирши Оленьки. «Вы кто такая?» – «Я бригадир колбасного цеха, где работает ваш солдат. Вот он, в строю стоит».
Свет померк в моих глазах. Я уже видел себя в воронке комендатуры, увозящем меня на губу, оплакивая свой дембель в без пяти минут полночь тридцать первого декабря.
Но меня спас, как ни странно, тот самый стол, так понравившийся комбату: «Только в благодарность за прекрасный стол, который ты сделал, я тебя не отправлю на гауптвахту, но если через полчаса ты будешь в пределах города…» Я воспринял это как приказ и… Пуля меня вряд ли бы догнала. В мгновение ока я оказался за воротами части, в объятиях Оленьки, по совместительству моей бригадирши. Прощальная вечеринка, на которой присутствовали лучшие представители колбасного цеха и почти бывшие защитники Отечества, завершилась к вечеру следующего дня. Мы разъехались по домам, клятвенно обещая друг другу не прерывать завязавшейся дружбы. Но человек предполагает, а жизнь решает.
Не Бельмондо
Судьба сложилась так, что я ушёл с «Ленфильма», но полностью порвать с «фабрикой грёз» я не смог. Здесь были люди, с которыми я разговаривал на одном языке. Здорово, когда тебя понимают с полуслова! Расставшись с киностудией, я вдруг понял, что она стала мне ещё ближе. Здесь я отдыхал душой. Однажды, как всегда после работы, я заглянул в студийное кафе. За одним из столиков сидели мои друзья. Я подошёл. «О, нашему полку прибыло, присоединяйся, мы как раз договор обмываем», – сказал один из них. Причина для «обмыть» была уважительная: Ершов взялся за очередную эпохалку. Этот режиссёр был известен тем, что делал фильмы исключительно по госзаказу, то есть агитки. Но даже их умудрялся снимать на самую низшую категорию. Например, кинофильм «Блокада» вообще хотели снять с проката, от полного краха спасла тематика ленты. На этот раз он взялся «изваять» подвиг челюскинцев. В процессе разговора я вспомнил о том, что мой дальний родственник был участником той экспедиции. Движимый самыми благими намерениями помочь, которые, как известно, ведут в ад, я, попрощавшись с друзьями, отправился в киногруппу. Там меня встретила давняя приятельница, которая отвечала за подбор актёров. Я ей рассказал, что жива ещё сестра моего родственника и, если надо, я могу её разыскать. Вдруг её воспоминания чем-то помогут. Её ответ поверг меня в шок. Она предложила мне сыграть моего родственника. «В уме ли ты, Яка? У меня же дикция, то есть полное её отсутствие, я камеры боюсь!» – «Не боги на горшках сидят (в смысле их обжигают), – был ответ. – Текста у тебя нет, будешь сидеть в кадре в общей группе. – «Но я же всё испорчу!» – «Такое не испортишь. Прочтёшь сценарий – убедишься. Положу я тебе по дружбе восемь рэ с полтиной, плюс пятьдесят процентов от репетиционных, это уж как водится. Вот тебе сценарий. Бороду не сбривай, уж больно ты в ней кондовый. Вот тебе договор, подписывай». Оказалось, что, пока я отнекивался, она втихаря уже составила договор. Подписал я договор – и обратно в кафе, к друзьям, которым я как бы между прочим сообщил о случившемся. Реакция была ожидаемой: гонца послал? И вот настал первый съёмочный день. Одели меня в костюм, затем гримёрная. После гримёрной повели меня представиться Ершову. Захожу в кабинет. В кабинете режиссёр беседует с Вельяминовым – он играет капитана парохода «Челюскин». Яка, обращаясь к Ершову, говорит: «Этот актёр будет играть Гаккеля». Я хотел обернуться, чтобы понять, о ком речь, но сообразил: это же я за Гаккеля, значит, это я – актёр. Дожил! Мой внешний вид режиссёра не устроил. Он приказал мне сбрить бороду и коротко постричься. Я вернулся в гримёрную. Меня подстригли, но тут встал вопрос, что делать с бородой. Гримёр – не парикмахер, у него для бритья ничего нет. То есть состричь бороду он может, а вот далее будьте любезны оперировать хозяйственным мылом, холодной водой и бритвой «Нева». Если бы эту пытку применял ШАБАК к арабам, заподозренным в причастности к терроризму, уверен, успех допроса был бы гарантирован. Но я не арабский террорист, поэтому, проклиная всех, самостоятельно сбриваю бороду, которую я берёг и лелеял одиннадцать лет. В конце самоэкзекуции я увидел в зеркале совершенно незнакомого мне перепуганного еврея. Он мне не понравился. Никакой солидности, интеллигентишка какой-то, подумал я. И вот я опять в кабинете Ершова. Там оживлённая беседа. «Простите, так пойдёт?» – спрашиваю режиссёра. «Что? Кто пойдёт? Куда? Вы кто?» – «Я Гаккель», – не совсем уверенно сказал я. «Вы?» – он улыбнулся, засмеялся, захохотал. Его поддержал Вельяминов, за ним – все, кто был в кабинете. Вельяминов хохотал до слёз, приговаривая «великая сила перевоплощения!». Я из уважения выдавил из себя кислую улыбку: мол, что с вас взять? Когда всё более-менее успокоились, Ершов спросил: «Вы актёр?» – «Он родственник Гаккеля», – вступилась за меня Яка. «Очень интересно, – сказал он. – Ну что ж, вы утверждены, скоро начинаем, идите в павильон».
На протяжении всего съёмочного цикла в начале дня он считал своим долгом удостовериться, что я действительно родственник Гаккеля. Возможно, он думал, что нашёл самородка, если так, то он сильно ошибался на мой счёт! После съёмок я зашёл в кафе. Стою в очереди. Напротив меня мой хороший приятель. Очередь за кофе большая, ему явно не хочется в ней стоять. «Лёва, давай деньги», – говорю я. Он озирается по сторонам. Меня он, естественно, не узнаёт. «Где-то здесь Шервуд. Андрюха, ты где?» – «Глаза открой, ты на меня смотришь!» Лёва, ошарашенно: «Убожество! Какой гад над тобой такое совершил?» Потом я сидел за столиком в компании друзей, и каждый считал своим долгом обсудить мой новый внешний вид. Сошлись на том, что я, естественно, за большие деньги, могу позировать художникам, изображающим сионистских агрессоров. Дома меня ждал удар: моя маленькая дочь, увидев меня, заплакала и отказалась идти на руки. Жена, преданно глядя мне в лицо, сказала: «Я тебя очень люблю. Ничто не может заставить меня тебе изменить. Но сегодня я сплю отдельно!» Утром вахтёр на проходной категорически не хотел пропустить меня на работу, требуя пропуск. Мой шеф, когда я попытался войти в его кабинет, рявкнул:
«Закройте дверь! Вас не учили стучаться?» Я быстро объяснил ему ситуацию. Он был, как всегда, лаконичен:
«Без отрыва от работы, Бельмондо». Мне пришлось носить с собой профсоюзный билет, где была моя фотография без бороды, так как объяснить что-то гаишнику было сложно, а откупаться от них я не хотел. Съёмки шли своим чередом. Моё новое амплуа мне не мешало. Особых усилий от меня не требовалось. Но вот однажды, как всегда поинтересовавшись, действительно ли я родственник Гаккеля, Ершов сообщил мне, что у меня есть текст. Я твёрдо помнил, что это не так. Я попытался напомнить это режиссёру. «Текст я придумал ночью», – сказал он. Это был приговор! От мысли, что я буду что-то говорить, я впал в ступор. Ситуацию спас Вельяминов. Он отвёл меня в сторону и деликатно, так, чтобы никто не слышал, сказал: «Ничего страшного не происходит, ты справишься, любой актёр через это проходит. Только говори чётче, проще будет тебя озвучивать». К моему удивлению, я успокоился, кадр сняли всего с третьего дубля. Расплата за творческие изыски режиссёра пришла спустя несколько месяцев. Меня поймал в кафе мой друг Слава по кличке Мастер. Он был гением дубляжа. Покачиваясь и дыша на меня перегаром, он изрёк: «Я дублировал всех: китайцев, японцев, всяких чебурашек. Но у тебя такая артикуляция!» – «Слава, всё в порядке, гонца я уже послал», – сказал я. Наступил день, как теперь говорят, презентации. Понимая, что Ершов попытается меня вытащить на сцену, с тем чтобы продемонстрировать «самородка», я не пошёл в просмотровый зал. После просмотра ко мне подошёл мой друг, мнению которого я доверял. Приговор его был лаконичен: «Не Бельмондо!» Так бесславно закончилось моё хождение в актёры.
Не встречай по одёжке
Свою службу на «Ленфильме» я начал с грузчика, свято веря в то, что уж я-то пробьюсь. Вы спросите: почему службу? Ну разве можно работать на искусство? Искусству служат, даже грузчиком. Само нахождение в стенах «Ленфильма» меня поразило с первого дня. Я мог заглянуть как бы за экран, то есть увидеть, как «это» происходит! Как строятся декорации, воочию увидеть актёров. Да что там увидеть – разговаривать с ними, сидеть за одним столиком в кафе. За что я вскоре поплатился неуважением среди коллег. Сами посудите: народ по рублю скинулся, а этот, то есть я, пошёл кофе пить! Но, как ни странно, наш бригадир относился ко мне благосклонно. Он работал на студии давно и в моих глазах был всезнающим экспертом. Я часто обращался к нему за разъяснениями, что ему, безусловно, льстило. И вот однажды он как бы между прочим предложил мне посмотреть только что законченный Козинцевым фильм «Король Лир», и не где-нибудь, а в директорском зале. Предложение прозвучало как что-то само собой разумеющееся. Это для него, но я же не был киноволком, как он. Подумайте сами. Тогда на «Ленфильме» служили пять тысяч сотрудников. А в директорском зале – сорок пять мест, и одно из них – моё! Кроме того, были ещё приглашённые. А если к этому добавить, что просмотр был до утверждения в Госкино, а там, безусловно, что-то обязательно вырезали бы, то для меня это превращалось в событие, а не в рядовой просмотр кино. И вдруг уже у самых дверей зала я вижу жуткого бомжа. На голове у него засаленный парик, к которому пришит такой же берет, одет он в жуткие грязные шорты, в такие же гольфы и в несуразные сандалии. Конечно же, вы поймёте, почему, я его не остановил, а побежал разбираться с ВОХРом. На проходной, что меня удивило, поинтересовались, не трогал ли я его, и объяснили, что этот «бомж» – сам Олег Каравайчук. И добавили: «Этот «бомж» тот, что надо «бомж»!» Я поспешил в зал. Когда в зале зажёгся свет и я вышел в коридор, бригадир спросил: «Ну как?». Я ему ответил что-то в смысле «не сейчас, дай обдумать». И услышал: «Да, неплохое кино, жаль, не цветное!» Я стоял и думал: один из нас – идиот!
