Татьяна Соломатина - Мало ли что говорят
Она уложила Сонину поклажу в багажник новёхонькой «Мазды», села за руль, абсолютно ровным голосом сказала: «Пристегнитесь» – и… начала движение. Иначе не скажешь. Как начала, так и продолжила. Два квартала прямо, один – наверх, ещё один – направо. Ни слова, ни полслова. Она просто ОСУЩЕСТВЛЯЛА ДВИЖЕНИЕ.
Наконец добрались до места. И в полнейшей тишине проследовали из гаража в дом.
К ним навстречу вышел высокий, некрасивый, но чем-то сразу располагающий к себе мужчина. «Соня. Валера», – констатировала Алла. Ни кивка головы, ни привычных жестов рук. Сказала два слова в пространство. «Соня» и «Валера». И ушла. Просто молча поднялась по лестнице и скрылась из вида, оставив едва друг другу представленных незнакомцев наедине.
* * *Как-то на утренней врачебной конференции Соня шепнула Джошу, что ей надоело стирать колготки в раковине, покупать новые вещи взамен испачкавшихся и чувствовать себя идиоткой, сидя в «общепароходской» прачечной за углом, ожидая, когда «заглохнет дизель на нижней палубе». Он не понял, что такое «стирать колготки в раковине» и «общепароходская». Но Соня объяснила, что это примерно то же самое, что ему стирать носки в тазике на ступенях перед State House’ом. Это был тот редкий случай, когда Джош буквально заржал, как мустанг. А почти успокоившись, спросил: «В знак протеста, что ли?» Пришла Сонечкина очередь быть мустангом. Но дотянуть удалось только до козы с «нечеловеческим голосом». «Нет, блин! Чтобы чистые были!» – смогла она выдавить в конце очередного приступа блеяния.
Если бы дело происходило в Москве – их выгнали бы нахрен из конференц-зала!
Потом, уже на перекуре, Сонина душа продолжила плакаться в пижаму Джоша о том, как ей надоело жить в гостинице. Если у вас в пользовании никогда не было красивого мужского тела с чистой большой душой, вы не поймёте, как это прекрасно – плакаться в пижаму. В рабочую ли, в домашнюю ли – не суть важно. Ключевая сентенция: «плакаться в мужскую пижаму».
«Но… Стоп! Моя душа сейчас далеко. Делает в Копенгагене татуировку на своём теле. Получается, что плачусь я как бы не совсем Джошу…»
От этой мысли Соне стало значительно легче.
На самом деле тот, кто подолгу живал в гостиницах, поймёт Сонины «рыдания и метания».
Какие бы ни случились апартаменты, не в пример общаге, вы никогда не назовёте их домом. Даже и в мыслях у вас не возникнет, что они хоть сколько-нибудь похожи на дом.
Соня устала.
От поездок в лифте с почти ежедневно обновляющимися попутчиками.
От невозможности покурить в постели и ванной.
От толстой горничной, вламывающейся с телегой швабр и моющих средств каждый день ровно в 7.30, мать его, a.m.! Несмотря на зелёный картонный ярлык «Not disturb!».
От залихватского панибратства официанта-мексиканца на «раздаче» по утрам и постоянной взвинченности его соотечественника за стойкой бара – по вечерам.
От необходимости периодически заполнять какие-то формы. И от постоянно слегка вокзальной атмосферы, имеющей место в любой гостинице. Тем более это и был пусть вполне себе приличный, но всё-таки обыденный доступный «Holiday Inn», которых полным-полно по всей Америке и чуть в худшей модификации – по всему миру.
Надо знать Джоша – Соня-то, излив «плач сердца» на его форменную пижаму, о давешнем разговоре, естественно, забыла. А вот он…
Вечером очередной пятницы во время финального перекура он сообщил Соне, что она переезжает. Утром за ней заедет некая Алла.
Попытка обрушиться лавиной встречных вопросов была остановлена неподражаемым:
– Завтра узнаешь. Это всё, что тебе нужно: время, место, имя… Have a nice weekend…
«Интересно, я когда-нибудь привыкну к его манере поведения?»
– You too…
Однако Соня осталась в том же Бруклайне. Но – в тихом, уютном и по-домашнему камерном. Такое иногда случается – бродишь в центре по оживлённому московскому бульвару и, внезапно свернув, оказываешься в тихом проулке, где лишь шум, доносящийся непонятно откуда, напоминает тебе, что за углом XXI век.
* * *Валера, дождавшись, пока Алла скроется наверху, заговорил. На отличном русском языке. Правильном, вполне литературном и безо всяких там изысков а-ля XIX век. Скорее на языке времён «физиков-лириков».
«Эх, не выучить мне английский в Штатах», – с грустью подумала Соня, тем не менее обрадовавшись, что не вся семья глухонемая.
Они приехали в Бостон почти двадцать лет назад.
Алла в «прошлой жизни» занималась чем-то страшным и непонятным для Сони – ЭВМ. Электронно-вычислительными машинами, если кто забыл, что предшествовало компьютерам. С Валерой всё было ближе – он в «совке» трудился психиатром в старой доброй «Кащенко», совмещая лечебную деятельность с преподавательской – доцентствовал по совместительству. Он, в общем-то, не слишком стремился куда-то уезжать… Но, встретив Аллу, развёлся с женой, срочно сделал хмурой эвээмщице предложение руки и сердца и был готов идти за ней на край света, пешком и в рубище. Алла отказала. Она в тот период пребывала не в лучшем состоянии духа. Во-первых, ей уже в который раз не дали разрешения на выезд. Во-вторых, были проблемы на работе. В-третьих, взрослая дочь от первого брака. В-четвёртых, она была беременна. В-пятых – не от Валеры.
Они и познакомились-то по сугубо медицинскому поводу – знакомые порекомендовали хорошего психиатра, способного выписать такие седативные средства, на которые в обычной поликлинике не подпишутся под страхом смертной казни и комиссии из КРУ.
Но… Смелость города берёт, а страсть – добирает всё остальное. Валера Аллу получил.
Валере разрешение на выезд было выдано быстрее. Родившийся «в процессе» Давид – будущий Дэвид – получил Валерину фамилию и любовь такой силы, которой не всегда удостаиваются даже кровные дети (справедливости ради надо сказать, что дочь Валеры от первого брака тоже уже живёт в Америке, Дэвида любит как родного брата, и всякие надуманные проблемы, связанные с «дифференцированным отцовством», у них отсутствуют).
Разумеется, Алла вышла за него замуж ещё в Москве. То ли выписанные Валерой психотропные средства подействовали, то ли её прагматизм взял верх – трудно судить. С Валериной же стороны всё было проще. Это была на самом деле не просто страсть. Её Величество Любовь. В чистом виде.
Пока есть такие мужчины, у этой Планеты есть шанс.
И всё же тяжело удержаться от возможности посплетничать.
Валерина дочь от первого брака – яркая ослепительная красавица – точная копия её матери… Ну и кто поймёт этих мужиков?!
Алла, покидая советскую отчизну, приобретала. Валера – терял. И терял немало.
Алла ещё на нелюбезной родине знала, что в Израиле не задержится, а в США будет работать в компании «Polaroid». И она знала язык.
Валера же, с единственным школьным «My name is…» в багаже, должен был начинать всё сначала. Человек, уже разославший автореферат докторской диссертации, стал… санитаром в Сант-Элизабет-госпитале, проявив, на объективный взгляд, нечеловеческое упорство. Что тут скажешь:
Наш ум и задница – товарищи,Но их союз – несимметричен.Талант нуждается в седалище,А жопе разум – безразличен[19].
Валера не лоховал страховые компании, не сидел – по мере возможности – на шее у государства и жены… Он в рекордно короткие для немолодого уже человека сроки – за год – сдал все экзамены: язык и требуемые предметы по программе обучения в медицинском вузе США (наши врачебные дипломы в Штатах не котируются, в отличие от технических. Вероятно, что технические тоже не котируются. Уже).
Чуть позже – ознакомившись с фактами биографии – Соня восхищалась этим человеком! Если бы ей вдруг пришлось сдавать абсолютно всю программу медицинского института на английском языке, начиная с нормальной и топографической анатомии, – она бы предпочла… получить новую профессию!
А Валера подносил и уносил утки, мыл полы и драил реструмы, попутно грызя гранит медицинской науки на совершенно не знакомом ему дотоле языке. Он менял «Дэвику» памперсы, пока его супруга зарабатывала деньги, – и никогда не позволял себе никаких истероидных самцовых ремарок на сей предмет. И ещё он завёл правило – говорить в доме только на русском, чтобы Дэвид знал этот язык и они сами не забывали.
В отличие от большинства соотечественников, встреченных Соней до сих пор на просторах «обетованной», Валера и Алла говорили на родном языке без малейшего «американского» акцента. За исключением Дэвида, разумеется. Тут отец, очевидно, перегнул палку, заставляя мальчишку читать Солженицына «в подлиннике» и пересказывать прочитанное на языке исторической родины. Это ж чистой воды садизм! Зато Дэвид оказался ребёнком сообразительным, и Валера, в один прекрасный день обнаружив у сына под кроватью сокращённый вариант «Ракового корпуса» на английском, драконовые меры отменил. «Синопсис» же объёмного произведения «бородатого старца» лично у Сони вызвал приступ хохота. Представьте себе на секундочку такое, например, краткое изложение романа «Анна Каренина»: «Эта книга повествует о женщине, запутавшейся в мужчинах. Она ищет убежища в сладостном мире наркотических грёз. Последствия употребления психотропных веществ не замедлят сказаться – она закончит свою жизнь под колёсами локомотива». That’s all. В результате имеем книгу о девочке-мажоре. Чистый pop-art!
