Татьяна Веденская - Все дело в платье
– Неужели тебе не нравится? – удивилась Зарина, подправляя выбившийся локон, хотя делать это было бессмысленно, ибо все волосы были уложены в идеальном «художественном беспорядке».
– Нравится или нет, я бы тут даже не измеряла такими категориями, – пробормотала Маша. – Кто это?
– Это ты! – кивнула Зарина. – Ты можешь быть и такой.
Это была действительно новость. Средней длины, до плеч, стрижка была настоящим «взрывом на макаронной фабрике», но он, этот взрыв, каким-то непостижимым образом подходил Маше. Она была словно сошедшая со страниц журнала звезда, пойманная папарацци на выходе из ночного клуба, где она веселилась с вечера до утра. Немного усталая, растрепанная, с огромными, подведенными темным карандашом глазами, бледная, хлопающая пушистыми ресницами – рыжеволосая красавица с затаившимися среди этого пожара светлыми прядями. Это была кто угодно, но только не Мария Кошкина. Юная Николь Кидман. Милла Йовович с пистолетом в руке, держащая под прицелом весь мир. Дрянная девчонка, дочь лесного разбойника.
– Меня не пустят домой! – простонала Маша, но незнакомка в зеркале задорно тряхнула вызывающе яркими, блестящими в электрических лучах локонами.
– Половина дела – это макияж. Смоешь, и все кончится. Да и волосы можно перекрасить обратно, если уж на то пошло, – заверила ее Зарина, но эта идея Маше тоже не понравилась. Она не знала, что именно она чувствует, глядя на рыжую, смелую красотку в зеркале. Страх, смущение, удовольствие, чисто женское восхищение тем, как из привычной куколки вдруг вышла яркая бабочка.
– Какие нынче краски делают – обалдеть! – Маша покрутилась у зеркала, с ужасом понимая, что эта хулиганка ей нравится. Она никогда не была хулиганкой, за единственным исключением – когда она оставалась наедине с Гончаровым. В его руках она вдруг теряла контроль, и это было восхитительно. Будто с нее слетали какие-то оковы, скотч, которым ее перемотали, пытаясь удержать в рамках.
– Это хорошие краски, они не портят волос и долго держат блеск. Дорогие только. Но стоят того, да? – Зарина улыбалась. – Ведь нравится?
– Нравится, да, – нехотя призналась Маша.
– Значит, оставляем? Походишь рыжей, бесстыжей? – и обе девушки расхохотались. Настроение Маши улучшилось, она чувствовала себя так, словно с такими волосами может горы свернуть.
– Оставляем! – весело воскликнула Маша, невольно подлаживаясь под непривычный стиль. Девчонка в зеркале не стала бы грустить из-за ерунды.
– Еще увидишь, как твой этот Гончаров к тебе на коленях приползет, – бросила Зарина, и настроение вдруг истончилось.
– Ничего он не приползет, – покачала головой Маша. – Он только еще раз убедится, что ему повезло, что он вовремя от меня избавился. Знаешь, какой он серьезный?! Ему все это не нужно.
– Откуда ты знаешь? – возмутилась Зарина. – Серьезные мужчины – самые легкие, между прочим. Они за своей серьезностью всегда скрывают нежность и мягкость. Достаточно долго пристально смотреть им в глаза и улыбаться, и все. Они ломаются, начинают улыбаться в ответ, говорить о жизни. Пара правильных комплиментов, и можно подсекать.
– Только не Гончаров.
– Именно твой Гончаров. Это с весельчаками-балагурами шансов мало, они в себе уверены и все такое. А с серьезными легче, потому что к ним все боятся подобраться.
– Гончаров безмерно в себе уверен. И не без оснований, между прочим.
– Слушай, а почему вы разошлись? – Зарина задала вопрос, на который Маша и сама искала ответ.
– Наверное, потому что мы никогда по-настоящему и не сходились, понимаешь? – пробормотала Маша, надевая свою ветровку в горошек. Даже привычная одежда смотрелась по-новому в сочетании со светло-рыжим пожаром, с яркостью обведенных тенями глаз.
– Нет, я не понимаю. Вы переспали?
– И это, по-твоему, меняет все? – спросила Маша, горько улыбаясь. Зарина не знала, что Гончаров стал первым мужчиной для Маши. Так уж получилось, и Маша была уверена, что львиная доля всего последующего – и защита ее доброго имени, и предложение руки и сердца – была следствием этого простого факта. Как честный человек… Гончаров был честным человеком?
Новая прическа была как кусок динамита, притороченный прямо к голове, нестабильный, грозящий взрывом в любую минуту. По дороге в областную школу, где планировали провести слушания, по дороге на работу Маша последовательно приходила в ужас при виде своего отражения в зеркале, пугалась того, что скажет мама, поражалась тому, как много можно изменить с помощью туши, краски и карандаша. Хотела улететь на другой конец света, где будет солнце, тепло и никаких знакомых с их изумленными взглядами, перешептываниями за спиной.
– Ничего себе! – ахнула Юля, когда Маша появилась на пороге их общего кабинета в новом здании. – Ты куда нашу Машу дела, о инопланетянка?
– Она улетела и не обещала вернуться, – ухмыльнулась та, довольная произведенным эффектом, а еще больше тем, что гончаровского внедорожника не было на поле. Даже несмотря на то, что ей хотелось увидеть его реакцию. Пустые глупые мысли. По крайней мере, теперь она не похожа ни на одну из миллиона длинноволосых девушек в платьях-футлярах, с коктейльными бокалами в руках.
– С ума сойти! А кто это с тобой сотворил? Я тоже хочу. Нет, я решительно отказываюсь оставаться в своем теле. Ты заключила сделку с дьяволом?
– Определенно, – кивнула Маша. – И вот договор. Слушания пройдут через две недели. Нам нужно начать обходить людей, собирать их предварительные мнения, согласия. Нужно сделать брошюру, рассказывающую о том, для чего нужен перевод земель в другую категорию.
– Если ты будешь вот такая ходить по домам в деревнях, люди будут вызывать экзорциста, – рассмеялась Юля.
– Ничего, возьмем подпись и с него. Что у нас с новыми листовками для покупателей?
День пролетел с турбоскоростью, заваливая обеих девушек работой.
– Нас просили сделать новые виды для 3D-презентации на сайте. Срочно!
– Значит, срочно? – нахмурилась Маша. – А я почему об этом ничего не знаю?
– Гхм… я оставляла записку… – забубнила Юля, но Маша уже не слушала. Она встала и потянулась за ветровкой. Проблема с Юлей была в том, что она постоянно забывала что-то передать, забывала перезвонить клиентам. Она хорошо чертила, работала с эскизами, выполняла поручения. Но как секретарь она была – так себе.
– А моя машина на поле или нет? – уточнила Маша, уже стоя в дверях. Юлино лицо порозовело от смущения.
– Я отпустила водителя до вечера. Он поехал за бумагой.
– Господи! – Маша закатила глаза, но делать было нечего. Она отправилась в старое здание, где в их кабинете вскоре должны были расположиться технические службы, но пока там оставались их вещи – уже почти ненужные резиновые сапоги, их каски, коробки со старыми материалами, макет поселка, которые нужно было разобрать и перенести в новое здание. Там же в шкафу лежал и фотоаппарат с широкоформатной линзой, которым в последнее время редко пользовались.
Маша прошла мимо чернорабочих, сбившихся в стайку около белого домика на перекур. Они проводили Машу удивленными взглядами, пожар на ее голове ни для кого не остался незамеченным. Маша только передернула плечами и потопала по лестнице наверх. Она открыла дверь в их старый кабинет и изумленно застыла.
Около окна, погруженный в глубокую задумчивость, стоял Николай Гончаров.
Маша смотрела на его сильные плечи, его руки в карманах, упрямую строгую выправку, обычно свойственную спортсменам или профессиональным военным. Никогда не подумаешь, что при ходьбе этот мужчина будет прихрамывать – последствие глупой истории на охоте. А вот в то, что он любит охоту и вполне способен застрелить животное, поверить можно, и даже с легкостью. Погруженный в свои мысли, Гончаров не услышал, как открылась дверь. Он смотрел на поселок, на дома, прорезающиеся из земли, как молочные зубки у годовалого младенца. Маша стояла, не шевелясь, и даже, кажется, не дыша, всерьез боясь привлечь к себе внимание слишком громким биением сердца. Отойти на безопасное расстояние, уйти вниз по лестнице, прикрыть дверь, воссоздав преграду между ними.
Но в деревянных домах почему-то всегда скрипучие полы. Он обернулся, когда Маша уже почти отошла к лестнице.
– Кто там? – спросил он, подслеповато прищурившись, вглядываясь в полумрак после яркого света. А затем, изумленно: – Маша?
– Извините, я не знала, что вы тут, – пробормотала она и заметила, как что-то странное блеснуло в его глазах. Он рассматривал Машу так, словно пытался разгадать ее код шифрования.
– Мы разве перешли обратно на «вы»? – спросил он излишне жестким тоном. И посмотрел так сурово, что Маша растерялась. Зарина считает, что суровые мужчины «легче всего», но что, если за этой суровостью скрывается только еще больше непрошибаемой суровости?
