Ефим Гальперин - Аномалия. «Шполер Зейде»

В фургоне «Хлеб», стоящем на другом пригорке, суетятся техники СБУ.

Лейтенант Плоткин смотрит на монитор компьютера. Переводит результаты радиоперехвата полковнику Голодному:

– Звонок в Израиль раввину Лау. Международный центр каббалы. Иврит. Это для нас попроще будет. Вопрос по «Галахе», – поясняет затравленному полковнику Голодному. – «Галаха» – основной закон для религиозных евреев. Теперь контакт с Бостоном. Центр имени рава Соловейчика. Чистый идиш. Запускайте свою старушку.

Из соседней комнаты ввозят на кресле бабушку Могеншвицер. Она надевает наушники и сразу начинает диктовать перевод. Полковник отходит в угол и звонит генералу. Шёпотом:

– Господин генерал. Ну, очень высокий уровень. Президенты, премьеры, шейхи, бля… Не справлюсь. Жду вашего приезда. Вы заняты?! Понимаю.

Диана продолжает перевод результатов перехвата:

– Через центр Симона Визенталя он запрашивает Москву. Федеральная служба безопасности. Архив. Договаривается на срочную ночную работу, в отделе комиссии по расследованию злодеяний фашистов. Ещё архив Министерства гражданской авиации. Запрашивает документы по авариям и катастрофам.

Лейтенант Плоткин:

– Областной архив загса. Архив роддома города Ирпень. Это где родилась девочка Рита.

– Ну, бля! – возмущается полковник Голодный. – Этот миллиардер просто как у себя дома «гуляет по буфету». И всё на мою голову…

Освещённые окна. Носятся между приборами спутниковой связи и телефонами сотрудники миллиардера. Тот сидит. Задумчив и суров.

Опускается вертолёт. Из него выходит «Крёстный отец» в сопровождении двух телохранителей. Встречает его Юлия Свиридовна:

– Спасибо большое, Микола Трофимович. Вы же по радиоперехвату видите. Другая весовая категория. Это «гэбня» (СБУ) не понимает! Прислала сюда этого полковника. А сам генерал Косолапов отсиживается в Киеве.

– Потому и отсиживается, – улыбается «Крёстный отец», – что понимает. Толя Косолапов никогда не рискует.

На площади дежурит милиция. Подъезжает роскошный «Мерседес». «Крёстный отец» выходит из машины, В сопровождении телохранителей и прекрасной Дианы, пересекает площадь.

Диана передаёт визитку телохранителям миллиардера:

– Мистер Денисенко просит аудиенции у мистера Финкельштейна.

Входят «Крёстный отец» и Диана. Восемь старых железных кроватей без матрацев. На одной из них сидит Финкельштейн.

Встаёт. Здоровается с «Крёстным отцом».

– Речь идёт о возможности оказания содействия, – говорит «Крёстный отец», а Диана переводит его на английский язык. – Я имею неограниченные возможности на территории страны и в ближнем зарубежье.

– Простите, я не понял. – Финкельштейн крутит в руках визитку гостя. – Какую власть вы представляете, мистер Денисенко? Криминальную или государственную? – Диана переводит это «Крёстному отцу».

– Всю!

– Ну и чем вы мне можете помочь в моей ситуации?

– Да-а. Как-то… – Тут «Крёстный отец» задумывается. – А, действительно! Вы правы! У меня, знаете, тоже ведь с внучкой… С Иркой. Проблема! Каких женихов я ей не сватал! А она связалась с засранцем! Пустозвон!

Композитор, бля!

– И это все сложности? Вы что, не можете сделать из него звезду?

– Та-а. Хоть сейчас! – машет рукой «Крёстный отец». – Моцартом могу сделать. Дело в другом. Григорий Ау-эр-бах! Понимаете? Ну, жид он пархатый…

Диана спотыкается на переводе, делает огромные глаза и шепчет:

– Простите, Микола Трофимович, что так и переводить? Про «пархатого»?

– Ты что! Вырвалось! – спохватывается «Крёстный отец».

– Мистер Денисенко огорчён… – выходит из положения Диана, – что его внучка сменит его гордую фамилию Денисенко на фамилию Ауэрбах.

– Ничего страшного. Ауэрбах заслуженный еврейский род.

К ним подходит Саймон Стерн. Извиняется. Отводит Финкельштейна в сторону. Докладывает на идиш:

– Первое. Справка из центра рава Соловейчика.

«Правнучка деятеля любавичского крыла религиозного еврейства Украины – известного цадика Шполяр Зейде Перл Махлевич и три её малолетних дочери расстреляны фашистами в сентябре 1941 года». Второе. Справка из архива ФСБ России «Информация о том, что Парася Панченко приходится дочерью Перл Махлевич и спасена семьей Василия Панченко при расстреле евреев не подтверждается».

Доклад Стерна улавливается микрофоном, который размещён на одинокой лампочке в центре комнаты.

Старик Рабинович переводит его Юлии Свиридовне, а та быстро передаёт содержание в…

…наушник за ушком Дианы. Та сообщает шепотом всё «Крёстному отцу».

Тем временем Финкельштейн возвращается к визитерам и сворачивает аудиенцию. Жмёт руку «Крёстному отцу», он вручает свою визитку:

– Спасибо за протянутую руку помощи. Не забуду. Но я привык сам решать свои проблемы. Был рад познакомиться.

Гости выходят.

Финкельштейн Саймону на идиш:

– Значит, вероятность того, что бабушка этой девочки еврейка…

– Пятьдесят на пятьдесят.

Финкельштейн молчит. Смотрит на команду своих сотрудников и радистов.

У них поздний ланч. Кушает в своём инвалидном кресле рав Залцман. Ему помогает водитель.

В самом углу примостился Гороховский. Гутман ставит перед ним тарелку. Гороховский подносит ложку ко рту и ловит на себе взгляд миллиардера. Замирает.

Финкельштейн поворачивается и выходит во двор.

Броня Марковна переводит диалог Финкельштейна и Саймона про вероятность для полковника и лейтенанта.

– Во, бля! Расист! Проценты считает! Внук, значит, ему похер?! – возмущается полковник Голодный.

Финкельштейн задумчиво ходит по двору. Резко останавливается и командует Саймону Стерну:

– Этого «швицера» Гороховского ко мне!

Полковник разворачивается к мониторам, на которых двор гостиницы. Говорит с тревогой:

– Всё! Это ж они сейчас своего трепача кончать будут. Я ж говорил – евреи! У них же, бля, шаг вправо, шаг влево. Не заржавеет!

– Как?! Сейчас?! Надо вмешиваться, товарищ полковник! – волнуется лейтенант.

– Стоять, лейтенант! Какая у нас задача? Собирать информацию и ждать приказа. В рапорте укажем: «Неожиданно споткнулся». Сам слышал? «Пятьдесят процентов!» Подставил он Хозяина? Подставил. «Галаха»! Как ты сказал, «основной закон для религиозных евреев». Да ещё к этому его, крутого миллиардера, дед Грицько так урыл! При людях! А он, видно, не привыкший, чтобы его «опускали». Хоть на ком-то, а отыграться этому денежному мешку надо.

Во дворе прохаживается Финкельштейн. Саймон Стерн подводит к нему упирающегося Гороховского.

Финкельштейн не оборачивается.

– Я здесь, – робко пищит Гороховский.

Пауза затягивается. Над дрожащим Гороховским угрожающе нависает телохранитель миллиардера. У калитки, поглядывая по сторонам, ещё один охранник.

В экран монитора слежения напряжённо вглядываются «Крёстный отец», Юлия Свиридовна, Диана и старик Рабинович. За спиной у них два «братка».[104]

– Учись, Сеник! – шепчет первый «браток» второму.

– А чего? Ну, обычное «мочилово»[105] будет.

– Тут важно, Сеник, не что будет, а кто будет. Выпускники Гарварда.

Длинные тени от фонаря. Глухой двор за гостиницей. Тишина.

– Послушайте, босс! – не выдерживает Саймон Стерн. – Ну, учитывая репутацию КГБ как источника информации, можно всё-таки говорить о пятидесяти пяти процентах вероятности, что бабушка Парася Панченко и соответственно её дочь, мать Маргариты, еврейки. Следовательно, Маргарита… Даже шестьдесят процентов!

Милиционер Нечипоренко на своём наблюдательном пункте у окна. Рядом с ним мэр Борсюк и механизатор Петро Онищенко. По очереди они смотрят в бинокль ночного видения.

– Жалко! Этот реб Гороховский мужик хороший… Был, – вздыхает механизатор Онищенко.

– Это же как всё хорошо начиналось! – волнуется мэр Борсюк. – В шляпах… Евреи… Аномалия… Ну ты ж, Сашко, милиция! Где ж порядок?!

– А всё будет в порядке, – говорит милиционер. – Сами говорите – «аномалия». Какой там радиус поражения? Двадцать километров. А я думаю, больше.