Артем Бочаров - Рекламная пауза (сборник)
Ваня Гемотваль к своим двум языкам – чукотскому и русскому – с радостью добавил и музыкальный сленг. В буфет он шёл «бирлять», в общагу – «друшлять», в магазине Иван «башлял» за «кир».
Язык этот несложный так запал в душу человеку, что освоил он его довольно быстро. Ване казалось, удивить его уже нечем, мол, всё он уже знает. Как выяснилось – не всё.
Попросил он однажды закурить у Вольнова.
– Что, Вань, на шару и дымок сладок? – улыбнулся Игорь, угощая кларнетиста табаком.
– Ага, – ощерился Гемотваль. – На шару!
Пропал Ваня! Так ему запало это «на шару», что целый день он ходил по училищу, сообщая всем о звучном пополнении в своём словаре:
– На шару!
И смеялся от души, обнажая некрасивые мелкие зубы.
В буфете:
– Вань, дай десять копеек…
– На шару! – Иван щедро отваливает горсть мелочи.
В курилке:
– Вань, есть папиросы?
– На шару! – парень достаёт пачку «Беломора».
– А спички?
– На шару!..
– Ваня…
– На шару!
Такое несчастье может случиться с каждым.
Приклеится словцо к языку, как жвачка к подошве ботинка, и маешься с ним целый день. Вставляешь его в свою речь, где надо, а чаще – совсем не к месту. Уже злишься, начинаешь выходить из себя, а словцо не отпускает, накрепко засело. Сидит долго, до тех пор, пока само себе не надоест. Лишь после этого выбирает себе новую жертву и приклеивается к ней.
Сначала было весело, потом не очень. Коллега стал порядком надоедать со своей «шарой». К обеду он всех достал.
Вольнов, парень прямой, вволю отвеселившись, вдруг посерьёзнел и заявил:
– Ваня, ещё раз скажешь, дам в глаз!
И добавил, подмигнув нам с Поповым:
– На шару причём!
Иван знал не понаслышке, что с Вольновым шутки плохи. Взял он свой кларнет и скрылся в пустом классе – от греха подальше. В паузах между маршами из-за двери негромко доносились высокие шипящие, по которым нетрудно было догадаться, какое слово там твердил Гемотваль.
Музыкальная литература сменила сольфеджио, после народного творчества шли индивидуальные занятия по специальности, общему фортепиано, родственным инструментам…
Вечером на Ваню было больно смотреть. Стоит человек в коридоре у окна бормочет что-то, и вдруг громко выдаёт:
– На шару! Шара!.. На-а ша-а-ару!
Походит взад-вперёд, остановится на месте и опять:
– Ша-ра! Шара! На ша-ру!..
Вольнов ушёл домой, и Ваня вырвался из тесного кабинета на простор. Он давно перестал улыбаться, ничего вокруг его не радовало.
Немного постоит парень молча, глядя в окошко. Потом вдруг покрутит длинноволосой головой, и опять за своё:
– На шару!..
Мы с Поповым смотрели на товарища с сочувствием, не зная, как ему можно помочь.
По лесенке бодро сбежал Дмитрий Монахов, молодой педагог, по совместительству – комсорг училища, который каждый раз при встрече сватал нас с Олегом в свой коммунистический союз.
И теперь Монахов не преминул использовать минутку для агитации:
– Попов!
– Я! – вытянулся Олег, как новобранец перед «дедушкой».
– В понедельник идём в горком.
– Зачем? – у Попова глаза становятся круглыми.
– В комсомол вступать будем, – берёт быка за рога Монахов.
Комсорг перевёл строгий взгляд на меня.
– И товарища твоего прихватим.
– Не знаю, как товарищ, а я не готов к такому серьёзному шагу, – продолжал валять дурака Олег.
– Э-эх, – улыбнулся педагог. – Олег Попов, он и есть Олег Попов. В комсомол тебе надо, Попов! Хоть немного серьёзнее станешь. Правильно, Ваня?
Что мог ответить в это день несчастный кларнетист?
– Ну-у… – несколько потерялся Монахов, пытаясь как-то собрать всё вместе. Видимо, несомненная польза, полученная от молодёжной организации абсолютно бесплатно, удобно выстроилась в голове комсомольского вожака. Он увидел в Иване союзника.
– Вот ты бы, Ваня, как старший товарищ разъяснил всё молодёжи, растолковал им популярно.
Гемотваль хотел было сдержаться, но не получилось. Монахов поправил очки и насторожился:
– Ну да, а как же иначе у нас – комсомольцев? Не за деньги же!..
Он положил руку на плечо нашего старшего товарища, и будто опытный психиатр по-доброму заглянул в карие глазки учащегося. Ничего хорошего он там не увидел, а после очередного «на шару!» поспешно убрал руку с Ваниного плеча.
– Ладно, – вдруг заторопился Дмитрий Викторович, бросил взгляд на часы на руке и удивительно быстро исчез.
Слёзы катились из глаз ручьями, животы болели от смеха. Ваня смотрел на нас с Поповым, смотрел, махнул рукой, коротко бросил главную фразу дня и тоже пошагал куда-то.
Спустя час Ваня ввалился в класс, где сидели мы с Олегом. И по виду, и по запаху, который сразу заполнил небольшой кабинет, было понятно – парень выпил, и немало.
– О, ребята!.. – Ваня полез обниматься и лобызаться, что, понятно, нам не понравилось. – А я выпил!
Чистосердечное признание повеселило:
– Да ну?! – якобы удивились мы. – На шару, небось?
– Нет! – чуть ли не крикнул Иван. Погрозил в сторону кулаком, собрался и спокойнее добавил:
– В магазине купил… Сам. Купил…
Сленговое «на шару» Ваня больше не использовал в своей речи. Да и действительно, зачем, если в русском языке есть несколько всем понятных синонимов?
Старший пионер
Когда мне прикололи на рубашку октябрятскую звёздочку, я расстроился. Нет, диссидентом я никогда не был. Просто мне и ещё паре одноклассников не хватило аккуратных пластмассовых звёздочек с фотографией улыбающегося кудрявого Володи Ульянова. А повесили на нас грубые железные звёзды с бронзовым юным Ильичём по центру.
Расстраивался я недолго – скоро пришло время вступать в пионеры. Накануне очередной годовщины Ленина мы всем классом зубрили текст «Торжественного обещания» своим же товарищам. Классная дама у каждого принимала «Обещание» и лишь после этого отпускала домой.
Как потом выяснилось, знать наизусть текст совсем необязательно, вся торжественная линейка продекламировала его хором. Я старался вместе со всеми, но от волнения забыл про Коммунистическую партию, запнулся, остановился, хотел было догнать, но не успел. «…Всегда выполнять законы пионеров Советского Союза», – нестройно закончили мои товарищи. Под сбивчивый перестук барабанчиков и безбожно фальшивящий горн нам быстро повязали галстуки. Наступили пионерские будни с ворохом мишуры из линеек, заседаний советов, собраний отрядов.
В седьмом классе, когда уже никто не носил красных шейных косынок, кому-то из идеологически продвинутых педагогов пришла идея озвездить нас в старшие пионеры. Что это такое, никто толком не знал, но цель акции стала понятна на самом мероприятии.
Громко объявляя имена и фамилии, из наших плотных рядов выдёргивали по одному. Вяло жали руку, говорили дежурные слова, соответствующие моменту: «Давай! Вперёд! Ура!»… Ещё вручали круглый значок с топорной аппликацией под стёклышком – на сером фоне две бордовые буквы «СП» и языки костерка над ними. Такие значки с персонажами популярных мультфильмов продавались в киосках «Союзпечать», а наше школьное руководство, разорившись на несколько десятков штук, нашло им практическое применение. Так симпатичные Чебурашки, винни-пухи и прочие карлеоны уступили место уродливому, придуманному наспех знаку.
Получив кругляшку на грудь, мы, уже старшие пионеры, оставались рядом с группой педагогов во главе с пионервожатой. Когда значки закончились, напротив этой компании стояло десятка полтора наших товарищей из обоих седьмых классов.
Слово взяла директриса школы, заклеймив позором в своей речи лентяев, двоечников и прогульщиков. Её в один голос поддержали классные руководители, а жирную точку поставила завуч, которая договорилась до того, что взять бы всех этих вот, с позволения сказать, учеников, да и выгнать взашей из нашей, в общем-то, приличной школы с «волчьим аттестатом». Понятно, с таким «дипломом» ничего им хорошего в жизни не светит.
– А там, – зловеще блеснули стёкла очков завуча, – и до тюрьмы недалеко!..
На «изгоев» было больно смотреть. Они все склонили головы под пристальными взглядами старших по статусу и по возрасту – пионеров и педагогов, растерянно переминались и желали одного – быстрее бы закончился этот невесёлый цирк!
Мне вспомнились сцены расстрелов в фильмах про войну, и мысленно в руках наших учителей тут же нарисовались автоматы. Картинка получилась вполне соответствующая моменту.
После школы я в неважном расположении духа навестил Попова. Сел в кресло и вполне серьёзно заявил:
– Знаешь, Олег, а я ведь больше не пионер…
Попов, который всегда отрицал всё коллективное и, по-моему, никогда не был ни пионером, ни даже октябрёнком, остановился посреди домашней суеты и немного удивлённо спросил:
– А кто ты теперь?
