Александр Рыжов - Мобберы
Джулиан Бивер и его последователи
Рита сделала шаг и закрыла глаза, уже представляя, как летит в бездну, к гадюкам, которые только и ждут, чтобы впиться в неё ядовитыми зубами. Подошва обречённо опустилась, но не провалилась в пустоту, а упёрлась в земную твердь. Рита постояла, пробуя твердь на прочность, потом открыла глаза. Что за притча? Её нога попирала высунувшуюся из чёрной воронки гадюку, однако под каблуком не чувствовалось никакого шевеления. Да и стоять было удобно – как на обыкновенном асфальте.
Рита опасливо нагнулась и поразилась ещё больше. Под ней в самом деле был асфальт, без каких-либо аномалий. То, что она приняла за кишащую змеями пропасть, оказалось всего-навсего рисунком – превосходно выполненной сочными красками картиной. Всё ещё не веря глазам, Рита потрогала неподвижную гадюку (а ведь поклялась бы, что она шевелится!), провела рукой по нарисованной пропасти. Бесподобно!
– Не бойся, – сказал сзади Вышата. – Это такое новое увлечение. Как буккросс, как флэшмоб… Называется три-дэ.
– Как?
– Три-дэ-рисунки на асфальте. Потеха в том, чтобы изобразить объект настолько натурально, что создаётся абсолютная иллюзия реальности. Обычно рисуют в самых неподходящих местах обрывы, водоёмы, всяких тварей…
Рита присмотрелась и разглядела на вырисованном куске гранита, выглядывавшем из края провала, крохотные буквы: «Julian Beever – forever!»
– Джулиан Бивер?
– Это их гуру. Он считается непревзойдённым мастером три-дэ-живописи. Асфальтовый Рафаэль. Или Леонардо.
– Откуда ты знаешь?
– В Интернете выцепил. Там рисунки выложены – умереть не встать!
Рита глядела на пропасть, на змеюк, а в голове колотилась невнятная пока идея.
– А у нас в Питере много таких рисовальщиков?
– Трудно сказать, – ответил Вышата. – Никто не считал. Но картинки мне раза два уже попадались.
– Где?
– Не помню. На Петроградке, кажется.
– Пошли! – Рита схватила его за руку. – Надо спешить.
– Куда? В Пассаж не опоздаем.
– В Пассаж мы не едем. Едем к моему отцу.
Когда Рита без стука и предупреждения ворвалась в кабинет Семёнова, майор не удивился. Попыхивая сигариллой, он сидел на подоконнике и был настроен как древнегреческий стоик, для которого не существует вещей, могущих поколебать его безмятежность. Окно было растворено настежь, занавески колыхались.
– Только не говори, что ты опять во что-нибудь вляпалась, – сказал майор дочке и неодобрительно посмотрел на Вышату.
– Если и вляпалась, то удачно, – выкрутилась Рита. – Зато на меня снизошло озарение.
– Правда? – майор докурил и слез с подоконника.
– Покажи мне ещё раз фотографии с места аварии на Кронверкском.
– Изволь, – Семёнов открыл сейф, пошерудил в бумагах, нашёл фотографии.
Рита перетасовала их, как карты в колоде, отложила нужную.
– Здесь очень хорошо видно… Помнишь, я заметила грязь возле машины Калитвинцева? Это не грязь, это краска!
– Краска? Какая краска?
– По-видимому, неважнецкая, раз её смыло дождём. Только пятна остались.
– О чём ты говоришь?
Рита рассказала ему о рисунке, виденном на Васильевском острове.
– Теперь представь, что такой же или похожий рисунок был сделан у подъезда Калитвинцева. Наш искусствовед въезжает во двор и вдруг видит перед собой яму, а в ней какого-нибудь дракона… Что он сделал? Учти, что раздумывать было некогда. Даже если ты не веришь в драконов, всё равно сработает инстинкт. Он повернул руль и врезался в дом.
Неожиданная версия огорошила Семёнова. Он отобрал у Риты фотографию.
– Кхм! Ты фантазёрка…
– Докажи, что я не права!
– Если был рисунок, куда он делся, когда приехала полиция?
– Ты глухой? Сказано же: его смыло дождём. Ливень хлынул сразу после аварии, и краска превратилась в грязь. Если какие-то очертания рисунка и сохранились, то вашим оперативникам было не до них.
Семёнов вооружился лупой и стал изучать пятна на снимке. Теперь, когда Рита поделилась с ним своими соображениями, он действительно уловил в этих пятнах что-то, что отличало их от банальной грязи. И всё же не укладывалось у него в голове, что преступление может быть таким… как бы сказать-то?… утончённым, что ли.
– Не очень ли сложно у тебя получается, Ритусик? Человек корпел, малевал картинку… кхм! Это ведь на час, на два работы, не меньше. Вдруг бы кто из полуночников в окно выглянул, заметил? И потом – откуда он знал, что Калитвинцев в музее допоздна задержится? Мог и раньше приехать…
Чем дольше Семёнов размышлял над этой версией, тем больше возражений против неё приходило на ум. Нонсенс, а не версия. Гарантии, что Калитвинцев врежется в стену и расшибётся вдребезги, не было – это раз. Не пойди дождь и не размой краску, рисунок однозначно обратил бы на себя внимание оперативников – это два. Ну и третье – зачем, ёлы-палы, потребовалось устраивать аварию? Предложенное Ритой толкование обстоятельств ничуть не объясняло мотивов.
– Не верю, – сказал Семёнов. – Не срастается.
– А я верю, – упёрто заявила Рита. – Надо искать художника.
– Не простого художника, – подчеркнул майор. – Это тебе не хризантемы акварелькой… кхм! Тут, я понимаю, объём надо передать, все штришки прорисовать, чтоб никто и не подумал, что картина… Профессионал нужен. Специалист узкой направленности.
– Вот и отлично! – Рита переглянулась с Вышатой. – Профессионалов асфальтовой живописи в Питере не много, найти их, я думаю, не составит труда. Художники – ребята тщеславные, по разным выставкам-вернисажам обязательно светятся.
– Ежели этот художник замешан в преступлении, он ляжет на дно и будет сидеть тише воды. А то и уедет вовсе.
Рита прошлась по кабинету. Она и сама видела, что срастается в её гипотезе далеко не всё. Мартышечьи ряхи давешних качков, оскалы отморозков на Невском, чавкающий голос мафиози в телефонной трубке никак не ассоциировались у неё с образом искусного живописца, выводящего кистью (ну или там аэрозольным баллончиком – неважно) шедевры на асфальте. Но почему же она так уверена, что без живописца не обошлось?
Она сгребла со стола фотографии, сунула их в открытый сейф. Заметила на полке предметы, найденные в машине Калитвинцева. Все они были ей хорошо знакомы – просматривала дважды. И оба раза небезрезультатно. Книга Гессе и номер «Русского слова» девяностолетней давности свои роли отыграли. Что ещё осталось? Ключи, портмоне, валидол. Вдруг подфартит?
– Пап, можно?
– Смотри уж.
Она наобум взяла кольцо с ключами. Всего четыре, все разной формы. Этот, очевидно, от машины, этот – большой, поржавевший – от гаража. Остальные два предположительно от квартиры и рабочего кабинета.
– В кабинете у него смотрели?
– Смотрели, – эхом прозвучал ответ майора. – Гора альбомов с литографиями, книги по живописи, журналы…
– Не было ли там чего-нибудь о Веневитинове?
– О ком?
– Папа, ты дремучий человек, – сокрушённо вздохнула Рита, звеня ключами. – Ладно, шут с ним… А о Пушкине, о княгине Волконской?
– Реферат пишешь? – неуверенно спросил Семёнов. – У тебя же каникулы… кхм!
Рита всплеснула руками. Как всё запущено… Брелок на кольце с ключами заходил из стороны в сторону, как маятник. Готичная штучка, стильная. Рита положила брелок на ладонь, повертела, обнаружила на одной плоскости выпуклый рельеф в виде цветка розы, а на другой – белый крестик.
Крест… В больничной палате Калитвинцев показал ей скрещённые пальцы. Она решила, что он намекает на собственное безысходное положение, но, может быть, он намекал на тайник, в котором спрятана флэшка?
Брелок кувыркался в руках Риты, поворачиваемый то так, то эдак. Майор с Вышатой, почти не дыша, стояли и ждали чуда. Щёлк! Плоскость с розой сдвинулась наискосок влево, и Рита вытряхнула из открывшегося в брелоке футлярчика белый параллелепипед, чуть поменьше зажигалки.
– Вот вам и флэшка!
Можно было не торопиться, вкусить блаженство от негаданного триумфа. Рита погрузилась в офисное кресло, скрипнули колёсики, трямкнула вставленная в разъём флэшка.
– Не томи! – проныл Семёнов, скукожившись, как от зубной боли.
– Тебе-то, пап, зачем? Тут всё больше история, классика, литература, а ты такими безделицами не интересуешься.
– Читай, тебе говорят! И так по твоей милости инструкциями манкирую: посторонних у себя в кабинете привечаю, вещдоки показываю… Сейчас вылетите отсюда, как шаттлы с мыса Канаверал!
На флэшке был один файл, незамысловато обозначенный цифрой «3». Рита пришпилила его курсором, дважды кликнула мышкой и только потом спохватилась: не вымахнет ли из флэшки гексагеновое торнадо?
Торнадо не вымахнуло. Файл уступчиво раскрылся, выгрузив на экран набранные «Таймсом» строки.
Рита начала читать.
Тайна княгини Волконской. Окончание
«…Я долго раздумывал над этим и окончательно убедился, что такая личность в России в ту пору была только одна. Пушкин! Он, и никто иной, соответствовал представлениям Зинаиды Волконской о национальном лидере, могущем встать во главе обновительного процесса. В двадцать восемь лет он уже сделался властителем дум, одно его слово способно было зажечь миллионы сердец. (Я изъясняюсь не слишком выспренно?) Не стану пересказывать свидетельства современников об отношениях между Пушкиным и Волконской. В 1826 – начале 1827 года отношения эти складывались безоблачно. Пушкин был постоянным посетителем салонов княгини, она платила ему изысканной лестью вроде той, что содержалась в одном из её писем: „Какая мать могла зачать человека, чей гений так полон мощи, свободы, грации?“. Так отзывалась она о Пушкине и, можно не сомневаться, уже имела на него определённые виды. Не любовные, нет – ибо Риччи владел её сердцем безраздельно. Планы касались капитала и связанной с ним грандиозной авантюры.
